Утром выпал снег, словно толченым сахаром посыпав крыши и башни. Двор дворца Омбриер усеивали темные следы, оставляя недолговечную запись о тех, кто ходил там от строения к строению.
– Когда я была маленькой, мы всегда приезжали сюда на лето, – рассказывала Алиенора Изабель, пока они гуляли бок о бок в сгущающихся сумерках, закутавшись в толстые, подбитые мехом накидки. – Мы гуляли в садах и даже иногда занимались с учителями в тени вон тех деревьев.
– Мои уроки проходили в нашем замке в Акр, в Норфолке, – ответила Изабель. – Тогда я и представить себе не могла, что мне уготовила судьба.
– И я тоже, – с горечью обронила Алиенора. – Если бы знала, то еще в ранней юности бежала бы без оглядки. Возможно, потому Господь и хранит нас в неведении. – Она с нежностью посмотрела на Изабель. Если бы ее муж был смелее и решился бороться за трон, они с Изабель были бы соперницами. А вместо этого стали подругами, скроенным и хоть и из разной ткани, но все же с общим узором. – Ты, должно быть, слышала рассказы об Аквитании.
Изабель улыбнулась.
– О да, мы часто слушали истории и песни о трубадурах и прекрасных рыцарях, которые соблазняли женщин, уводя их от мужей, и пересказывали их друг другу. Кормилица предупреждала нас не поддаваться обольстителям, а мы втайне молились о том, чтобы стать дамами их сердца. Как же наивны мы были!
– Я никогда не была наивной, – грустно усмехнулась Алиенора, – разве что верила, что могу получить то, что хочу, однако эта вера угасла в тот день, когда мне сказали, что я должна выйти замуж за Людовика Французского. Мне было тринадцать лет, и мой отец недавно умер, оставив на этот счет указания в завещании, но не сказав мне ни слова.
– Когда умер мой отец, мне было шестнадцать, – сказала Изабель. – Я была единственным ребенком, и король Стефан устроил мой брак со своим сыном. В день нашей свадьбы Уильяму было одиннадцать лет. – Она посмотрела вдаль. – Я вышла замуж за него, а моя мать взяла в мужья Патрика Солсберийского – вот так мы с ней оказались во враждующих лагерях и ничего не могли с этим поделать.
– Должно быть, трудно пришлось.
– Да, нелегко. Однако мы нашли выход, как всегда делают женщины. – Из сумрачной синевы посыпались на землю мелкие белые хлопья снега. Изабель посмотрела на королеву. – Вы с королем, кажется, в последнее время вполне довольны обществом друг друга, чему я очень рада.
– Сейчас – да, хотя кто знает, сколько это продлится, – с натянутой улыбкой ответила Алиенора, не вдаваясь в подробности. Они с Изабель хорошо знали друг друга, но обсуждать непростые отношения с Генрихом Алиенора не хотела. Им в самом деле стало чуть легче, они вместе провели лето и осень, путешествуя по своим землям. Неловкость той первой ночи в Сомюре затянулась, как глубокая рана, которая закрылась, но оставила толстый шрам. Плоть срослась, но никогда не будет прежней. Они с Генрихом будто решили начать все заново, вообразив, что в прошлом ничего не было, и Гильома никогда не было на свете.
Их дочери Матильде было почти семь месяцев. Две недели назад у Алиеноры снова пошла кровь – а значит, семя в ее чреве снова не прижилось, и она не находила себе места от тревоги: неужели Господь от них отвернулся и наказывает?
Снег повалил сильнее, и женщины, передумав гулять, вернулись во дворец. У очага собирались придворные, жарили каштаны и ели закуски, которые повара приготовили, пока кухни заливал дневной свет: пряную выпечку, фрукты и марципановые сладости. Музыканты исполняли песни на бордоском наречии, собравшиеся играли в различные игры, танцевали, смеялись и беседовали, забыв на время о серьезных делах.
Очаровательная в роли королевы и герцогини, Алиенора бродила по залу, развлекая, флиртуя, даря улыбки. И все время она ощущала на себе задумчивый взгляд Генриха, не выпускавший ее ни на минуту. Взглянув на него, она видела на его лице настороженность, смешанную с желанием, – так лев выслеживает непростую добычу.
Потом они танцевали, герцог и герцогиня, и когда касались друг друга, чувственное притяжение между ними напоминало Алиеноре об их брачной ночи. Зрачки Генриха расширялись и темнели, впитывая свет, когда супруги кружились в танце. Пришло время сменить партнеров, и они разошлись на несколько тактов, а когда снова сошлись, страсть вспыхнула с новой силой. Алиенора часто дышала. Генрих обвил рукой изгиб ее бедра, нежно прихватывая пальцами. Она окинула его томным взглядом и чувственно провела языком по губам. По крайней мере, здесь, в танце, между супругами царила гармония.
В январе дни стояли морозные и ясные. В один из таких зимних дней Алиенора прибыла в Нотр-Дам-де-Сент, чтобы навестить тетю Агнессу, настоятельницу монастыря, и Петрониллу, свою младшую сестру, которая уже более пяти лет находилась на попечении монахинь, больная душой и телом.
Листья каштанов покрылись инеем, будто кружевом, а сам монастырь сверкал на ярком зимнем солнце, словно припорошенный горным хрусталем. Алиенора сошла с лошади у сторожки, ее дыхание вырывалось белыми облачками, а руки онемели даже в теплых меховых рукавицах. Конюх принял поводья, а монахиня провела Алиенору в покои настоятельницы, оставив сопровождающих герцогиню отдыхать в гостевом доме.
Тетя Агнесса оторвалась от пюпитра, за которым читала, и поспешила ласково обнять Алиенору.
– Как я рада видеть тебя, моя дорогая! – От улыбки ее морщины прорезались глубже. – Давно не виделись.
– Четыре года, – слабо улыбнулась в ответ Алиенора. – За это время многое произошло и многое изменилось.
– И в самом деле. – Темные глаза настоятельницы засветились состраданием. – Присядь у огня, согрейся и расскажи мне обо всем. – Она указала на мягкую скамью. У камина сидел красивый рыжий кот, напомнивший Алиеноре Генриха. Она удивленно вскинула брови, и тетя Агнесса смущенно пожала плечами: – Тиб зарабатывает право сидеть здесь ловлей мышей. Может быть, это и мирской грех – баловать себя обществом кота, но он – Божье создание, и мне приятно, когда он доволен.
– Господь наверняка радуется твоей доброте, – сказала Алиенора, усаживаясь рядом с котом у огня, благодарная, как и он, за свет и тепло в этот холодный день. Молодая послушница принесла ей горячее вино с имбирем и гвоздикой. Тетя отказалась от вина и взяла себе кубок с водой.
Алиенора пересказала тете все события, произошедшие со времени их последней встречи, вплетая все случайные нити в гобелен новостей, пока картина не оказалась завершена. Легче ей от этого не стало, однако, мысленно расставив все события по порядку, Алиенора увидела их с новой стороны.
Тетя окинула ее задумчивым взглядом.
– А что дальше? Ты останешься в Пуату?
Алиенора покачала головой.
– Нас ждут дела в Нормандии, а потом вернусь в Англию, чтобы править страной, пока не вернется Генрих.
– Жаль, что ты не можешь остаться подольше.
– Мне тоже жаль, – с горечью призналась Алиенора.
Кот потянулся и зевнул, обнажив неровный ряд белых зубов, после чего подошел к двери и властно мяукнул. Тетя встала, чтобы открыть дверь, и холодный сквозняк пронесся по комнате, когда кот вышел, подняв развевающийся рыжий хвост, будто пушистое знамя. Алиенора тоже поднялась, вся дрожа.
– Мне бы хотелось увидеть сестру.
– Я бы привела ее сюда, – сказала Агнес, – но ей нездоровится, и мы поселили ее в лазарете – там тепло и можно ухаживать за ней как следует. Пойдем, я покажу тебе дорогу.
Монастырский лазарет оказался хорошо обставленной комнатой с дюжиной коек, четыре из которых занимали пожилые монахини, за которыми ухаживали монахиня-лекарка и ее помощница. Огонь горел ярко и чисто, на очаге было достаточно места для приготовления сытной пищи. Кипел котел, от пара распространялся аппетитный аромат мясного бульона.
У костра сидела хрупкая старушка со впалыми щеками и запавшими глазами. Она бездумно ощипывала беличьи шкурки, которыми был оторочен ее плащ. Женщина тяжело закашлялась, и Алиенора застыла в безмолвном ужасе. Рука, которую больная поднесла ко рту, исхудала до костей.
– Петра, боже мой! – Алиенора поспешила к ней и снова застыла, не в силах ничего предпринять, пока новый приступ кашля сотрясал ее сестру. Наконец Петронилла сплюнула кровавую слизь и тяжело вздохнула. Алиенора обняла ее за худые плечи и поцеловала в лоб.
– Мне горько видеть тебя в таком состоянии.
– Алиенора, – пролепетала Петронилла. – Я все думала, придешь ли ты. В последнее время я часто думаю о тебе. – Она снова закашлялась, но уже не так тяжело, и протянула дрожащую руку к кубку, стоящему на краю скамьи. – Это пустырник, – сказала она и сделала глоток. – Уверяют, что он мне поможет, но я все понимаю. Все считают, что я ничего не знаю, но я просто сумасшедшая, а не дура.
Алиенора перевела взгляд на тетю Агнессу.
– Давно она в таком состоянии?
Настоятельница покачала головой.
– Кашель начался больше месяца назад и не проходит, что бы мы ни делали. Мы держим ее в тепле и ухаживаем за ней. Петронилла получает духовное утешение, и мы молимся за нее. Возможно, с наступлением весны ей станет лучше.
Напрасные надежды. Алиенора видела, как тяжело больна сестра, и понимала, что Петра дотянет до теплых дней лишь чудом. Ей был тридцать один год, но выглядела она как старуха. Перед глазами Алиеноры встал образ Петрониллы-девочки, Петрониллы-танцовщицы с роскошными каштановыми волосами и сияющими глазами. Она всегда была не от мира сего, но ее конец стал поистине душераздирающим. Столько прекрасных надежд не сбылось! Петронилла увяла, будто роза, едва начавшая распускаться.
Петронилла наклонила голову, словно прислушиваясь.
– Папа вернулся из Компостелы? – спросила она. – Его так долго нет.
Алиенора посмотрела на Агнессу.
– Нет, моя милая, – сказала она. – Он еще не вернулся. – И никогда не вернется, потому что он умер в Компостеле двадцать лет назад и похоронен в усыпальнице Святого Иакова.
– Она подолгу живет в прошлом, – сказала тетя Агнесса. – Не видит реальности. Никогда не говорит о своем браке или о детях.
– Быть может, это и к лучшему, – мрачно ответила Алиенора. Брак Петрониллы был непостоянным и страстным, он принес больше проблем, чем счастья, и закончился для всех очень тяжело. Теперь ее муж мертв, а дети живут на севере Франции, под опекой родственников мужа. Если она вычеркнула эти события из увядающего сознания, тем лучше.
– Папа едет за мной, – сказала Петронилла. – Я скоро его увижу. – Она взяла Алиенору за руку. – Давай поднимемся на крепостную стену и подождем его там.
– Тебе лучше остаться здесь, посиди у огня, – сказала Алиенора, к ее глазам подступили слезы. – Он не обрадуется, если мы замерзнем. Успеется. Вот, выпей травяной настой. – Она села рядом с Петрониллой, крепко обняла и накрыла их одним плащом.
Пламя вспыхнуло на сучке в полене, выпустив вверх сноп алых искр.
– Помнишь, как мы с тобой смотрели на светлячков в саду в Пуатье? – прошептала Петронилла. – И загадывали желания каждый раз, когда вспыхивал новый огонек?
– Конечно, помню. Это была наша любимая игра.
Сколько надежд. Сколько мечтаний и надежд. Глаза Алиеноры наполнились слезами, и свет костра расплылся в одно золотое пятно.
– Они разлетелись, – печально сказала Петронилла. – Все до единого.