На занятие по зельеварению мы ввалились прямо с физподготовки, все красные, чуть дыша и с трудом переставляя ноги. Верба всю дорогу ворчала на тех гениев, кто придумал ставить физру первой парой. Эх, заставить бы его самого отмахать бегом пять кругов ада, а потом на контрольную по кристаллам отправить!
Наш физкультурник не был магом, но это не мешало ему лихо справляться с оравой сонных и злых первокурсников. Когда он рычал на нашу растянувшуюся в беге колонну, то с травы даже роса сыпалась, а у меня гудело в ушах. Таким голосом можно было валить деревья.
Я знала, что среди преподавателей Академии были и обычные люди, не владеющие никакой магией. Мой отец тоже когда-то работал здесь. Он вел в Пенте семинары по математике в те времена, когда мама была студенткой. Здесь они и познакомились. А потом, когда маме пришлось уехать, отец поддержал ее, уволился и уехал вместе с ней.
– Синица! – мощный рявк над ухом заставил меня подпрыгнуть. – Не сачковать! Еще круг.
Взбодрив меня таким образом, физрук приосанился, потому что мимо нас безупречной трусцой пробежала изящная Мальва Беркут, с яблочным румянцем на щеках. Бывают же такие девушки, которые даже после кросса выглядят свежими и цветущими! Увы, я не относилась к числу этих счастливиц. Мы с Гайлой кое-как закончили круг и повалились в траву, жадно хватая ртом воздух. Плевать нам было на сырость и на штаны, мокрые от росы. Плевать вообще на все! Я закрыла глаза. В висках пульсировало.
– Подъем! – тут же прогремел рык. – Нельзя лежать! Походили, размяли ноги – и вперед, к отжиманиям. Это была разминка.
Что? Это только разминка?! Мои колени тут же ослабли, как масло. Сделав жалобное лицо, я вытянула перед собой дрожащие руки:
– Господин Клоктун, я же артефактор! Мне на следующем уроке со схемами работать! А я теперь даже кристалл пинцетом не поймаю, мне для этого нормальные руки нужны…
– Не ной, Синица, выносливость тебе тоже не помешает, – проворчал физрук, но все-таки сбавил тон. – Ладно, посиди вон там на скамейке, а то еще отморозишь себе что-нибудь… нужное. Чай, не лето.
После всех этих физических подвигов до кабинета Травничка мы едва добрели. Там, сидя за дальним столом, нас встретил счастливый Остриш, у которого было освобождение. На прошлой физре он упал с бруса и рассек бровь так сильно, что Мьюле пришлось вести его к медсестре.
– Ненавижу тебя, – вздохнула Верба и бросила на стул свою сумку, в которой, как всегда, что-то звякнуло. Зельевары постоянно носили при себе всякие порошки и мази, пробовали их, обсуждали и менялись рецептами. Я не раз удивлялась, как Вербе удается возвращаться в общагу в том же виде, в каком уходила утром: без пятнистой сыпи, ослиных ушей или еще чего-нибудь в этом роде.
– Так, сегодня готовим сонное зелье! – возвестил господин Травничек, ворвавшись в класс со стопкой распечатанных листов.
Его белый халат летел за ним, точно парус. В два шага оказавшись возле окна, Травничек хлопнул ладонью по раме. Сверху тотчас же начали опускаться сложенные рольставни. Мы все радостно оживились. Приготовление сонного зелья требовало, чтобы в комнате был полумрак, и у многих появилась надежда, что хотя бы на этой паре удастся немного выспаться.
На столах расставили фонарики из гнилушек, пропитанных специальным составом. Маленькие шарики света, мерцающие в глубине кабинета, были похожи на болотные огоньки. В воздухе расплывался аромат трав – валерианы, пустырника, сон-травы… Их насыщенные пары и без всякого зелья вызывали у меня дремоту. Мышцы ныли после физических перегрузок. Умиротворенно подперев кулаком щеку, я смотрела, как Верба сосредоточенно заполняет таблицу, вычисляя пропорции. К зельеварам у Травничка требования были выше. Мне, как артефактору, достаточно было получить зачет, а Вербе нужен был хороший балл, поэтому работала она очень тщательно.
Пока Травничек у себя за столом разбирал бумаги, остальные ученики тоже приступили к делу. Я лениво водила ложкой в котле, наблюдая, как мое зелье переливается разными оттенками коричневого и бирюзового. Мне было уютно и сонно. Верба, наверное, тоже разомлела, потому что ее потянуло поговорить.
– Что-то Ворона сегодня не видно, – с намеком сказала она.
– И слава богу. Не понимаю, зачем он вообще ходит на все практикумы!
Придвинув к себе разделочную доску, я принялась измельчать корень валерианы.
– Он ходит не на все практикумы, – многозначительно возразила подруга. – А только на те, на которые ходишь ты.
Мой нож соскользнул на доске, отрубив слишком большой кусок.
– Твоя смесь должна быть вдвое мельче, – заметила Верба, доставая очередную пробирку. Изредка она бросала взгляд на мою работу, в то же время успевая помешивать в своем котле. Вдруг она вздрогнула и схватила меня за кисть: – Куда, бешеницу не трогай! Ты же не «омут кошмаров» варишь, а нормальное сонное зелье!
Так я узнала, что некоторые снадобья могли наслать на тебя ужасные сновидения, от которых, к тому же, было очень сложно очнуться. А я-то считала зельеваров мирными, благонадежными людьми, в отличие от кроветворцев! Я поспешно отдернула руку от подозрительной травки.
– Но они так похожи! А вдруг кто-нибудь их перепутает?
– Не перепутает, если у него с обонянием все в порядке, – успокоила Верба. – Во время готовки бешеница так воняет, что слезы из глаз. Главное правило: никогда не вари зелья во время насморка!
– И не переводи разговор, – добавила она с лукавством. – Эх, ты! Обидела парня. Бегаешь от него. Что между вами вообще происходит?
– Ворон сделал мне предложение.
Вытаращив глаза, Верба застыла от изумления и машинально вылила всю пробирку в котел. Жидкость взбурлила гейзером. Из котла потекли струйки густого белесого дыма с резким запахом, от которого у меня зачесался нос. Все головы тут же повернулись в нашу сторону, и даже господин Травничек поднял взгляд от стола.
– Верба Ремез! Ну, от вас я не ожидал! – воскликнул он с укоризной.
– Простите, простите!
Надев термостойкие рукавицы, мы с Вербой вдвоем схватили котел и поскорее опорожнили его в специальный резервуар для утилизации магических зелий.
– Сдадите лабораторную в следующий раз, – строго сказал учитель.
– Господин Травничек, а можно мы вместе ее закончим? – попросила я. – Мой котел в полном порядке.
– Это пока, – предупредил он, – потому что, судя по цвету, в ваше зелье пора добавить порошок драцены, а вы этого не сделали.
Верба тут же, не глядя схватила нужный пакетик и исправила мою ошибку.
– Ладно, – улыбнулся учитель. – Только не забудьте описать весь процесс в тетрадях! Я проверю.
Бросив в котел еще щепотку какого-то порошка и понюхав зелье, Верба, крайне заинтригованная, обернулась ко мне:
– Что он сделал? Предложение?!
– Деловое предложение, а не то, что ты подумала! – прошипела я. – Ворон предложил, чтобы мы вместе поработали над моей фрактальной схемой. Он хочет сделать со мной общий курсовой проект.
Недавно до нас дошла скорбная весть, что помимо экзаменов, подстерегающих нас в конце семестра, мы должны были сдать еще курсовую работу – небольшое исследование по своей специальности. Причем это исследование должно было иметь практическую ценность, то есть его нельзя было сдать, просто переписав чью-нибудь статью в библиотеке.
Верба заинтересованно вскинула бровь:
– Звучит заманчиво.
– Ага. Слишком заманчиво. Моя чуйка предупреждает, что здесь скрыт какой-то подвох.
Наверное, у многих людей есть внутренний голос, но моя проблема заключалась в том, что у меня их два. Романтическая часть моей натуры была уверена, что Кай Ворон – исключительно порядочный парень, проявивший в отношении меня редкую щепетильность. Несомненно, когда он увидел на экзамене мою примитивную схему, то за пять минут мысленно ее усовершенствовал, сделал расчеты, подготовил коммерческое предложение и готов был хоть завтра подавать на патент, но ему не хотелось делать это в одиночку.
Большинство магов из Золотой дюжины не отличались подобной честностью. Моя мама, работавшая в глуши, потом не раз находила свои идеи – и даже готовые фрагменты своих артефакторных схем – в новых изобретениях столичных магов, которые поступали на рынок. Господа маги, не стесняясь, получали за свои «открытия» премии и награды, а потом благодушно улыбались репортерам, которые спрашивали: «Ах, господин Криводел, у вас такой талант, такая потрясающая интуиция! Скажите, как вы догадались, что, совместив эти две разные схемы, можно получить совершенно уникальный результат?»
После каждой подобной новости мама надолго закрывалась в мастерской. Просто сидела и курила, глядя в окно, а потом с еще большим ожесточением принималась за работу. «Улыбаемся и пашем», – с невеселой усмешкой говорила она каждый раз, когда на нас обрушивалась новая неприятность. Когда счета, падавшие в почтовый ящик, становились все крупнее, когда Лилька устроила истерику на тему «я в нашем классе самая нищебродка!», когда папа, а следом за ним и Данка слегли в больницу с тяжелым гриппом, а у нас не хватало денег на частных врачей… Когда кто-нибудь из досужих соседей снова принимался судачить: «Это в столице маги что-то умеют, а наши… Вон, Синицу-то поперли оттуда. Не сдюжила. Не по ее мозгам такая работа». Мама все равно старалась держать лицо.
По словам врачей, она умерла от запущенной простуды, которая незаметно перетекла в воспаление легких. Но иногда меня настигала пугающая мысль, что мама просто надорвалась, пытаясь кому-то что-то доказать. У нее просто кончились силы.
В отличие от своих коллег из Золотой дюжины, Кай Ворон был порядочным человеком и не хотел поступить так со мной. Это делало ему честь. Поэтому романтик во мне радостно восклицал: «Соглашайся, что тут раздумывать! Да любой артефактор счел бы за счастье работать с Вороном!» В то же время мой внутренний скептик намекал, что любой маг из Золотой дюжины – это коварное беспринципное существо, способное легко и непринужденно растоптать тебя в пыль ради собственной выгоды. Голос здравого смысла был сильнее. И, наверное, я отказалась бы от предложения Кая, если бы не вмешались два внешних фактора в лице Беркута и угрюмой госпожи Скопы…
Тем временем атмосфера в классе становилась все более сонной. Пахло у нас, как в лесу, где только что прошел грибной дождь. Некоторые, пользуясь близорукостью Травничка, откровенно клевали носом. Пока Верба колдовала над котлом, а я тщательно заносила в тетрадь результаты наблюдений, занятие незаметно подошло к концу.
– Время кончилось, сдаем работы, – разбудил нас голос преподавателя.
Все лениво зашевелились. И вдруг нам в уши вонзился кошмарный вопль, от которого у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. Мы с Вербой резво подорвались с места. Что случилось? Кто-то перепутал настой? Отравился? Мы все умрем? Я была готова к любому исходу, но не к тому зрелищу, которое открылось мне в дальнем конце кабинета. Майя, вся багровая от крика, стояла там, тыча пальцем в последнюю парту.
За самым дальним столом сидел Остриш, склонив голову на тетрадь. Я еще удивилась, как это Майя не разбудила его своими воплями, а потом увидела с ужасом, что в его спине торчит нож. На простой коричневой рукояти поблескивала эмблема Пенты: семиугольный щит со знаками пяти факультетов.
***
Когда мы убедились, что Остришу уже ничем не поможешь, Травничек с несвойственной ему решительностью выдворил нас из кабинета, запер дверь и широкими шагами направился в ректорат. Мы все, зеленые от шока, сгрудились в коридоре. Никто не ушел на следующую пару, никто не посмел даже пикнуть, что у него на сегодня были запланированы другие дела. Нас словно выбросило в другую реальность. Все молчали, изредка обмениваясь ошарашенными взглядами.
И у всех, я уверена, в голове крутился один и тот же вопрос: кто это сделал?
– Неужели он действительно мертв? – прошептала Пеночка. Ее огромные карие глаза наполнились слезами.
– Нет, это он пошутил так, – резко ответил Змееед, костистый чернявый парень из Вербиной группы. – Приколы у нас такие!
Верба зябко повела плечом. Мы с ней неосознанно придвинулись ближе друг к другу… и одновременно вспомнили о Мьюле. Она ведь тоже сидела сзади! Более того – рядом с Остришем! В последние дни эта парочка повсюду ходила вместе.
Мьюла нашлась рядом с Майей. Стоя возле окна, она рыдала, уткнувшись лицом в носовой платок. Мы с Вербой спросили наперебой:
– Как ты?
– Ты что-нибудь видела?
Она отрицательно покачала головой и высморкалась. Лицо у нее было белое, как полотно, губы тряслись.
– Он был один. Я пересела от него еще в начале урока. Потому что Остриш, он… ну…
– Приставал? – мрачно спросила Верба.
Мьюла кивнула, вновь спрятав лицо в ладони. Мы трое переглянулись. Что ж, обычное дело. Некоторые парни стремились использовать на всю катушку уютную темноту в классе и относительное уединение стоящих в последнем ряду столов. Правда, такое поведение было свойственно скорее Злату, чем Остришу, но кто его знает. Мы вообще о нем мало что знали.
– Из-за этого мы поругались, – всхлипнула Мьюла. – Ужас! Теперь меня заподозрят?
– Не пори чушь.
Чтобы наша хрупкая Мьюла вонзила нож парню в спину за его неуклюжие заигрывания? Да это нонсенс.
– Никто так не подумает, что ты! – сказала я, погладив ее по плечу.
– А кто тогда его убил?
Это был страшный вопрос. Как ни крути, а убийство должен был совершить один из находившихся в аудитории. То есть один из нас. От мысли, что я сейчас стою в двух шагах от маньяка, делалось жутко. Остальным тоже явно было не по себе. Змееед вдруг вызверился на Вербу, которая как-то не так на него посмотрела:
– Че ты пялишься на меня! Я вообще спал! Может, это ты его угандошила!
– Не я и никто из нас, – веско заявила Верба. – Вы все с ума посходили, что ли? Никто не заметил, что в кабинете есть еще одна дверь? Прямо за столом Остриша.
Все как по команде посмотрели на стену. Действительно, в кабинет Питера Травничка вели две двери. Просто вторую дверь, расположенную в конце класса, никто обычно не замечал.
– Значит, это мог быть кто угодно! – с облегчением выпалила Пеночка.
Остришу от этого было не легче, но мы все вздохнули немного свободнее. Змееед попытался восстановить ход событий:
– Допустим, кто-то принес с собой нож, прокрался внутрь и убил Остриша, а мы ничего не заметили, потому что было темно.
– И еще потому, что кое-кто дрых на уроке, – добавил кто-то. Послышался нервный смешок.
– Я проснулся, только когда Майка завопила, – признался Змееед. – Орала, как сирена!
За эти слова Майя пихнула его локтем. Верба подняла руку:
– Стой! Убийца не привозил нож в Академию. Помнишь инвентарную метку на рукоятке? Это нож из хранилища артефактов.
– О, значит, это артефакт. Еще интереснее, – пробормотал Змееед.
Я с уважением посмотрела на Вербу. Невероятно, как ей удалось подметить столько деталей, пока мы все бессмысленно топтались возле несчастного Остриша, словно стадо овец. «Зачем ей косметический салон? – думала я. – Пусть лучше открывает свое детективное агенство!» Потом я задалась вопросом, как убийце удалось остаться невидимым. Неужели никто, совершенно никто не заметил человека, крадущегося с занесенным ножом за их спинами? Ладно, мы с Вербой сидели далеко от Остриша, и к тому же были увлечены разговором о Вороне. В тот момент я не заметила бы, даже если бы мимо нас прокрался целый отряд диверсантов. А остальные? Неужели никто ни разу не обернулся? А если бы дверь скрипнула? Насколько она скрипучая, кстати? Нужно было срочно провести следственный эксперимент.
Не успела я подумать, что на дверной ручке могли остаться отпечатки пальцев, как притащился Беркут со своими приспешниками и тут же подергал дверь в кабинет.
– Не трогай! – поспешила я предупредить, но было поздно.
Злат Беркут обернулся ко мне. Ухмыльнулся, насмешливо прищурившись:
– Синь? Это ты, что ли, отчудила? Уже начала убирать конкурентов?
– Что? – не поняла я.
Меня заслонила разгневанная Верба:
– А ну пшел отсюда! – рявкнула она на Беркута так, что он даже попятился. – Засунь свой поганый язык себе в одно место! Синь всю пару просидела рядом со мной, ясно?
Только тогда я сообразила, что он имел в виду. Остриш был артефактором, причем не из худших, а в конце семестра нас ожидал новый отсев. Получалось так, что мы с Остришем были соперниками… ну и что? Неужели кто-то подумает, что мы начнем убивать друг друга только ради того, чтобы остаться в Пенте?! Кто может быть настолько циничен?
Однако самодовольная физиономия Беркута наглядно свидетельствовала, что как минимум одного такого циничного человека я вижу прямо перед собой. А судя по сердито-испуганному лицу Вербы, его обвинения и правда могли принять всерьез.