Батый сердит, сгоревший Киев внемлет,
Но не понимает грозных слов,
Он, покоривший призрачную землю.
Еще пирует у ночных костров,
И русский князь, покорный и усталый,
Не хочет пить кумыс его речей,
И где-то, словно горлица, взлетала
Княжна над ним, и уносилась в степь.
Мир покорен, но не послушен хану,
И надо что-то резко изменить.
Там колокол, звеневший неустанно,
В Софии обещает схоронить…
Батый сердит, он верит, что проснется
Страсть и надежда в душах у славян,
И мир татарский с Русью – вот где Солнце,
Соединится, от мечтаний пьян
Надеется, батыры там родятся,
Сильны, как русы, и красивы, но,
Какой-то бес все продолжал смеяться,
Отравлены и думы и вино.
Сквозь дым пожара к пропасти княгиня
С наследником шагнула с высоты,
Батый багряный плащ легко откинет,
И встанет отрешенно у черты,
Волхв и священник в этот миг едины,
Все против хана, Киев догорит,
Князь Ярослав, узрев его руины,
Ходил по пепелищу до зари…
И никого в тумане не осталось,
И степь зовет Батыя в грозный час,
Лишь тень княгини пред конем металась
И исчезала, колокольный глас
Ему приснится позже, на закате,
И встрепенувшись, он пойдет на Русь.
И вдохновенье дикое охватит,
Там воины воскресли, там дерутся….
Там тень княгини, им непокоренной,
Сведет в могилу, и хрипит Батый.
Князь Ярослав седой и отрешенный,
Смотрел с тоской на даль степей и ширь.
И Александр, победитель шведов,
Придет к нему с поклоном на заре,
Но Русь жива, и путь ее неведом,
В жару, в степи там сокол на заре,
Как древний Волхв, несет ему проклятье.
И победитель воет от тоски,
И ведьма, сотворившая заклятье,
Смеется сквозь туман, к нему летит.
И окруженный женщинами, дремлет,
Готов весь мир швырнуть к ее ногам,
Батый сердит, он проклинает землю,
Которую я хану не отдам.
Князь Александр склонил пред ним колени.
Мир пошатнулся, Киев догорел,
И только волхв далекий вдохновенно
Батыя извести всегда хотел.
Он, покоривший призрачную землю,
Еще пирует у ночных костров,
Батый сердит, сгоревший Киев внемлет,
Но не понимает грозных слов….