Елена же, младшая сестра Поли и Романа, достигнув совершеннолетнего возраста, вскоре тоже вышла замуж. В одной семье – Бондин – было много парней. И той семьи поле было рядом с полем Судиловских. Однажды попросили одного из братьев, чтобы тот вспахал соседям небольшой участок. Это был средний брат Симон. И Лена должна показать ему, где пахать. А это, оказывается, всё задумано было неспроста. Она знала, что за этого Симона её хотят просватать. Поэтому стала украдкой присматриваться к нему. Парень начал пахать. В конце поля надо было разворачиваться и при этом приподнимать обеими руками плуг, вытаскивая его из борозды. И, когда он это делал, у него вылезала рубаха из штанов, и был виден голый живот. И была какая-то неаккуратность, неряшливость во внешности, в одежде. И всё это вместе взятое так не понравилось Елене, что она тогда сильно расстроилась и даже плакала, что за такого парня её собираются отдавать замуж. И стала втайне молиться Богу, чтоб не отдали её за этого Симона. И Бог, наверное, услышал. Получилось вот что.
Вот-вот на днях должна была состояться свадьба. Симона послали на панское поле накопать картошки, проще будет сказать, украсть. Он пошёл, дело было ночью, стал копать. На этом и попался. Сторожа-объездчики на лошадях его заметили, схватили, закрутили руки за спину. Наутро доставили к пану. Пан велел посадить в холодную, чтоб в другой раз неповадно было. Вот уже свадьба на носу, а его нет. Мать их была очень властной женщиной, решила так: «Раз попался, так ему и надо. Пусть сидит. Сам виноват, что оказался таким тямтей-лямтей. Женихом вместо него будет… Ну, например, старший – Степан. Не отменять же свадьбу, столько готовились. Этот более проворный, авось так запросто не попадётся, если даже и воровать пойдёт. А этой девке такого и надо – справного, хваткого. Вон сколько лиха хлебнула, без батьки годовавшись». Так и решила будущая свекровь: «Возьмём её за Степана».
Дата свадьбы не менялась. Что Елена будет выходить за Симона Бондина, об этом знали многие в их улице. И, что он перед самой свадьбой попался и сидит в панской каталажке, тоже стало известно. «А как же свадьба, – недоумевали любопытствующие, – перенесут или отменят?» Но свадьбу никто не отменял, у Бондиных шли приготовления полным ходом. «Кто же жениться тогда будет? Или того в последний момент возьмут и выпустят?» Всем было крайне любопытно: невесту, как положено, наряжали, Судиловские тоже готовились к свадьбе. И уже вечером под окнами собралась чуть ли не вся улица, чтобы узнать, кто окажется женихом. И вот наконец интрига разрешилась: женихом младшей Судиловской оказался старший сын Бондиных – Степан. Был он на несколько лет старше самой Елены, тем не менее этот из братьев ей нравился больше остальных. «О, за такого можно идти!» – обрадовалась Елена. И свадьба состоялась. И так как семья у Бондиных была большая: пятеро сыновей и две дочки, то Елену Степан не привёл в свой дом, а пошёл к Судиловским в примы, на какое-то время стал примаком и жил у тёщи.
Мать Анна после замужества Елены пожила уже недолго. Скоро слегла, и Елене приходилось за ней ухаживать. Была она уже в положении тогда – беременна первым ребёнком. А в это время надо было ухаживать за лежачей больной матерью: её подымать время от времени, переворачивать. Нелегко было ей это всё делать. И это, нужно сказать, без последствий не обошлось – надорвалась, что и отразилось на беременности. Роды были очень трудными, казалось, ребёнок родился мёртвым. Его положили в полотняную торбочку и оставили под столом подождать: авось оживёт. Какое-то время он не подавал признаков жизни, а потом – о, чудо! Зашевелился и стал еле слышно плакать, почти беззвучно открывая рот. Был это мальчик. Назвали Захаром.
После смерти матери Елене с мужем пришлось оставить дом, в котором они жили до этого. Так как на него претендовала невестка – вдова покойного брата Романа. Та начала с ними судиться. Перешли жить к родителям Степана. Хоть и тесно было там, но ничего не поделаешь. Свекровь к Елене относилась довольно сурово и не всегда справедливо. Уже подросший Захар ходил босиком по хате. Когда обедали, бросали кости на пол, с мяса, с рыбы. И мальчик, бегая там, бывало, ранил ногу. Начинал плакать. Но никто из свекровиной семьи на него не обращал внимания, пока не приходила мать. Тяжело было Елене жить со свекровью, та могла придраться к любой мелочи. Как-то даже одна из её дочерей вступилась за невестку, сказала матери: «Мамо, ну шо ты от ее хочешь, она ж тебя не трогает!» И тогда свекровь аж взвилась от негодования: «Что? Ещё не хватало, чтобы она меня трогала! Что ты, дура, мелешь своим языком, – обрушилась она на дочку. – Если б она меня только тронула, я б её со свету сжила!»
А однажды со Степаном случилась беда. Как-то в жаркий день на сенокосе, сильно разгорячённый от работы и летнего зноя, прилёг он в тенёк отдохнуть. И не обратил внимания, что голова оказалась на сырой прохладной земле. Мол, что тут такого, я крепкий, сильный мужчина. Сырая земля? Какие пустяки. И так проспал, может, несколько часов: дескать, когда спадёт зной, удобнее будет косить. И застудил голову. К вечеру – сильная боль в голове, весь бледный, идти не может – ноги заплетаются. Привезли домой на телеге. Елена всполошилась, попробовала дать выпить ему молока. Выпил – тут же вырвало. Что бы он ни пытался съесть или выпить, его тут же начинало рвать. Послали за доктором Степановичем. Диагноз был неутешительным. «Воспаление мозговых оболочек», – сказал тот. Лена, вспоминая об этом случае, видно, хорошо не расслышав, не разобрав сказанную доктором фразу, говорила так: «Воспаление мозговых облачков».
– Доктор, а что делать? – взмолилась молодая жена.
Тот только безнадёжно руками развёл: мол, я тут бессилен чем-либо помочь.
– Докторко, а, може, я ему пьяуги (пиявки) поставлю? – всё ещё не теряя последнюю надежду, воскликнула горем убитая женщина.
– Ну, поставь, – нехотя согласился с наивным желанием женщины доктор и, распрощавшись, покинул их дом.
Елена же ухватилась за эту мысль: «Пиявки… А что, если помогут?! Быстрее бы утро, да пойти за реку наловить их». Она не могла дождаться утра. А больному всё становилось хуже, он всю ночь стонал, бредил, ворочался на постели. Утром он уже с трудом узнавал окружающих. Теперь уже все близкие Степана понимали, что доктор, пожалуй, был прав: больному, видно, уже ничто не поможет.
И что интересно. Свекровь в этой ситуации даже не столько жалела умирающего сына, сколько злорадствовала по поводу нелюбимой невестки. Слышно было, как она говорила на улице: «Вот пусть теперь “выхворае” Судиловская без мужа! Узнает, по чём фунт лиха. Так ей и надо!» Лена, сбиваясь с ног, почти не отходила от больного мужа. Ежедневно ставила ему пиявки на лоб, на виски, на затылок, на шею. И, кто бы мог поверить, спустя какое-то время ему стало чуть-чуть легче. Он перестал бредить, начал открывать глаза, понемногу узнавать окружающих. И даже по чуть-чуть принимать пищу. И, Бог дал, понемногу пошёл на поправку.
Когда у матери Степана появились другие невестки, ведь сыновья вскоре стали жениться один за другим, она могла сравнить их со старшей невесткой. И пришла к выводу, что Судиловская не самая худшая. И однажды заявила так: «Эта Судиловская то и добрая, но дурная».
Когда в доме появились другие невестки, то Степана и Елену решили отделить. А куда? Где жить? Они были рады хоть куда, лишь бы самим, без постоянного контроля со стороны матери-свекрови. Перешли жить в клеть. Это такое неотапливаемое строение, типа кладовой. К зиме сложили там печь и остались жить. После первенца у Елены ещё родился мальчик, но прожил недолго, умер в детском возрасте. Потом стали рождаться дочери. Средняя дочь Валя была младше Захара на шесть лет. А самая младшая – Вера – аж на десять.
Однажды Валя чуть не утонула. Была маленькая, доверили Захару её нянчить. Он пошёл на реку рыбу ловить и её взял с собой. Отошёл в сторону с удочкой, следит за поплавком. А её посадил несколько поодаль, чтоб не мешала, – на бережке возле самой воды. Та игралась-игралась, потом потянулась за чем-то в воду и бултыхнулась. Захар услышал всплеск и увидел, что та уже барахтается в воде, тонет. Захар, будучи ловким, проворным мальчишкой, кинулся в воду, нырнул и вытащил её на берег. Воды она не успела нахлебаться, но очень испугалась, даже плакать не могла, только всхлипывала и дрожала.
Когда переселились жить в клеть, то и хозяйство у них теперь стало отдельное, своё. Конечно же, корова и всякая другая живность. Только сарай стоял рядом с родительским. И вот однажды заметила Елена, что их корова стала совсем плохо доиться: мало давать молока. С чего бы это? Было до недавнего времени всё хорошо, и вдруг… «Наверное, кто-то позавидовал и сглазил», – подумала она. И свекровь догадку подтвердила: дескать, да, нехороший глаз у кого-то, а то и специально «сделали». Бывают такие знахари-колдуны, что «стягивают» у чужих коров молоко. И посоветовала, как надо поступить в подобном случае.
– Ты сделай так, – говорила она, – когда процедишь молоко и помоешь подойник, то воду ту не выливай где попало. А возьми и вылей на четыре угла сарая, где стоит корова. Потом войди внутрь, закрой за собой дверь и три раза произнеси следующие слова: «Захожу в хлев, закрываю за собою ворота. Замыкаю вымя коровье от чужого сглаза и приворота». И после этого посмотришь, куда и что денется!
Елена так и поступила. И правда, на следующий день корова и утром, и вечером дала намного больше молока. «Ого, как заклинание подействовало!» – обрадовалась Елена. Но радость была недолгой: прошло несколько дней, и вновь корова стала давать мало молока. Вновь Елена прибегнула к тому заклинанию. Но теперь почему-то не помогало. И тут что-то «тюкнуло» ей в голову: а что, если… И решила проверить. Вечером, когда скотина с пастбища приходила домой, Елена ещё была на поле. Скотину в сарай загоняла или свекровь – и свою и, невесткину, или же кто-то из детей. Свекровь свою доила сразу, а невестки стояла в своём сарае, дожидаясь прихода хозяйки. В этот раз Елена попросила среднюю дочку: мол, ты играйся возле сараев и никуда не уходи, пока я не приду с поля. «Если бабушка будет тебя даже и прогонять, всё равно не уходи и жди меня». Так и произошло: Валя стала кататься возле сараев на трёхколёсном велосипеде. Бабушка подоила свою корову, вышла с подойником и украдкой посмотрела на другой сарай. Но, увидев неподалёку внучку, с бранью накинулась на неё: «А чого ты, такая здоровая девка, да на гэтым роверчыку катаешься, постыдилась бы! Иди лепш у хату». Та не послушалась. Бабушка аж замахнулась на неё. Та всё равно – ни в какую не уходит. Бабушка повозмущалась, потопталась воле сарая невестки и ушла к себе в хату. В тот раз Елена, придя с поля, подоила корову, и молока, на удивление, оказалось достаточно много. И тогда она поняла, куда девалось молоко всё это время. И свекровь, видно, догадавшись, что её коварство раскусили, больше не пыталась таким образом вредить невестке.
Земли у Елены и Степана было немного, поэтому Степан больше работал, скажем так, на отхожих промыслах. Долгое время был пильщиком на тартаке. Тартак – это такая своеобразная пилорама, где брёвна распиливают вручную специальными пилами. Втаскивали бревно на высокие козлы. Один или два человека влезали наверх, столько же находилось внизу, и при помощи длинной пилы распиливали бревно на доски или брусья. Несладко приходилось тем, кто внизу. Хоть пилу тянуть вниз легче, чем вверх, но зато на них сыпались все опилки. На голову, на плечи, в лицо, в глаза. У Степана по той причине потом всю жизнь слезились глаза, болели, были красные вывернутые веки. И хоть работа была не из лёгких, но всё же можно было заработать хоть какие-то деньги. Благодаря этому, скопив немного, они решили построить собственную хату, не всё же жить в этой клети. Здесь же, на этом дворе, и начали строить. Но, чтобы закончить, средств не хватило. В то время западная часть Беларуси входила в состав буржуазной Польши. И польские власти им предложили такой вариант: дескать, мы вам помогаем достроить хату, а вы нам её сдаёте в аренду под школу на пять лет, и только после этого срока она будет ваша. Елена и Степан согласились на это условие. Продолжали жить в клети, но радовались теперь, теша себя мыслью, что через пять лет справят новоселье в новой собственной хате.
Ближе к концу жизни свекровь – мать Степана – поняла и оценила, что жена старшего сына всё же самая лучшая невестка. И уже когда лежала больная, то еду из рук ни от одной невестки не принимала, только от Елены. Даже своим дочерям не доверяла: не желала, чтобы они её кормили.
Степан позже ушёл с тартака в рыболовецкую артель. Они выходили на лодках в Припять и забрасывали сети, ловили рыбу. Впоследствии эта рыболовецкая деятельность даже спасла его от призыва на фронт.