Когда Ловкач попрощался с Щёлкни и, напустив на себя безразличный вид (на случай, если за ним следят), затерялся в толпе, петляя между ног прохожих, он привёл свой план в действие. Прыжок, молниеносный забег – и кот оказался у неприметной двери «Старого чеширского сыра». Не у чёрного входа, где ежедневно копятся ароматные рыбные кости и остатки пудинга, и где наверняка Щёлкни с другими бездомными котами соберутся сейчас на ужин. Нет. Ловкач направился прямёхонько к парадному входу. Немыслимая дерзость.
Но перед дверью его настигло сомнение – не в самом плане, а в возможности его исполнения. Идеальный план был идеально разрушен… дверью.
Только не это!
Ловкач ненавидел двери.
Он отступил на пару шагов в раздумье.
Он посмотрел на свою правую лапу.
Затем на левую.
Затем на круглую дверную ручку. И тут, будто бы отвечая его мольбам, из тумана появилась рука в перчатке и открыла дверь.
– Добрый вечер, мистер Мур, – произнёс обладатель руки. Голос его был раскатистым и басил не хуже большого органа в соборе Святого Павла.
Проигнорировав приветствие, Ловкач шмыгнул внутрь. Мужчина и его спутник последовали за котом.
– Кусок сыра и буханку хлеба, Генри, – крикнул мужчина хозяину. – Мистер Коллинз сегодня чертовски голоден.
Он извлёк обшитую кожей записную книжку из кармана пальто и положил на стол.
– Кто это с вами? – спросил Генри.
– Вы ведь знакомы с Уилки*. Он только что закончил работу, которая взбудоражит Лондон. Она о призраке женщины в белом…
– Писатели, – вздохнул Генри. – Нет, я имел в виду: почему этот здесь?
Хозяин трактира кивнул в сторону кота.
Когда все оглянулись на Ловкача, тот ответил им самым свирепым взглядом, на какой только был способен.
– Ещё один постоянный посетитель «Сыра», – со смехом сказал мистер Коллинз, отвесив поклон Ловкачу. – Принесите ему лучший кусочек, Генри.
Обладатель музыкального голоса снял шляпу, плащ и повесил их на крючок.
– Возможно, он наслышан о твоих бедах и желает предложить свою кандидатуру в качестве ловца крыс. Он выглядит достаточно свирепо, чтобы справиться с этой работёнкой.
Слова человека звучали серьёзно, но тон его, казалось, был шутливым.
«Надо бы приглядывать за этим», – подумал Ловкач.
– Ловца мышей, сэр, – заметил Генри полушёпотом. – Простите, сэр, но в «Сыре» нет крыс, хвала Всевышнему! Вполне хватает маленькой мышки, чтобы довести Адель до истерики, а мою бедную маленькую Нелл чуть ли не свести с ума. С тех пор как Крумс стала нашим поваром десять зим тому назад, «Чеширский сыр» преобразился, и каждая мышь, пронюхавшая об этом, считает своей обязанностью прийти и потребовать долю.
Генри вздохнул с досадой.
– Что ж, ловец мышей, давай знакомиться.
Трактирщик подался вперёд, упёрся руками в колени и принялся осматривать Ловкача с пристрастием. Лондонские переулки, доки и сточные канавы довольно грубо обходились с молодым котом. Коварные, непредсказуемо виляющие двуколки*, горшки с цветами и неизбежные мётлы рыбных торговок наградили его рваным ухом, множеством царапин и узором из шрамов. Довершал картину крючковатый хвост: казалось, что кто-то однажды сломал его, но с какой целью, неясно.
– Настоящий кровожадный котяра, – произнёс наконец Генри. – Но сможет ли он ловить мышей, мистер Диккенс?
Великий писатель, однако, не слушал его. Он уселся в углу и, достав блокнот, энергично записывал что-то – записывал и вычёркивал, записывал и вычёркивал, не обращая ни малейшего внимания на происходящее вокруг.
– Оставьте его, – кивнул в сторону друга мистер Коллинз. – Он в порядке. Говорит, что никогда больше не будет писать.
– Что? Никогда не будет писать?
– Всё из-за того, что у него нет завязки, – ответил мистер Коллинз. – Скоро выйдет первый номер его нового журнала, а бедный Чарльз не может найти подходящее начало для повести*. А что до кота, то я могу только посочувствовать вашим мышам, Генри. Конечно, если по внешнему виду этого плута можно о чём-то судить.
Ловкач наградил мистера Коллинза грозным рычанием.
А по другую сторону стены через тонкую трещину дымчато-серая мышь с возрастающей тревогой наблюдала за происходящим и слушала.
Это был по-настоящему ужасный день
Времена были жестокие
жуткие
страшные
Это был худший день, какой миру доводилось видеть…
Что со мной не так? Почему я не могу написать начало нового рассказа?
Я в «Старом чеширском сыре» со своим другом Уилки. С нетерпением жду приятного вечера, но мой словарный запас иссяк, и я могу только отчаиваться. Если бы я только мог найти правильные слова так же непринуждённо, как Генри нашёл кота для своих мышей…
Думаю, мне остаётся только прыгнуть в Темзу.
Или стать фонарщиком, а может трубочистом.
Кем угодно, но только не писателем.