Когда море спокойно и мне не нужно бегать взад-вперед, я иногда остаюсь на палубе поболтать с Карлайлом. Наш корабельный уборщик – обладатель ярко-рыжих волос, таких коротких, что они напоминают персиковый пушок, и самой дружелюбной улыбки на всем галеоне. Он далеко не мальчик – скорее, ровесник офицеров, но не один из них. Кажется, у него свое расписание и свои правила, в которые капитан почти не вмешивается, и он – единственный на корабле, у кого сохранилась хоть какая-то логика.
– Я сам выбрал себе работу, – говорил он мне. – Потому что она очень нужная. И потому что вы все неряхи.
Сегодня я замечаю, как от его швабры во все стороны разбегаются крысы и исчезают в укромных уголках.
– Проклятые создания! – Карлайл макает швабру в ведро с мутной водой и продолжает мыть палубу. – Никак от них не избавиться.
– На старых кораблях всегда водятся крысы, – замечаю я.
Карлайл поднимает бровь:
– Ты думаешь, это крысы?
При этом он не говорит, кем еще они могут быть. Если честно, животные так быстро бегают и так хорошо прячутся, что я никак не могу толком их разглядеть. Это беспокоит меня, и я решаю сменить тему:
– Расскажите мне что-нибудь про капитана!
– Он твой капитан. Ты должен сам знать о нем все, что следует.
Но уже по его тону я понимаю, что он в курсе многих вещей, известных лишь избранным. Видимо, если я хочу получить ответ, мне следует лучше формулировать вопросы.
– Расскажите, как он потерял глаз.
Карлайл вздыхает, оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что никто не подслушивает, и шепотом начинает:
– Я так понял, что попугай лишился глаза первым. Мне рассказывали так: попугай продал глаз ведьме, чтобы та сварила зелье, которое превратило бы его в орла. Но ведьма обманула его, выпила зелье сама и улетела. Тогда попугай выклевал глаз капитану, чтобы не одному ходить с повязкой.
– Враки! – ухмыляюсь я.
Карлайл с торжественным выражением на лице разбрызгивает по палубе мыльную воду:
– Эта история правдива ровно настолько, насколько нужно.
Деготь между досками, кажется, пытается сбежать от потопа.