Так себе, конечно, волшебное слово.
Эта фраза буквально означает предложение встретиться в туалете. В одном конкретном мужском туалете в конце коридора, ведущего к актовому залу. Мы зовем его «Богом забытым туалетом», БЗТ. Просто потому, что больше им никто не пользуется. Хотя, если так посмотреть, туалет как туалет. Там даже рисунков на стенах почти нет, а те редкие, что все-таки появились, выглядят довольно старыми: просто нацарапанные синей ручкой пенисы да угловатые буквы S. Мы с Энди идем сразу к тем кабинкам, которые всегда занимаем: они расположены рядом, а унитазы можно использовать как стулья. Не помню даже, как мы пришли к такому месту для встреч. Но когда мы сидим вот так – бок о бок, разделенные только стенкой кабинки, не доходящей даже до пола, – и беседуем о чем-то, мне удивительно комфортно. Я еврейка и никогда не была на исповеди, но, по-моему, ощущение должно быть похожим. Именно здесь я всегда открываюсь чуть больше, чем планирую.
– Какого. Черта. Тут. Происходит? – говорит Андерсон. Я его не вижу, но легко могу представить, как он взгромоздился на унитаз, как на ослика.
– Уточни, тебя выбор мюзикла так удивил или…
– Мэтт-с-плаката. Он же мне не приснился, да? Он и правда здесь? В нашей чертовой школе?
– Мэтт-с-плаката правда в нашей чертовой школе, – подтверждаю я.
– Но почему?
– Потому что переехал?
– Но почему он переехал сюда?
– Может, решил проследить за нами? – Я слегка выдвигаю вперед ногу.
– О боже, а вдруг он влюбился в нас и действительно проследил, где мы живем?
– Погоди-ка…
– Знаю, он бы тогда знал, да?
– Да. Нет. Определенно. Это уже слишком…
– Но! – восклицает Энди. – Но-но-но! Он явно удивился, когда нас увидел.
– Он мог сыграть удивление.
– Он же поступил на продвинутый курс по театральному искусству.
– Так странно, – повторяю я раз в тысячный за это утро.
– Та-ак странно.
– Как мы вообще…
Тут я замолкаю, потому что дверь туалета со скрипом отворяется. А потом, спустя пару мгновений, мы слышим, как журчит чья-то струя в писсуаре.
Сообщение от Андерсона: «Э-э-э?»
Я быстро печатаю: «Нарушитель!»
«Незаконное проникновение! Как он посмел!» – пишет в ответ Энди, и я, не сдержавшись, тихонько хихикаю.
Журчание прекращается.
На секунду в туалете воцаряется гробовая тишина.
– Можешь писать дальше, – произносит Энди.
В этот раз мне приходится зажать рот ладонью, чтобы не рассмеяться.
Нарушитель откашливается.
– Я что…
– Нет, ты не перепутал туалеты, – продолжает Андерсон. – Продолжай делать то, что делал. Хорошего дня.
«ХОРОШЕГО ДНЯ?! – пишу я Энди. – Прозвучало так, будто ты глава какого-то культа».
«Почему он не писает?»
«Потому что ты его напугал, а присоединяться к культу “хорошего дня” он не хочет».
«Ты просто завидуешь тому, какой хороший день сегодня у моих последователей. И это ты, а не я смеешься в кабинке. Кто вообще так поступает?»
«Очевидно, я».
«Кейт, он не уходит, что делать??»
«Как думаешь, кто это?»
«БОЖЕ».
«ПОГОДИ».
Я вижу, что он печатает. Потом пауза. Потом смайлик с лампочкой, символизирующий озарение, и снятое впритык селфи широко раскрытых глаз Андерсона.
Потом: «МЭТТ??»
– Я не помешал?
«Голос не его», – пишу я в ответ.
– Не-а, – непринужденно сообщает Энди. – Ни в коем случае. Мы просто… Ну ты понял…
– Писаем, – быстро добавляю я. – Просто писаем.
– Кейт? – Нарушитель меня узнал.
И я в тот же момент узнала его. Андерсон, думаю, так и не понял, кто это. Сняв задвижку, я отпираю дверцу кабинки, но придерживаю ее еще секунду:
– Ты штаны надел?
– Отличный вопрос, малышка Гарфилд.
Ну конечно. Угадайте, нравится ли мне, когда малышкой Гарфилд меня называет парень, который на шесть недель младше?
– Я жду вербального подтверждения, Ной.
– Да, я надел штаны.
Приоткрыв дверцу, я выглядываю в щелку.
– Ты что тут делаешь?
– В мужском-то туалете? Это ты что тут делаешь?
Ной Каплан, пижон из соседнего подъезда. На самом деле он живет через дорогу, рядом с папиным домом. Они с моим братцем неразлучны, хотя Райан уже в старших классах. Полагаю, перед нами этакий пример дружбы на века, зародившейся между ребятами из одной бейсбольной команды, которой все возрасты покорны.
– Это не раздевалка, если что! – кричит из своей кабинки Андерсон.
Он терпеть не может пижонов. И пижонок. Вообще кого угодно, располагающего этой сверхспособностью. Да и как его за это осуждать? Когда он совершил каминг-аут, вся эта братия не то чтобы приняла его с распростертыми объятиями. Но Ной ничего, он скорее кобель, чем гомофоб. Из тех ребят, кто демонстративно со всеми флиртует, так же демонстративно проявляет свою любовь или оказывается тем парнем, которого со скандалом бросили в школьном коридоре. В прошлом году он пришел на бал выпускников сразу с двумя девушками и даже не пытался это скрывать – просто надел сразу две бутоньерки.
Энди как-то посмотрел на него и абсолютно вне контекста спросил: «А у гетеросексуальных парней все в порядке? Не нужна ли им помощь?»
Вечный вопрос.
Ной криво усмехается:
– Я и не искал раздевалку. – Засучив рукав, он демонстрирует пластиковый гипс, закрывающий руку почти до локтя.
– Ого. Что случилось? – спрашиваю я.
– Перелом дистального отдела лучевой кости.
– Мячиком прилетело?
– Вроде того.
Энди приоткрывает дверь и смотрит на нас в щелку.
– Жаль, мы не ставим «Дорогого Эвана Хэнсена», – говорит он.
– Это что-то про театр, да? – уточняет Ной.
– Ной Каплан! – восхищается Энди. – Я впечатлен.
– Разминка перед занятием по театральному искусству. Оно у меня первым уроком, – говорит Ной.
– Погоди. – Я выхожу из кабинки и захлопываю за собой дверцу. – Старшее Т.
– Какое еще Т?
– Старшее. Курс. Продвинутый курс по театральному искусству. Энди, а ну выходи. – Я прислоняюсь к дверце, окидывая Ноя взглядом. – Но ты же только в одиннадцатом.
Появление Андерсона преисполнено достоинства, как будто он не из кабинки туалета вышел, а из лимузина. Он смотрит прямо Ною в глаза.
– Как?
– Ну… я просто взял и записался.
Ной переводит взгляд с Андерсона на меня, и я вижу в его карих глазах озорной блеск. Типичный Ной. Знаете, как люди отпечатываются в памяти с каким-то привычным для них выражением лица – как фото в телефонной книге? Так вот Ной в моей голове выглядит именно так. Вечно с огоньком во взгляде. Мы даже и не друзья особенно. Но он всегда рядом: то отрывается на вечеринке, куда папа позвал всех соседей, то вместе с Райаном валяется на диване в нашей гостиной и весь день смотрит телевизор.
Андерсон, похоже, решил примерить на себя образ адвоката и присоединяется к перекрестному допросу:
– И никто не возразил, что ты только в одиннадцатом классе?
– Не-а.
– Никто не удивился, что ты раньше вообще не интересовался театром? Никак?
Ной пожимает плечами:
– Слушай, мне пришлось отказаться от физкультуры, а у этих ребят были свободные места…
– Что? – выдыхает с присвистом Энди. – Почему у них есть места?
– Там никогда нет мест, – подтверждаю я.
– Если только… – Андерсон умолкает и принимается отчаянно что-то печатать. Потом поворачивает ко мне экран телефона: – Кейт, смотри!
Он зашел на сайт школы. Раздел «Музыкальное отделение. Новости и объявления».
Я поднимаю на него глаза:
– Теперь мы живем в сериале «Хор», что ли?
– Они только что открыли набор. Я видел анонс, но не сообразил сразу. – Энди даже задыхается немного от волнения. – Кейт, у них занятия первым уроком…
– Получается, у нас в этот момент…
– Да! Ладно. Да! Не удивительно…
– Эй, ребята, вы в порядке? – спрашивает Ной.
– Лучше не бывает.
Андерсон хватает меня за руку, тянет за собой, и вот мы уже на полпути в приемную.