Пока кадет Хилл зачитывал вслух состав последнего звена, к дверям столовой подошла следующая группа одаренных под предводительством светловолосого эфора. Командир Эйсхард называл его Ярсом, а тот его – Снежкой. Забавное прозвище, неудивительно, что Эйсхард его ненавидит. Куда больше ему бы пошло зваться бездушным куском льда. Или просто Льдом, да. Или гаденышем! Я, поморщившись, потерла место укола.
– Поздравляю, кадет Фридман, – как ни в чем не бывало продолжал он назначать командиров, вручил последнюю звезду и повернулся к нам, усмехнулся краешком рта. – Отправляемся на ужин.
– Да-а! – раздались крики. – Ну наконец-то!
В столовой нас рассадили за столики по звеньям. Тарелки разносили кадеты-второкурсники.
– Какая честь! – ухмыльнулся Лесли, когда стройная симпатичная девушка поставила перед ним тарелку с наваристым супом.
Он откинулся на стуле, заведя руки за голову, и пожирал второкурсницу масленым взглядом.
– Не радуйся, желторотик, – парировала та. – На следующей неделе обязанность дежурить по столовой перейдет к вам. Субординацию еще никто не отменял. Слышал о такой?
Лесли приуныл, но ненадолго. Он подмигнул Вееле.
– Одно радует – со мной в команде такая славная крошка! Мы ведь с тобой подружимся?
Веела покраснела и потупилась. Вот ведь заноза в заднице этот Лейс! Надо срочно поставить его на место, пока он окончательно не распоясался. Я еще не знала, какие обязанности у командира звена, но подозревала, что держать в узде зарвавшихся подчиненных – одна из них.
– Еще одно оскорбительное замечание в сторону Веелы или дежурного, и ты получишь штрафные баллы! – отчеканила я.
На самом деле я понятия не имела, могу ли я назначать штраф. Но если нет, то какой смысл в командовании? Звенья для того и придуманы: эфор просто физически не сумеет уследить за всеми.
Лесли метнул в меня взбешенный взгляд, открыл было рот – явно не для того, чтобы попросить прощения – но прошипел только:
– Недолго тебе осталось командовать, Пепел.
– От меня ты штрафных баллов не получишь, – прогудел Ронан. – Но вот по зубам – запросто!
Неужели сын рыбака решил вступиться за меня? Или, скорее, за пунцовую от смущения Веелу. И все равно приятно ощутить рядом с собой плечо товарища.
– Давайте ужинать! – пискнула Фиалка. – Суп остывает!
В гнетущем молчании мы заработали ложками, тишину нарушало лишь осторожное позвякивание да хлюпанье. Ронан очень старался не сёрпать супом, но получалось у него плохо.
– Какой необычный суп, – сказала Веела, отставив тарелку – она едва ее ополовинила.
Видно, на языке аристократов «необычный» означало «несъедобный», но врожденная деликатность не позволяла дочери родовитого семейства пренебрежительно отзываться о еде. По мне, так суп вполне себе ничего. В гарнизоне мы с отцом питались тем же, что и рекруты: перловкой с тушенкой, щами из кислой капусты. В общем, без изысков.
– А у нас дома, знаете, какие блюда подавали к обеду? – оживилась Веела. – Рассказать?
– Валяй! – дозволил Ронан и выхлебал остатки супа прямо через край тарелки, поднеся ее к губам.
– Папа любит уху из стерляди, а к ней у нас обычно подаются расстегаи, где начинка тоже из рыбы! – начала Веела, ее глаза засияли, когда она погрузилась в воспоминания. – На горячее – мозги под зеленым горошком, утка под рыжиками, телячья голова с черносливом и изюмом.
Ронан сглотнул и жадным взглядом уставился на недоеденный суп Веелы.
– Будешь?
– Не-а, доедай. Так вот. На четвертую перемену подавали в основном жареную дичь: индеек, уток, гусей, рябчиков, куропаток. Куропаток редко, только в охотничий сезон.
Я перестала вслушиваться в слова Фиалки, но была ей благодарна: Вееле удалось создать за нашим столом хрупкий мир. Парни как завороженные смотрели на нее и начисто подмели все, что оставалось на столе. Нам на второе, конечно, телячью голову с черносливом не подали, но рис с мясом тоже оказался вполне неплох.
– А вот и компот! – воскликнула я, когда на стол опустился графин с желтоватой жидкостью.
– Из сухофруктов, – вздохнула Веела. – И никакого десерта.
– Строимся! – рявкнул эфор Эйсхард, когда тарелки и стаканы опустели.
Кадеты поспешили каждый к своей группе. Я снова подумала, что мы похожи на цыплят: бежим, торопимся, суетимся, переминаемся с ноги на ногу, с ожиданием поглядываем на командира, как на маму-курицу. Но он-то скорее напоминал хищного коршуна. Эфор Эйсхард поглядывал на нас свысока, заложив руки за спину: не человек, а мраморное изваяние. Казалось, он мог так простоять целую вечность, не шевельнувшись, ожидая, пока его подопечные угомонятся.
– Сейчас я отведу вас в ваше крыло, завтра подъем в шесть утра. Вы услышите сигнал. Сбор в половине седьмого. До этого времени можете отдыхать.
– Ура-а, – тихонько протянул кто-то.
И я мысленно тоже выдохнула: «Ура!» День казался бесконечным, столько всего пришлось сегодня пережить! Ничего, теперь высплюсь, приду в себя, и плечо перестанет болеть, а завтра начнется новая жизнь.
– А ты чего улыбаешься, Дейрон?
Я улыбалась? Серьезно? Я этого не поняла. Я поскорее сжала губы в тонкую линию.
– Тебе отдых пока не грозит, ведь ты единственная из группы умудрилась заработать штрафные баллы. Поэтому ты поступаешь в распоряжение кадета Фай для помощи на кухне! Все понятно?
– Да, – процедила я, вскинув подбородок.
– Я вернусь за тобой… Мишель, когда ее забирать?
Та самая светловолосая второкурсница, что приносила тарелки, пожала плечами, но потом ответила:
– Часа через три-четыре. Надо почистить картошку, вымыть столы и пол.
– Значит, через четыре часа.
Зараза! Гаденыш как есть! Я заметила, что и Лейс поглядывает на меня с ехидной улыбочкой. Он уже понял, что у командира я не в чести, и, наверное, скоро попытается отобрать звезду звеньевого.
Эфоры увели группы новобранцев, в столовой остались дежурные второкурсники и я, единственная из первогодков, кто умудрился получить штрафные баллы в первый же день.
Мишель сочувственно поглядела на меня.
– Пойдем, горюшко! Посажу тебя картошку чистить.
Кажется, кадет Фай не расслышала моего имени или не поверила, что я та самая Дейрон. Что же, пока она прямо не спросит, я не обязана ставить ее в известность.