Не одной Марине Цветаевой в эту ночь снились отвратительные сны. Тёмнаяволшебница Люмис в эту ночь тоже спала очень плохо, – расстроились из-за испорченного похищения. А ещё она вспоминала своё прошлое, ворочаясь в постели.
Башня была влажной и холодной, как жаба. Люмис сжалась в углу на своей пышной кровати с атласным балдахином – жалкие остатки былого благополучия.
Странно выглядела эта пышная кровать во влажном склепе, скорее предназначенном для покойников, чем для живых людей. Впрочем, в подобных местах короли привыкли заживо хоронить узников, либо совершивших грех, либо вставших напути коронованныхособ.
По каменным стенам тюрьмы текли мокрые слёзы сырости, ткали бесконечные путины огромные, чёрные пауки, по холодному каменному полу бегали крысы.
Её белые, тонкие пальцы сжались вокруг решётки маленького окошка – решётку она подпилила пилочкой для ногтей – много часов работы, но ещё не время, нужно дождаться полной темноты.... Времени, когда суеверные жители ни за что не высунут нос даже в окна, не говоря уже о дверях. Им казалось, что их сразу же сожрутвурдалаки или ведьмы.
Наконец ночь опустила беззвёздную вуаль на маленький город, а в окошко внизу двери просунули еду. Люмис сняла пышное платье с множеством кружев – спасало от холода, но мешало двигаться, – завязала чёрные, как сама ночь волосы в косу, резким движением вырвала подпиленную решётку, бросив её на кровать.
В одной тонкой сорочке Люмис вынула из-под подушки сделанную из простынь и сорочек верёвку, привязала её к ножке кровати и полезла через узкое окошко, радуясь, что изрядно отощала за месяцы заключения.
Спускаться было тяжко, упираться подошвами в выемки между камнями кладки, во что только можно было упереться, сдирая кожу с ладоней; она с невыразимым ужасом слушала, как трещит верёвка.
"Только бы какая-то из простынь не оказалась слишком ветхой!" – молились Люмис.
Она не смотрела вниз, зная, что кажется муравьём на длинном стволе дерева, что падение будет неизмеримо долгим…
Наконец, она коснулась земли подошвами ног и с огромным облегчением отпустила верёвку, розовую от её крови.
Ледяной ветер легко проник через тонкую рубашку. Она задрожала и пошла прочь быстрым шагом… Прочь от зла, горести, прошлого величия.
Она остановилась возле широкого рва, наполненного казавшейся чёрной водой, в которой отражались звёзды.
"Как жаль, что я не люблю плавать", – подумалось ей. Но, зная, сколько эта тягучая, как сироп, вода хранит под собой костей нападавших на замок воинов, невольно содрогнулась. Люмис не была суеверной, но не хотела проплывать надскелетами. Она не раз слышала страшные рассказы, как скелеты затягивают в воду и топят живых людей. Ей не хотелось проверять легенды на своём опыте.
Но слуга, которого она подкупила заранее, если за долгие месяцы её заключения не потерял верность, должен был спрятать в кустах лодку. Ориентиром служило единственное дерево, растущее у воды. Плакучая ива окунала свои ветви в воду, оплакивая смерть умерших. На душе стало тревожно.
Спустившись почти к самой воде, что стоило ей многих усилий, насилием над истощённым телом, она нашарила привязанную к вылезающим из земли корням дерева лодку. В ней, заботливо спрятанной под грудой веток, крест-накрест лежали вёсла.
Мысленно поблагодарив слугу, который прислуживал ей и сестре с самого детства, Люмис дрожащими от холода и страха руками отвязала лодку, быстро села в неё, и погребла к берегу Её Свободы.
Свободы от условностей высшего света, от хороших манер, от приторной вежливости слуг, из-под которой просвечивалисьстрах и ненависть.
Разумеется, полностью она не доверяла даже слуге, поэтому не просила его ни об одежде, ни об оружии.
"Пускай сообщит королю, что я убежала безоружная и беззащитная, ведь они не узнают точный день моего освобождения, в мою тюрьму редко кто-то заходит. Они не узнают, что я только сегодня поняла, что подпилила решётку настолько, что её легко выломать", – размышляла она с горечью.
«Только после того, как моя не съеденная пища будет очень долго разлагаться и на запах наконец-то обратят внимания, думая, что это разлагаюсь я… Пройдёт очень много времени – и они никогда меня не поймают!»