Гул голосов в баре становился все громче. В голове у Чарли зашумело. Ей давно следовало бы уйти домой, но тут у нее появилась компания – неокольцованный мужчина в костюме уселся рядом и подал надежду, что вечер может закончиться так, как ей хотелось изначально.
Когда они поболтали какое-то время, мужчина, которого звали Як, спросил ее, откуда она.
– Из Стокгольма, – ответила Чарли.
– Я имею в виду – откуда родом. Мне кажется, у тебя в речи слышен диалект.
– Давненько никто не отмечал, – усмехнулась Чарли. – Я думала, уже и незаметно.
– Чуть-чуть, но заметно. Ты из Эстгётланда?
– Нет, мой диалект – скорее смесь вестгётского и вермландского. Я выросла как раз на границе.
– В каком городе?
– Это просто маленький поселок. Название тебе ничего не скажет.
– Думаю, скажет.
– Гюльспонг.
Як наморщил брови.
– Ты была права. Такого места я не знаю. Прости.
– Можешь не извиняться.
– Так расскажи мне, – попросил Як. – Расскажи о Гюльспонге!
Чарли как раз собиралась ответить, что рассказывать особо нечего, однако четыре бокала пива сделали ее неожиданно разговорчивой.
– Я жила на маленьком хуторе в сельской местности, вдали от центра.
Сделав паузу, она отпила глоток пива.
– Там стояла целая роща вишневых деревьев, была столярная мастерская и блестящее озеро.
Як улыбнулся, и сказал, что это звучит, как сказка из книг Астрид Линдгрен.
– Люккебу[1], – сказала Чарли.
– Что?
– Он так назывался – дом, где я жила. Люккебу.
– И ты была там счастлива?
– Да, – ответила Чарли. – Очень счастлива.
Где-то она читала, что никогда не поздно обзавестись счастливым детством. Наверное, именно так и следует поступать: преувеличивать все хорошее и убирать плохое, врать и приукрашивать, пока не начнешь сам во все это верить.
Як спросил, есть ли у нее братья-сестры, и Чарли подумала о детской комнате, ремонт в которой так никогда и не был закончен, о машинках, которые Бетти нарисовала на стенах, о кровати, которую предполагалось прикрепить к стене.
– Да, – ответила она. – У меня есть брат. Мы с ним тесно общаемся.
«Общались, – подумала она. – Теперь все оборвалось». Перед глазами встало лицо Юхана, тревога по поводу их возможного родства.
«Очень надеюсь, что я все же тебе не брат».
И ее ответ: «Мне казалось, ты хотел, чтобы у тебя была семья».
Юхан. В первое время после его смерти она никак не могла отключить слайд-шоу, без конца крутившееся в голове: его взгляд, когда она вышла из озера совершенно голая, кровать в мотеле, вишневое вино в Люккебу. И потом – все то, что так и не сбылось.
– У меня есть сестра, – сказал Як, – но мы почти не общаемся. Мы даже в детстве не играли вместе, хотя разница у нас всего два года. Наверное, потому что нам нравились разные занятия.
– У нас с братом все было наоборот. Мы любили одни и те же игры. Строили шалаши в лесу за домом и играли у воды.
– Так у вас был участок с выходом к морю?
Чарли кивнула. Можно и так сказать.
– А еще мы часто выплывали на середину озера в собственной маленькой лодочке, – продолжала она. – А еще у нас была лиса. Ручная, как собака.
– Да разве такое возможно? – удивился Як. – Приручить лису.
Чарли вспомнила кровавую бойню в курятнике и слова Бетти о том, что зверь всегда остается зверем.
«Они могут казаться совершенно ручными, но рано или поздно звериный инстинкт берет верх». И потом, когда катастрофа случилась: «Что я говорила? Разве я не предупреждала, что все пойдет наперекосяк? Смотри, что вышло!»
– Можно, – ответила Чарли. – Лиса у нас была смирная, как овечка.
Як придвинулся ближе к ней.
– Звучит как настоящая идиллия.
– Это и была идиллия. Жизнь как в прекрасном сне. Хочешь еще? – она кивнула на его пустой бокал.
– Да, сейчас закажу, – ответил он, поднялся и протиснулся к бару.
Чарли посмотрела ему вслед. Высокий, прекрасно сложен, однако ее заинтересовало в нем не это. В его движениях ощущалась какая-то уверенность, любопытство, когда он смотрел на нее, тонкий баланс между возможностью и сопротивлением.
– Расскажи о себе, – попросила она, когда он вернулся с пивом. – Расскажи о своей работе.
Она уже успела благополучно забыть, чем он занимается.
– Да тут рассказывать особо и нечего, – вздохнул Як. – Экономика – не больно увлекательная вещь. Собственно говоря, я мечтал стать актером, но родители считали, что это ненастоящая работа, так что… Возможно, у меня бы ничего и не вышло, но…
– Но – что?
– Иногда я жалею, что не попробовал – чего мне стоило сделать хоть одну попытку? А теперь я так и не узнаю, мое это было или не мое.
– Но ведь никогда не поздно? – заметила Чарли и тут же подумала, что говорит ерунду. Вот именно: уже поздно.
– Тогда давай выпьем, – улыбнулся Як и поднял бокал. – Выпьем за то, что никогда не поздно.
– И все же жаль, – вздохнула Чарли. – Грустно, когда родители ограничивают своих детей.
– Твои тоже так делали?
– Нет, вовсе нет. Мама всегда говорила, что я могу стать, кем захочу – только не танцовщицей.
– И кем же ты стала?
– Танцовщицей, – ответила Чарли. – Я стала танцовщицей.
Часы показывали без четверти час. Бар закрывался.
– Что будем делать? – спросила Чарли.
– Я… женат, – пробормотал Як. – Сожалею, если я…
– Никаких проблем, – ответила Чарли, пытаясь скрыть разочарование. Она почувствовала себя обманутой. Почему он не носит кольцо? Если не хочешь, чтобы с тобой флиртовали женщины, рядом с которыми ты совершенно добровольно сел, то надо, по крайней мере, носить кольцо.
– Подожди, – заговорил Як, когда она поднялась. – Я хотел сказать – мы могли бы…
– Мне надо домой, – ответила Чарли. – Завтра на работу.
– Танцевать?
– Что?
– Я спросил – тебе завтра танцевать?
– Да.
– Я мог бы тебя немного проводить.
– Сама дойду.
– Я могу пройти с тобой часть дороги, если не возражаешь.
Она пожала плечами. До ее квартиры отсюда метров пятьсот – он может пройти с ней этот участок, если для него это так важно.
Середина апреля. От запаха гравия и сухого асфальта Чарли почувствовала себя свободной и счастливой, но все же ей сделалось немного грустно. Хорошо бы весна не кончалась, и ей не пришлось бы выслушивать разговоры о планах коллег на отпуск, испытывать чувство пустоты, которое всегда подкатывало, когда у нее появлялось свободное время.
– Вот здесь я и живу, – сказала она, когда они подошли к ее подъезду. – Спасибо за приятный вечер.
– Тебе спасибо, – проговорил Як. – С тобой интересно поговорить. Ты… не такая, как все.
«Надеюсь, что ты более традиционен», – подумала Чарли, видя, что он весь в сомнениях.
– Я мог бы подняться с тобой наверх, – продолжал он. – Я… строго говоря, я не из тех, кто так поступает, но…
«Знаю-знаю, – подумала Чарли, когда они поднимались по лестнице. – Каждый считает, что он не из таких, а между тем вас чертовски много».
Не попав в замочную скважину, она оставила ключом на двери выбоину. Скоро и эта дверь будет выглядеть так же, как в ее предыдущей квартире – словно кто-то пытался взломать замок.
– Как красиво! – воскликнул Як, когда они вошли. Он поднял глаза к потолку, словно пытаясь измерить его высоту.
Квартиру в районе Эстермальм Чарли купила на отцовское наследство. Поначалу она не хотела брать деньги Рикарда Мильда, но потом настойчивый адвокат уговорил ее проглотить гордость – в противном случае все ушло бы другим его детям и вдове. В тот момент Чарли подумала о гигантском доме своей единокровной сестры на Юрсхольме и решила, что примет то, что ей положено по закону.
Вложить деньги в новую квартиру ей посоветовал Андерс. Поначалу она сопротивлялась. Она вполне довольна своей берлогой. Но Андерс ответил, что он не это имел в виду, просто следовало бы подумать о будущем, и даже если ей все равно, то квартирка побольше может пригодиться, если ей когда-нибудь придет в голову обзавестись семьей.
– Мне такое в голову не придет, – буркнула в ответ Чарли.
Но потом все же стала ходить с Андерсом на показы квартир, когда он подыскивал себе жилье после развода. И при виде этой мансарды с Чарли что-то случилось. То ли ее очаровали камин и потолочные балки, то ли большой балкон, на котором у нее всякий раз начинало щекотать в животе, стоило посмотреть вниз. Стоя там, она услышала, как одна из потенциальных покупательниц шепнула на ухо своему спутнику – дескать, предыдущий владелец повесился в этой квартире. После показа Андерс заявил, что это всего лишь прием, чтобы отпугнуть других покупателей. Чего только люди не придумают, лишь бы сбить цену.
А вот для Чарли же все это имело противоположный эффект. В знаки свыше она не верила, однако разговоры о повесившемся хозяине заставили ее еще больше полюбить эту квартиру. Она вспомнила, как Бетти рассказывала о Люккебу – как ей удалось купить хутор по дешевке после самоубийства предыдущего хозяина. «Что одному горе, то другому выгода…»
Неделю спустя Чарли выиграла аукцион, и квартира на улице Грев-Турегатан теперь принадлежала ей.
– Какая картина! – воскликнул Як, указывая на полотно, висевшее в коридоре. – Кто это нарисовал?
– Сюзанна, – ответила Чарли. – Сюзанна Сандер. Моя подруга. Она пока… не прославилась.
– Думаю, у нее все впереди, – сказала Як и подошел ближе. – Восхитительно прописаны детали.
Чарли кивнула и подумала о том, как она обрадовалась, когда Сюзанна подарила ей эту картину. В картине ей нравилось все – бурлящая черная вода, цветущая роща вишневых деревьев, а особенно старый красный деревянный дом, женщина в платье и деревянных башмаках на крыльце, девочка у нее на руках. Это мама с дочкой. Она и Бетти.
– Твоя подруга действительно очень талантлива, – продолжал Як. – Мне нравятся контрасты. Тьма и свет, глубина и поверхность. Словно два времени года.
Он указал в правый угол картины, выписанный в более приглушенных тонах.
– Эти одеты по-осеннему, – добавил он, имея в виду спины двух фигур – мужчины и мальчика. Маттиас и Юхан.
Чарли подумала про себя, что Як пропустил самую трагическую часть картины – двух детей слева от дома, новорожденную девочку и мальчика чуть постарше рядом с ней, оба с закрытыми глазами. Поначалу она и сама их не заметила, потому что их одежда сливалась с цветами и травой вокруг. Нужно было смотреть очень внимательно, чтобы разглядеть их лица и очертания.
– Хочешь пива? – спросила Чарли, поворачиваясь к Яку.
Тот кивнул.
– А я и не подозревал, что танцевальная профессия так… так хорошо оплачивается, – произнес он, когда они вошли в просторную, недавно отремонтированную кухню.
Чарли не ответила. Она остановилась, обернулась, одним рывком сорвала с себя джемпер и поцеловала Яка.
– Как ты хочешь? – прошептал он, когда она потянула его за собой в гостиную. Споткнувшись, они упали на толстый ковер.
– Тебе так нравится? – спросил он, когда они стянули с себя одежду, и он начал целовать ее бедра.
Ей было щекотно, однако Чарли все же прошептала в ответ «да» в надежде, что он скорее перейдет к делу. Запустив пальцы ему в волосы, она спустилась ниже, чтобы ускорить процесс.
– Ты так торопишься, – пробормотал он. – Ты такая страстная.