Пока у нас дома травят термитов, мы с семьей на два дня уезжаем в Лас-Вегас. Всю дорогу я рисую в блокноте, в итоге меня укачивает, и я с трудом сдерживаю тошноту. В этом смысле я похож на всех остальных обитателей Вегаса.
Наша гостиница построена в виде тридцатиэтажной пирамиды, и лифты в ней ходят по диагонали. Лифты – гордость Лас-Вегаса. Тут и стеклянные стенки, и зеркальные, и хрустальные люстры, которые так трясутся и звенят, будто каждый подъем и спуск – целое землетрясение. Все отели соревнуются между собой, кто быстрее доставит клиента из номера в казино. В одном из них лифты даже оборудованы игровыми автоматами для тех, кому совсем уж невмоготу ждать.
Я почему-то нервничаю.
– Тебе нужно поесть, – предлагает мама.
После еды ощущение не проходит.
– Тебе нужно поспать, – советует папа, как будто я ребенок; но все мы знаем, что дело не во сне.
– Тебе надо преодолеть свою застенчивость, Кейден, – без устали повторяют они оба. Проблема в том, что раньше я никогда не страдал от застенчивости – наоборот, всегда был уверен в себе и открыт к общению. Они не знают – даже я пока еще не знаю, – что с этого начинается что-то более серьезное. Пока на свет показалась только верхушка огромной черной пирамиды.
Родители полдня играют в казино и наконец решают, что проиграли достаточно денег. Тогда они начинают ругаться и сваливать вину друг на друга:
– Ты не умеешь играть в очко!
– Я же говорил, что предпочитаю рулетку!
Всем нужно на кого-то свалить ответственность. Семейные пары ругают друг друга. Так проще. Ситуацию усугубляет еще и то, что мама умудрилась сломать левый каблук своих любимых красных туфель и ей пришлось хромать до гостиницы, потому что шлепать по улицам Вегаса босиком было бы крайне неразумно. Ходить по раскаленным углям и то не так больно.
Пока родители ищут утешения в спа-салоне, мы с Маккензи отправляемся гулять по бульвару, любуясь танцующим фонтаном «Белладжио». Меня немного напрягает гулять с сестрой, потому что она сосет свой любимый ядовито-голубой леденец. С ним она выглядит гораздо младше своих неполных одиннадцати, и я чувствую себя нянькой. К тому же довольно неловко идти рядом с кем-то, у кого весь рот перемазан синим.
По пути я беру рекламу эскорт-услуг у неприятных парней, раздающих ее всем желающим. Я не собираюсь звонить по указанным на листовке номерам, просто у меня что-то вроде коллекции. Собирают же некоторые бейсбольные карточки. Только на моих карточках изображены девушки в нижнем белье. Одна такая стоит целой команды высшей лиги!
Я вспоминаю, что одно из зданий, мимо которых мы проходим, некогда было отелем MGM Grand и однажды пережило страшный пожар. Испугавшись дурной славы, компания продала дом какой-то другой сети отелей и построила новую гостиницу – огромное святилище азартных игр, изобильное, как страна Оз. Старое здание теперь скрывается под другим названием. В том пожаре погибло много народу. Какой-то парень выпрыгнул с верхнего этажа на матрас, чтобы не сгореть заживо. Матрас его не спас.
Потом я начинаю думать о нашей гостинице: а вдруг она тоже загорится? Как выбраться из объятой пламенем стеклянной пирамиды, если нельзя открыть окно? Мои мысли носятся, как ненормальные. А что, если какой-нибудь из этих мутных парней решит, что хватит с него рекламных листовок и настало время для небольшого поджога? Я всматриваюсь в одного из них и вижу в его глазах что-то, отчего сразу становится понятно: он на такое способен. Мной овладевает настойчивое предчувствие, внутренний голос повторяет, что нельзя возвращаться в гостиницу. Потому что за мной наблюдает тот парень. Может быть, все они за мной следят. Кто знает, вдруг все эти ребята с гнусной рекламой объединились против меня? И я не могу вернуться в гостиницу, потому что тогда она точно загорится. Так что я убеждаю Маккензи, ноющую, что натерла ногу, идти дальше, хотя и не объясняю почему. Мне вдруг начинает казаться, что мой долг – защитить ее от этих ненормальных.
– Давай заглянем во «Дворец Цезаря», – предлагаю я. – Там должно быть круто.
Внутри я немного успокаиваюсь. Вход охраняют огромные каменные центурионы в доспехах и с копьями. И хотя они стоят тут просто для украшения, мне кажется, что они защитят нас от любых коварных поджигателей.
Среди магазинчиков с духами, бриллиантами, кожаными сумками и норковыми пальто, в нише стоит еще одна статуя. Это точная копия «Давида» Микеланджело. В Лас-Вегасе кругом точные копии: Эйфелева башня, Статуя Свободы, пол-Венеции… Они подделали целый мир для вашего развлечения.
– Фу, почему тот парень голый? – спрашивает Маккензи.
– Не тупи, это же «Давид»!
– А. – К счастью, сестра не спрашивает: «Какой еще Давид?» Вместо этого она интересуется: – А что у него в руке?
– Праща.
– Что еще за праща?
– Такое оружие. По Библии, из нее он убил Голиафа.
– А… – говорит Маккензи. – Пойдем отсюда?
– Сейчас. – Я не готов уйти, потому что прикован к месту каменными глазами Давида. Его тело расслаблено, как будто он уже завоевал свое царство, но лицо полно плохо скрываемого беспокойства. Мне приходит в голову, что Давид, возможно, был таким же, как я. Тоже видел повсюду чудовищ, на которых в мире не хватит пращей.