Тишина наступила мгновенно – тишина абсолютная.
Даже огонь отпрянул, испуганный грозным голосом, прогромыхавшим – нет, не изо рта, из зияющей пасти, способной проглотить весь флот Англии в один присест.
Ловкач посмеялся бы над курьёзностью этой сцены: в суматохе мальчишка ловит на лету кота, ещё не зная, что сейчас его же ловкость обернётся против него.
Крумс приближалась к мальчику. На её лбу блестели капельки пота.
Ловкач видел её раньше лишь однажды: устрашающих размеров женская фигура, не то круглая, не то квадратная, в ширину примерно такая же, как и в высоту. Её мясистая рука вытянулась вперёд, деревянная ложка указала на Ловкача. Но только на мгновение. Тут же ложка поднялась и треснула мальчишку по самой макушке.
– А ну-ка вышвырни этого ловца блох прочь отсюда!
Мальчишка уронил кота и попытался поймать, но тщетно.
– Кот, – рычала женщина. – Быстро…
Вдруг её перебила кастрюля, заклокотавшая, зашипевшая на плите за спиной.
– О, черти! – завопила она. – Моё фрикасе*!
Чары разрушились. Кухонный танец закрутился вновь. Повариха сосредоточилась на спасении соуса. И, пока она была занята этим делом, связка ключей, привязанная к её переднику, упала и отлетела в другую часть кухни.
Ключи, звеня, оказались рядом с лапами Ловкача. Самым заметным из них был латунный. Крупнее остальных и более старый, он тускло блестел.
Какая удача! Ловкач догадался, какой замок отпирается этим ключом. Вот удивится Пип! Но он, конечно, не стремится впечатлить мышь, нет.
– Ах! Угольные поджарки!
Ловкач оглянулся. Повариха сердито смотрела на ложку с соусом, который только что попробовала.
– Уродство! Выливайте его! Начинайте заново, тупицы!
Пока Крумс забыла о нём, Ловкач обнюхивал связку ключей. Он подтолкнул её носом и схватил зубами. Крадущейся походкой, на какую только способен кот, он повернул к двери, но вынужден был притормозить: ключи, раскачиваясь, звенели. В это самое мгновение душераздирающий крик раздался над головами и горшками:
– Мои ключи!
Никогда прежде на кухне не было такого балагана: мальчишки и судомойки отпрыгивали, отскакивали, бросались в стороны. Тяжёлая поступь поварихи сотрясала кухню.
Пока Крумс приближалась, Ловкача пронзила догадка. Вместо того чтобы скрываться, он ринулся прямиком в центр кухни, не поднимая глаз на кипящую от злости повариху. Несчастный мальчик-разносчик, которого она оттолкнула, схватил её за рукав и показал на кота одной рукой, другой защищая свою голову.
Взгляд, брошенный дамой на Ловкача, остановил бы самого чёрта, но Ловкач благополучно продолжал движение. Все взгляды были прикованы к нему, когда кот положил ключи прямо к носкам громадных ботинок. Яростная гримаса на красном лице сменилась чем-то ещё более пугающим. Было бы преступлением назвать это улыбкой. Однако это была именно она.
Люди не придумали более точного слова, чтобы описать это выражение лица: широко растянутые губы, пятнистые зубы, пухлые щёки, похожие на два перезрелых граната.
– Ты принёс мне ключи, да? – заворковала Крумс. Её напев, сладкий, как патока*, был ещё более странным, чем улыбка.
Она наклонилась, чтобы поднять ключи, потрепала Ловкача за подбородок.
– Какой славный котик, – сказала она.
Затем она наклонилась ближе и глубоко вздохнула. Странно посмотрев на него, она прошептала как будто с покорностью:
– А ты странный парень. Ладно. Держу пари, мышей здесь хватит для нас обоих.
Легонько шлёпнув его по голове (так, что он растянулся на каменных плитах), она подняла ключи. Ткнув пальцем в воздух, она произнесла:
– Учитесь послушанию у этого хвостатого, бездельники!
Ловкач задрал подбородок и гордо прошествовал из кухни. Он точно подгадал, когда дверь повернётся. При этом Ловкач едва держался на лапах от страха. Успокоившись, он твёрдо решил в дальнейшем избегать Крумс.