Старший сын Анны Николай уехал в Лиду и там остался, как и дядя, стал работать на железной дороге. Роман (тот, который лодкой груши в Пинск возил на продажу) был намного старше Поли, а тем более Лены. И вот он в своё время решил жениться. Понравилась ему девушка Татьяна по прозвищу Кобелиха. Высокая, статная, сильная и телом, и характером, но в то же время хитрая и коварная. Когда он сообщил матери о своём намерении жениться на этой девушке, мать была – ни в какую. «Ой, не хочу я Кобелихиного кагала!» – кричала она. То есть ни за что не хочу породниться с ними. «Меня и без собак обрешут». Видно, очень нехорошая репутация была у этой семьи в местечке. Услышав такое нежелание матери иметь невесткой его избранницу, Роман заявил, что, если ему не разрешат жениться на этой девушке, он пойдёт и бросится в реку, утопится. Поля, слыша подобное, стала уговаривать мать, чтобы та согласилась на этот брак, а то, не дай Бог, и правда пойдёт да утопится.
Татьяна, рассказывали, работала у пана, доила коров. Панская ферма находилась далеко за деревней, в урочище Загорье. Вечером, подоив коров, девушка выпивала кувшин парного молока. Затем подымалась на гору и сильным голосом заводила песню. И эту песню было слышно даже в центре местечка за несколько километров. «Кто это так поёт?» – спрашивали удивлённые односельчане. И кто знающий пояснял: «Это Татьяна Кобелиха». – «Ого!» – удивлялись те. Также она рассказывала. На вечёрках парни испытывали характер девушек, выбирая себе будущих жён. Испытания были такие: например, пытался парень отнимать куделю, или слегка поджигал её, или сильно хлопал девушку по колену. Татьяна потом признавалась: хоть у неё всё и кипело от злости в такие моменты, она всё равно не подавала виду. Говорила: «А я зроблюс тогды такою доброю-доброю! Хоть до раны прикладывай».
Роман всё же настоял на своём и женился на Татьяне. Как и следовало ожидать, жизнь у них, не задавшись с самого начала, не сложилась. Наверное, Татьяна вовсе не любила Романа. Тот, как водится, привёл её в дом своей матери, и она стала жить с ними. Она тут же начала устанавливать свои порядки. Бывало, когда свекровь Анна приготовит есть, и все садятся за стол, невестка вдруг начинает показывать характер: не идёт за стол со всеми. Сидит где-нибудь в стороне и делает вид, будто обижена. И всем становится не по себе от этого. Словно они виноваты перед ней, чем-то не угодили. Мать или брат говорят Поле: «Иди проси её за стол». Поля идёт, просит, уговаривает. Та, бывает, нехотя согласится. А однажды Полина стала её, как обычно, просить за стол откушать со всеми. Та наотрез отказалась. Поля всё равно стала уговаривать её, и тогда Кобелиха грубо оборвала: «Что ты, как сучка, тут мне гавкаешь! Надоело уже: “Пошли да пошли, Татьяно, за стол”. Сказала не пойду, значит, не пойду, и отцепись!»
Когда готовили есть, топили печь, варили на всех. Кобелиха, если не шла со всеми за стол, дожидалась, чтоб все поели. Затем демонстративно приносила охапку дров, с грохотом бросала их на пол и начинала растапливать печь по-новому. То есть чтобы варить для себя отдельно еду. Этим она как бы говорила: «Вы поели, а я голодная, мне же тоже надо питаться». Если печь хорошо протоплена, а её тут же начинают вновь топить, разогревать ещё больше, то от сильного перегрева она может даже развалиться. Да к тому же и расход дров какой. Свекрови приходилось терпеть подобные выходки невестки. Та почему-то всё старалась делать наперекор свекрови. Она по второму кругу протапливала печь, разгребала по сторонам угли, приносила кош картофеля, высыпала в самый жар и пекла. Мол, мне захотелось поесть печёного картофеля, что здесь плохого.
Роман, живя с ней, стал меняться на глазах в худшую сторону. Куда девалось внимание, уважение к матери. Дошло даже до того, что однажды на Пасху сели они с женой за праздничный стол трапезничать. Мать в это время приболела и лежала на печи. Те, мать не приглашая, сами стали разговляться пасхальной снедью. Матери стало обидно, и она что-то сказала по этому поводу. На что сын ответил: «Вот возьми, залезь под стол и там сиди, дожидайся, может, и тебе косточку бросим».
Вот раньше Романа в их улице знали как весёлого, находчивого парня. Где-нибудь на гулянке, на свадьбе им только и восхищались. По словам Поли, он был «штукарь», то есть умел всех развеселить, мастер был показывать разные штуки. Удивляясь, говорили: «От, бабин Романко, еки штукарь!» Теперь же он стал угрюмым и злым. Всем в жизни недовольным.
Видно, и супруга теперь стала тяготиться им. Однажды она Лене проговорилась. «Ты знаешь, – сказала как-то, – как бы нам было хорошо, если бы умер наш Роман!» Да, сказать сестре, что она желает смерти своего мужа – её брата. Это или какое-то недомыслие, или же желание сознательно оскорбить чувства его родных. Роман потом говорил, что жена с тёщей его чем-то опоили. Тёща ему предложила выпить какого-то вина, и после этого у него стало постоянно печь в груди. То ли это и вправду было какое-то «приворотное зелье», чтобы он не бросил дочку и не ушёл к другой? Или же в самом деле средство, чтобы его сжить со свету? Или же просто человек уже начинал заболевать, и в нём стала развиваться некая болезненная мнительность? И возникающие недомогания ему стали казаться последствиями того, что его сознательно травят и желают сжить со света. Рассказывала Поля и ещё об одном недобром отношении Татьяны Кобелихи к своему мужу Роману. То ли это был период Первой мировой войны, то ли уже период революции и гражданской войны. Куда-то Романа требовали представители тогдашней власти. Но он не хотел выполнять их требования и скрывался. В конце концов он незаметно пробрался домой и спрятался в саду. Супруге строго-настрого приказал: если за ним придут и будут искать, не говорить, где он. Когда же вскоре те пришли и спросили у Татьяны, где её муж, не появлялся ли дома, она тут же с готовностью, делая вид, что ни о чём не подозревает, стала звать его: мол, Роман, где ты там спрятался, выходи, к тебе пришли. Словно это к нему пришли закадычные друзья и хотели с ним встретиться. Его тогда увели и, вероятно, избивали. И, возможно, от этих побоев у него даже с головой что-то стало не в порядке. Когда возвратился домой, его спросили:
– А как ты пришёл, тебя отпустили?
– Нет, – отвечал Роман.
– А как же ты?
– Сам убежал.
– Так они ж могли стрелять.
– А-а, пускай стреляют. Когда я уже побежал, мне не страшно, – так он ответил.
После всего этого он уже недолго и прожил. Умер молодым, оставив вдовой Татьяну с двумя детьми – мальчиком и девочкой. Мальчика звали Евдоким, девочку – Фрося.
Когда мужа Романа не стало, Татьяна стала судиться со свекровью за имущество. Начались бесконечные суды. Видно, она этот пример позаимствовала у своей матери. Та тоже с кем-то имела судебные тяжбы. И однажды, уже после того как зятя не стало, мать Татьяны Кобелихи поехала конём на телеге в город на суд. И тот судебный процесс оказался для неё очень удачным. Решение суда было в её пользу. Заседание суда, следует полагать, тогда было долгим. И она – мать Татьяны, или тёща покойного Романа, – удовлетворённая результатом, обрадованная, прежде чем ехать домой, решила подкрепиться – хорошенько закусить. Села на возу, достала торбу с захваченной из дома провизией и стала есть. И, когда ела творожный домашний сыр, вдруг нечаянно поперхнулась, крошки попали не в то горло. Никого рядом не было, чтобы хоть постучать по спине, она так и скончалась прямо на возу. Лошади уже остывший труп сами привезли домой в деревню.
Дочку Татьяну подобный случай, видно, ничему не научил, и она долгое время продолжала судиться со свекровью, а затем и со своей золовкой – младшей сестрой Романа – Леной. Поля вышла замуж и ушла в семью Скарабеевых. Лена же, в своё время выйдя замуж за Степана, осталась в своём доме, Степан пришёл к ним жить как примак. И Татьяна Кобелиха уже после смерти свекрови продолжала с ними судиться. И дошло до того, что Степан однажды воскликнул: «Ленка, я больше не могу. Пусть она забирает всё. Этими бесконечными судами она меня в могилу загонит!» И отказался от дальнейших претензий на делёж имущества.
Татьяна же отсудила себе дом, сад, участок и осталась там жить. Елене с мужем пришлось уйти ни с чем. Потом это всё досталось Татьяниному сыну Евдокиму. Он впоследствии там всё время и жил возле реки. А мать его вышла ещё раз замуж уже в соседнюю деревню Дребск и там жила всю оставшуюся жизнь. Кстати, интересная деталь из её последующей дребской биографии. Умер её муж или сожитель. Как это часто водится у второбрачных, официально их брак, может, и не был зарегистрирован. А может, и был. Так как это было в её интересах, чтобы иметь полное право на имущество мужа. Рассказывали, она это событие встретила настолько буднично-спокойно, что, оставив покойника лежать на лаве, закрыла хату и пошла на реку стирать бельё. Дескать, стирка сейчас важнее, а покойник пусть лежит, всё равно никуда не денется, и с похоронами успеется.
Внук бабы Поли Петя помнил, когда они, бывало, шли с бабушкой из Кожан-Городка через Дребск на поезд, то, случалось, встречали высокую худощавую старуху. Бабушка Полька с ней здоровалась, останавливалась, и они разговаривали. Это была Татьяна Кобелиха, уже в возрасте, пожалуй, несколько старше бабы Польки. И признавалась ей теперь: «Ох, Полечка, боюсь-боюсь умирать». Потом дома, рассказывая о её теперь таком признании, баба Полька вспоминала. Когда та была моложе, то, если речь заходила о смерти, о воздаянии человеческой душе в загробном мире, та изрекала всегда такую фразу: мол, главное, чтобы мне здесь было хорошо пожить. «А на том свете, – говорила она, – нехай моею душею хоть плот подпирають». Плот – на местном наречии – забор, плетень. При его изготовлении забивали заострённые колья в землю и между ними заплетали лозу. Такого рода ограждение могло не разрушаться долго. Единственным уязвимым местом было то, что не очень толстые колья, забиваемые в землю, подгнивали быстрее, чем сам плетень. И тогда всё ограждение начинало крениться в сторону, грозило упасть. В этом случае его подпирали кольями с одной или с обеих сторон. И часто можно было видеть такую картину: на всём протяжении плетень, подпёртый кольями. Пете в детстве, когда он слышал эту фразу про душу, подпирающую плетень, душа Татьяны Кобелихи представлялась в виде большого рыбьего плавательного пузыря. Этакий огромный пузырь, почти в рост человека, прозрачный, заполненный воздухом. Он состоит из двух половинок, острых на концах, подпирает покосившийся плетень. Дело в том, что у них в семье, когда потрошили белую рыбу, где обычно встречается плавательный пузырь, то называли его «душа», мол, рыбья душа. С такой «душой» можно было играться. Например, положить на пол и наступить ногой, слышался характерный громкий хлопок. Однажды, когда уже жили в Лунинце, где-то под Новый год или Рождество привезла им из Кожан-Городка рыбы Зина Панчукова. Муж её работал бакенщиком на Припяти, постоянно ловил рыбу. В основном это была белая рыба: крупные язи или лещи. Тётка Анна чистила эту рыбу, а «души» – плавательные пузыри – отдавала Пете. Он с ними поступал следующим образом: некоторые, сняв с ёлки конфету и съев её, заворачивал в фантик и вешал обратно. Это был «рай» для этих душ. А другие просто клал на пол и хлопал по ним подошвой башмака, получая удовольствие от «выстрела». Эти, считалось, попадали в «ад».
Сын Татьяны Кобелихи остался жить в отцовском доме. Дочка Фрося вышла замуж и уехала. Жила с мужем в Гомельской области, Житковичском районе. А когда муж умер, осталась одна. Отличалась удивительным трудолюбием. Дом их там находился на окраине деревни или даже на каком-то хуторе. Так она у себя возле дома сама лопатой выкопала огромный пруд. Чтобы разводить и держать водоплавающую птицу: гусей, уток. А также, наверное, разводить в нём рыбу. Она очень любила удочкой ловить рыбу, ведь всё её детство прошло возле реки. И, чтобы ездить на рыбалку, имела собственный мопед. Ездила на этом мопеде, даже будучи уже в немолодом возрасте. Вышло, от этого впоследствии и погибла. Дело было так: ехала в очередной раз на рыбалку на мопеде. И вдруг на дорогу выскочил какой-то мальчишка. Она, чтобы не сбить его, резко свернула в сторону. И полетела в кювет, врезалась там в дерево, сильно разбилась. От этого потом и умерла.