У всех свои слабости.
У кого-то это сигареты. Или выпивка. Или порно.
Пристрастие Эми Кайе было не столь пагубным, но все же несколько постыдным.
«Танцы со звездами». Телевизионное реалити-шоу, в котором красивые знаменитости в парах с превосходно сложенными профессиональными танцорами волнующе и бессмысленно соревновались друг с другом, было ее наркотиком, утешением, ее одержимостью. Или, по крайней мере, одной из одержимостей.
Никто в здании суда округа Огаста не догадался бы, что заместитель главного адвоката штата, чье знание закона иногда даже пугало кое-кого из судей, любила проводить вечера, свернувшись калачиком на диване под одеялом, наблюдая за этой белибердой; или что она иногда плакала, когда кто-то проигрывал (а когда выигрывал – так вообще всегда); или что ее пса Бутча, которого якобы не пускают даже на кушетку, всегда в такие моменты можно найти рядом с ней под одеялом.
Эми никогда не распространялась о таких глубоко личных вещах. Слишком уж часто ей доводилось видеть, как подобные детали жизни использовали против прокуроров.
Она усердно разрабатывала собственный имидж с единственной целью: постоянно демонстрировать окружающим свою компетентность и эффективность в работе. Темные волосы всегда коротко подстрижены. Она не красилась. Консервативно одевалась. Никто не знал ее точного возраста (сорок два), была ли она в браке (была, за мужчиной) и были ли у нее дети (не было, но ее это не беспокоило). Все, что могло быть о ней известно – то, что она играла в местной софтбольной лиге на третьей базе в команде офиса шерифа.
Вполне естественно, что это породило слухи о том, что она – лесбиянка. Ей на это было наплевать.
Происходящее в здании суда не переходит на личности. Там царит только закон. И в рамках закона лицо, представляющее государство, должно играть строго определенную роль. Для нее это было чем-то большим, чем просто работа. Она находилась под присягой. И намеревалась соблюдать ее изо всех сил.
По крайней мере пока не начинались «Танцы со звездами». Тогда закон мог и подождать.
В последнем сезоне участвовал олимпиец с подпорченной желтой прессой репутацией, что, однако, сделало его таким популярным, каким не сделала бы ни одна золотая-презолотая медаль. На самом деле он был просто подонком. Эми болела за него главным образом потому, что он больше половины экранного времени проводил без рубашки. Его пресс просто сводил с ума.
Он вышел в полуфинал, так что она, сидя рядом с Бутчем и держа на коленях миску с попкорном, настроилась на то, что в итоге он и победит.
Затем, когда пошли титры, зазвонил телефон.
Она нахмурилась, глядя на кофейный столик, где лежала трубка. Определитель показывал, что звонит Аарон Дэнсби.
Дэнсби был законно избранным адвокатом штата в округе Огаста, что технически делало его боссом Эми, хотя на деле все было немного сложнее. Безусловно, Дэнсби окончил юридическую школу и сдал адвокатский экзамен, но, по сути, просто носил громкий титул.
В то же время он был политиком, начиная от тщательно уложенных волос, подвижной улыбки, жены-модели (бывшей продавщицы Эсте Лаудер) и заканчивая выдающейся родословной. Его отец был адвокатом Содружества, затем сенатором штата, а затем снова получил должность адвоката Содружества, пока Аарон не стал достаточно взрослым, чтобы устроиться на работу. Его дедушка был конгрессменом. А прадед – губернатором.
Поговаривали, что Аарон Дэнсби целится очень высоко. Уже в тридцать три года старейшины партии предрекали ему блестящее будущее. В роли же адвоката Содружества он, казалось, только коротал время. Юридическая практика для него была не более чем средством для достижения более значительных целей.
Телефон зазвонил снова.
Она поддалась искушению не отвечать. Основная причина ее перехода в графство Огаста из округа Фэрфакс, где она была младшим заместителем в главном офисе, заключалась в том, что Дэнсби был новичком, которому требовалось время на то, чтобы освоиться. А значит, какое-то время ей предстояло фактически стоять во главе всего.
Три года спустя, изо дня в день она по-прежнему сидела в этом постылом офисе. К обычным, рутинным вопросам Дэнсби, казалось, был совершенно равнодушен. Его интересовали только громкие дела. Тогда он выскакивал на передний план, чтобы пресса, на все лады воспевающая историю этого чудо-мальчика, непременно связала победу в деле с участием в нем Денсби. Эми же, остававшаяся в тени, вынуждена была выполнять фактически всю работу.
Еще один звонок.
Хорошо бы не брать трубку, но проблема со звонками Дэнсби состояла как раз в том, что он звонил только тогда, когда находился по-настоящему серьезный повод.
Титры наконец закончились. Вскоре должно было начаться шоу. Конечно, оно записывалось на видео, поскольку некоторые выступления потом прокручивались в повторе, но ей нравилось смотреть все вживую.
Еще один звонок, и Аарон Дэнсби будет довольствоваться автоответчиком – самое оно. Вот только Эми удерживало от этого чувство долга. И понимание того, что, если она не ответит, Аарон Дэнсби может такого наворотить, что потом век не разгребешь.
Одним быстрым движением она нажала кнопку «Пауза» на пульте, а затем взяла телефон.
– Эми Кайе.
– Эми, это Аарон.
– Что случилось?
– Ты занята? – поинтересовался он.
– Вообще-то, есть немного.
– Я только на секунду, – сказал он, поскольку с рождения не понимал намеков. – Просто хотел сказать, что сегодня вечером на Деспер-Холлоу-роуд накрыли большую партию кокса.
– Ну и?
– Правда большую, с полкило.
– Ничего себе, – сказала Эми, слегка приподнявшись. В округе Фэрфакс, по соседству с которым находился округ Колумбия, пятьсот граммов кокаина не привлекли бы такого внимания. Но здесь, в сонной долине Шенандоа, это была поразительная цифра.
– Знаю. Я уже слил эту инфу в «Ньюз Лидер». Завтра они опубликуют этот материал на первой полосе. А теперь собираюсь втюхать телевизионщикам, чтобы те смогли включить его в одиннадцатичасовые новости. Шериф сказал, что покажет мне все, что нашли, прямо в пакетах. Будет отличный видеоряд.
Дэнсби по-прежнему не понимал, что информация может являться недостоверной, даже если СМИ сообщат какие угодно имена или даже тыкнут вам в лицо камерой.
К тому же до него не доходило, что его мелькание перед камерами, когда он оттесняет шерифа Джейсона Пауэрса и его заместителей, лишь сеет недовольство среди тех, кому реально приходится собирать материалы по делу. Эми приходилось тесно сотрудничать кое с кем среди помощников шерифа. Все они только и ждали, когда же паренек, которого они насмешливо окрестили «Денди Дэнсби», наконец получит то, что ему на самом деле причитается.
– Но это еще не самое вкусное, – продолжал Дэнсби, и Эми съежилась, потому что знала, что такого «вкусного» может быть в преступном сговоре с целью распространения наркотиков. – Женщина, у которой хранились все эти дела, оказалась матерью. Ребята из «Ньюз Лидер» уже окрестили ее «Коко-мамой». Думаю, что эта шутка разлетится. Есть у нее, знаешь ли, потенциал чтобы завируситься в интернете. Да и телевидение наверняка не отстанет.
– Скорее всего, – сказала Эми, глядя в экран телевизора и стараясь понять, много ли она уже пропустила. – Но тебе не кажется, что после того, как ты вдоволь натешишься, нужно передать дело федералам? Кокса-то реально много.
Вообще-то не было строго определенного веса наркотиков, из-за которого дело автоматически передавалось в федеральную юрисдикцию. Скорее им стал бы заниматься местный адвокат. Но обычно полкило было более чем достаточно. Большие объемы наркоты указывали на существование крупных торговых сетей, которые почти всегда пересекали государственные границы.
– Знаю, – ответил Дэнсби. – Но я займусь именно этим делом. Думаю, что в конечном итоге на нас станет глазеть туча народу, и я хочу, чтобы наш рейтинг на этом как следует поднялся.
Дэнсби постоянно упоминал о «рейтингах», словно у каждого члена электората было под рукой соответствующее табло. Эми захотелось ударить его сковородкой.
– К тому же, – прибавил он, – она белая.
У Эми просто глаза на лоб полезли.
– И что же это значит?
– Ну, после дела Муки Майерса, врубаешься?
Деметриус «Муки» Майерс был одной из причин взлетевшей карьеры Дэнсби и самым крупным кокаиновым дельцом, которого только видела долина Шенандоа с грязных времен конца восьмидесятых. Сейчас его дело находилось на предварительной стадии апелляции, однако обвинитель поначалу одержал серьезную победу, что очевидно улучшило репутацию молодого Дэнсби.
– Нет, я не в курсе, – сказала Эми.
– Черные братья говорят, что мы только за черными дилерами и гоняемся, – выдал Дэнсби. – А на примере этой мадам я хочу показать, что мы одинаково надрываем задницы в погоне за каждым – равные возможности, усекаешь? Заседание Большого жюри назначено на пятницу, ведь так? Что ты думаешь о том, чтобы предъявить прямое обвинение?
«Прямое обвинение» – это был своеобразный прокурорский эвфемизм. Если подозреваемый был арестован по обычному ордеру, дело сначала направлялось в Общий районный суд для предъявления обвинения, рассмотрения адвокатом и последующего слушания. Два месяца спустя происходило предварительное слушание, на котором судья объявлял решение перед Большим жюри, которое затем и выносило обвинительное заключение.
Прямое же обвинение пропускало все эти стадии. Большое жюри часто сталкивалось с подобным в делах о наркотиках. Обычно при этом сразу оформлялся ордер на арест ответчика.
Единственный риск состоял в том, что до заседания Большого жюри ответчик не находился под стражей. По этой причине Эми предпочитала использовать прямое обвинение только тогда, когда подозреваемые еще не знали, что им инкриминируется нечто конкретное, а не после того, как был применен ордер на обыск.
– А ты уверен, что хочешь дать этой женщине два дня, чтобы снять обвинение? – спросила Эми. – Думаю, что у любого, у которого есть столько кокаина, достаточно денег, чтобы прятаться, сколько потребуется.
– Никуда она не денется, – ответил Дэнсби с присущей ему самоуверенностью. – У нее есть ребенок. Социальные службы уже забрали его. Так что она будет везде его искать.
– Надеюсь, ты прав.
– Не волнуйся. У нас все козыри на руках. Во всяком случае, я сказал Пауэрсу, что ты начнешь работать над этим делом с утра. Если мы собираемся представить это дело перед Большим жюри в пятницу, надо как следует подсуетиться.
Эми почувствовала, как непроизвольно распрямилась ее спина.
– Не могу. На завтрашнее утро у меня беседа с Дафной Хаспер.
– Что еще за Дафна Хаспер?
– Я отправляла тебе сообщение насчет нее, – сказала она. – Это одна из жертв Шептуна.
Шептун был еще одной навязчивой идеей Эми, и эта история действительно стоила того, чтобы обратить на нее внимание: серия нераскрытых изнасилований в долине на протяжении почти двух десятилетий. Связь между ними заключалась в том, что преступник говорил со своими жертвами только шепотом. Было как минимум восемь случаев – а может, и двадцать пять, или того больше. Ясного представления об этом деле не имел никто, так как никто и никогда, кроме Эми, не пытался как следует разобраться с этим делом.
Реакция Дэнсби на слова Эми о деле Шептуна варьировалась в диапазоне от апатии до антипатии, в зависимости от его настроения. На этот раз верх взяла апатия.
– Ах, вон что, – сказал Дэнсби. – Это может и подождать.
– Нет, не может. Пока мы не засадим этого ублюдка в тюрьму.
– То, о чем я говорю, сейчас важнее.
– Значит, ты предпочитаешь помелькать своей лысиной перед телеобъективами и поднять какие-то непонятные рейтинги, которые для тебя так важны, вместо того, чтобы упрятать в тюрьму мужика, который ночью врывается в дома к женщинам и насилует их?
– Не драматизируй.
– А ты не будь таким мудаком.
Он выдержал паузу. Он всегда предпочитал вести разговоры по сценарию и читать речи с телесуфлера.
Сила, с которой Эми произнесла последние слова, заставила Бутча поднять его склонившуюся было голову.
– Мне кажется, – сдержанно произнес Дэнсби, – что Коко-мама приоритетнее.
– Очень рада, что ты так думаешь, но эту беседу я даже не собираюсь отменять.
– Когда ты говоришь – беседа, то на самом деле имеешь в виду повторный диалог, да? Эта женщина ведь уже беседовала с полицией.
– Да, было дело, сразу после происшествия. Но тогда им ничего не было известно о других подобных случаях. Да и с ней никто не говорил целые годы.
– Ну, раз годы, так еще несколько дней это вполне может потерпеть.
– Нет, не может. Эта женщина давно переехала из города. А теперь лишь на несколько дней приехала навестить семью. Мне нужно поговорить с ней, пока еще есть возможность. Ты просто не представляешь, как сложно было ее разыскать, а затем убедить встретиться со мной.
– Уверен, что это дело может полежать на полке еще какое-то время.
– Повторяю в двенадцатый раз: не могу, – сказала Эми. – И не стану.
– Я уже сказал Джейсону, что ты пообщаешься утром с одним из его заместителей.
– Прекрасно. Для заместителя Джейсона у меня найдется время во второй половине дня. А эта женщина важнее. Не стану я откладывать беседу с ней!
Эми уже почти кричала в телефон. Бутч, невольно ставший свидетелем этого конфликта, нервно взглянул на нее.
Наконец Дэнсби пустился во все тяжкие.
– Ты же знаешь, что работаешь в адвокатуре исключительно потому, что на тебя кое-кто благосклонно смотрит? Я могу уволить тебя в любое время, когда захочу. Я… я приказываю тебе начать работу над делом Коко-мамы завтра с утра.
– Ах, ты приказываешь мне, Аарон? Что ж, круто звучит. Серьезно, очень круто. Но позволь мне кое-что у тебя спросить: когда ты в последний раз расследовал дела DUI[2]?
На другом конце линии воцарилась тишина.
– Ах да конечно же, никогда! – сказала Эми. – Ну так вот что: в Генеральном районном суде у нас намечается большой процесс по рассмотрению дел, совершенных лицами в состоянии опьянения. Как минимум три или четыре дела, насколько я помню. Как начет того, чтобы выступить обвинителем там вместо меня? Привлечешь их к ответственности, все дела. А поскольку я думаю, что по крайней мере двое из обвиняемых имеют частных адвокатов, можешь быть уверен, что в тот момент, когда они увидят тебя, то накинутся со всей яростью и будут разбирать по косточкам каждую улику, которую ты им предъявишь, даже если ты будешь уверен в неопровержимости этих улик. И ты профукаешь все имеющиеся у тебя данные алкотестера, хотя и будешь упираться в них рогом. Просрешь все доказательства. Как тебе это нравится, мистер адвокат Содружества?
– Стой… Прекрати…
– Ой, погоди, я же не поделилась с тобой самым вкусным, как ты говоришь. Я обязательно сообщу в «Ньюз Лидер» или – извини – солью в «Ньюз Лидер» наводку, чтобы там обязательно оказался репортер. Эти ребята, знаешь ли, весьма оперативно выкладывают все свои сведения в интернет. И уже к вечеру четверга все узнают, что Аарон Дэнсби позволяет пьяницам разгуливать на свободе. Ну как, звучит?
– Ты не посмеешь.
– Еще как посмею. Вот увидишь. Хочешь проверить меня на прочность?
Эми практически слышала, как Дэнсби хлопнулся задницей о стул, с которого так возбужденно приподнялся.
– Ты позвонишь Джейсону завтра утром. Если его заместитель не сможет встретиться с тобой в ближайшее время, поступай как знаешь, – ответил он, пытаясь сохранить достоинство. – Но к пятнице тебе, черт подери, лучше бы подготовиться как следует. Чтобы быть уверенной во всем.
– Хорошо, – ответила она.
Затем повесила трубку.
Бутч все еще смотрел на нее.
– Я знаю, знаю, что не должна позволять ему расстраивать меня, – издала она. – Но он такой кретин.
Бутч облизал свой нос.
– Мне нужно перестать постоянно спасать его, – сказала она.
Все бы хорошо, да только они оба знали, что подобного никогда не произойдет. Закон для нее был превыше любых удовольствий, даже таких, как удовольствие лицезреть, как Дэнсби облажается.
Бутч опустил голову. Он явно хотел, чтобы его приласкали. Эми посмотрела на телевизор, на экране которого все еще висели застывшие титры, словно зовущие ее сбросить с себя все мирские заботы.
– Извини, мальчик, – сказала она. – Я просто не в настроении.
Она поднялась с дивана, отчего Бутч заскулил, и отправилась в свой кабинет, где материалами упомянутого дела были плотно набиты уже несколько ящиков.
Все началось с опрометчивого комментария молодого заместителя шерифа через несколько месяцев после прибытия Эми в графство Огаста. В пещере Вейерс произошел акт сексуального насилия. На молодую женщину напал вооруженный ножом мужчина в маске. Все, что он говорил, постоянно перемежая свой монолог словами пожалуйста, спасибо и извините, было сказано шепотом.
– Да, странновато, – сказал тогда зам шерифа. – Несколько месяцев назад в Стюартс Драфт какой-то парень тоже постоянно нашептывал девушке. Думаешь, это один и тот же человек?
Эми проверила случай, произошедший в Стюартс Драфт, но не могла с уверенностью сказать, что обнаружила какую-то связь. Тот насильник был старше и массивнее.
Тем не менее Эми припрятала материалы по этому делу. Когда через несколько месяцев снова объявился насильник-шептун, она начала расспросы. Один из старших детективов сказал ей, что на его памяти есть три-четыре подобных случая. Когда же она спросила, почему он не стал проверять, существовала ли между этими делами связь, все, что он ответил, было: «А разве большинство насильников не разговаривают шепотом?»
И Эми с головой погрузилась в расследование. К счастью, Джейсон Пауэрс уже семь лет был шерифом, а его отец Аллен занимал ту же должность двадцать четыре года назад. Все записи сохранились. И вещдоки тоже.
Эми изучала все нераскрытые случаи сексуального насилия, которые только могла обнаружить, одновременно борясь с пылевыми клещами и убирая паутину во время долгих часов, проведенных в кабинете. Она работала по ночам, когда ее мужа, который был шеф-поваром в одном из многочисленных ресторанов Стонтона, так или иначе не было дома. Дело обещало быть долгим. Но, медленно и методично трудясь, она таки сумела нащупать след находившегося в бегах серийного насильника.
Первый обнаруженный ею случай о Шептуне был датирован 1987 годом, но она отмела его, посчитав никак не связанным с нынешними делами. Еще один произошел в 1997 году. И тогда она не была до конца уверена, на верном ли пути находится. В рапорте упоминался – тихий голос, и кто знает, имелся ли в виду шепот.
За следующие пять лет ничего подобного не происходило, зато потом грянули сразу три случая в течение девятимесячного промежутка – с конца 2002 по начало 2003 года. Затем, до 2005 года, опять наступило затишье. Потом один случай в 2007 и еще один – в 2008. Было похоже, что убийца начал набирать обороты, но потом, до 2010 года, он опять затаился.
А затем его нападения участились. Инциденты разделяли уже месяцы, а не годы. За последние семь лет на ее памяти было уже двадцать случаев плюс семь, которые произошли до 2010 года, не считая единичного эпизода в 1987. У всех был идентичный почерк.
Белый мужчина в маске и перчатках. Рассказывали, что ростом он от 177 до 185 сантиметров, а возрастом – где-то от тридцати до сорока. Понятное дело, за годы возраст менялся, но все еще был весьма неопределенным. И вот однажды он вломился в дом одинокой женщины. Свои нападения он, как правило, совершал по утрам. Он угрожал ей ножом или пистолетом до тех пор, пока та не разделась и позволила ему овладеть ей. И он был неизменно вежлив в разговорах со своими жертвами, а его голос описывали как тихий, негромкий или шепчущий. К тому же он ни разу не пустил в ход какое-либо оружие.
Для криминалистов эти дела стали, если такое выражение уместно, классическими. Он был, так сказать, самоутверждающимся насильником; иногда его называли джентльменом-насильником, который считал свои действия в некотором роде романтичными. Преследование жертвы было для него неким извращенным видом ухаживания: видимо, он считал, что так и надо заводить отношения. Если жертва сопротивлялась или как-то нарушала романтическую обстановку – допустим, ее тошнило, или не вовремя расслаблялся мочевой пузырь, или она начинала кричать – этот самоуверенный насильник, как правило, почему-то шел на попятную.
Некоторые слишком уверенные в себе насильники часто попадались, поскольку их неудержимо тянуло к жертве. На их извращенный взгляд, жертва становилась для них не то любовницей, не то подругой.
А этот для подобного оказался слишком хитер.
На данный момент Эми обнаружила восемь случаев, в которых присутствовала одна и та же ДНК. И чтобы узнать это, пришлось попотеть. Забудьте о телевизионных криминальных драмах, где провести анализ ДНК было так же легко, как отовариться в МакДоналдсе. В реальном мире тесты ДНК отнимали уйму времени. Государственная лаборатория в Роаноке, куда Эми отправляла доказательства, обычно присылала результаты через пять или шесть месяцев.
В большинстве ранних случаев результаты анализа ДНК просто отсутствовали, поскольку тогда они были еще в новинку. Но Эми упорно пыталась отыскать их следы.
Были и случаи, когда анализ взять не удавалось. Насильник никогда не пользовался презервативом и, как правило, эякулировал на своих жертв, а не внутрь их. Он был аккуратен до невозможности, тщательно убирал за собой, даже уносил испачканные простыни и одежду. В отдельных случаях жертва просто не могла сопротивляться желанию принять душ после нападения, либо же проходили сутки, а то и больше, прежде чем сообщалось о преступлении, а за это время следы, понятное дело, исчезали.
Еще одним серьезным препятствием было то, что если в полицейской картотеке не находилось соответствующего совпадения, то нечего было и надеяться на какой-нибудь чудо-механизм, который позволил бы идентифицировать подозреваемого в нераскрытых делах. В каждом случае это приходилось делать вручную. Поэтому-то преступник так долго оставался незамеченным.
Исходя из того, что территория, где происходили нападения, была весьма обширной, Эми выработала следующую теорию: насильник поначалу только изредка посещал округ Огаста, но затем решил окончательно перебраться туда. Возможно, он был коммивояжером. Или строителем-подрядчиком. Или дальнобойщиком.
После того как результаты анализа ДНК совпали в третий раз, Эми сообщила об этом Дэнсби, присовокупив, что они должны передать их в СМИ. Если на свободе гулял насильник, граждане округа Огаста имели право знать об этом. Кроме того, огласка могла помочь им раскрыть дело: вдруг кто сообщит ранее неизвестную информацию или даст подробное описание нападавшего.
Дэнсби спокойно выслушивал Эми, пока наконец до него не дошло: она не только сомневается в личности преступника, но не имеет даже подозреваемого. И тогда он повел себя в точности как избалованный и капризный ребенок.
– Ты что, хочешь, чтобы моя карьера полетела к чертовой матери? – спросил он. – Нельзя же сообщать в СМИ непонятно о ком.
То, чего желала Эми, выставило бы в невыгодном свете работу правоохранительных органов, а особенно самого Дэнсби. Только представьте: существует серьезнейшая угроза общественной безопасности, а преступник словно смеется над властями, которые ничего не могут поделать.
После долгих препирательств они, наконец, пришли к компромиссу. Эми собиралась продолжить заниматься этим делом с условием, что оно не будет мешать ее прямым обязанностям, не обращаться в прессу и не сообщать жертвам, что, возможно, они – часть большого плана серийного насильника. Общественность же вовсе не должна подозревать о том, что таковой существует.
Но Эми постоянно грызла мысль: сколько дверей остаются беспечно незапертыми, сколько женщин, сами того не сознавая, подвергаются опасности, насколько она бессильна из-за недостатка доказательств, а все потому, что не может обратиться за помощью к обычным гражданам. И все из-за чертовых политических амбиций Аарона Дэнсби.
Такое могло заставить даже самого ярого фаната забыть о всяких там Танцах со звездами.