Сколько себя помню, всегда рисовала. Всему виной мой тип темперамента. Я мрачный меланхолик. Никогда не умела видеть в происходящем хорошее, настраиваться на позитивные эмоции, радоваться мелочам. Знаю, жизнерадостным сангвиникам живётся куда легче. Радуешься всему, что ни происходит. И живёшь с лёгким сердцем. Да, я бы с радостью поменялась бы с кем-нибудь, чтобы стать таким сангвиником. Но, к сожалению, так нельзя. Поэтому мне оставалось только быть угрюмой, замкнутой и одинокой.
Таким ребёнком я была. Пугала родителей своей угрюмостью. Читала детские страшилки с жуткими картинками, чем неимоверно пугала мать ещё больше. Нет, у меня не было никаких задержек в развитии. Не было и заторможенного развития. Всё было так же, как и у других детей. Только безрадостно. И это при том, что в моей жизни ничего катастрофического не происходило. Всё обычно и даже гораздо лучше, чем у многих других детей.
Знаете, я выросла в полной семье. Нормальной семье. И всё там было предельно нормальным. В отличие от меня. Мне не нравилось проводить время с другими людьми. Мне нравилось читать и рисовать. И в итоге моя мрачность вылилась в творчество. Рисовать мрачные комиксы и писать к ним тексты.
Разлад с моей семьёй случился к моим двадцати годам. Они с ужасом отнеслись к тому, что я собираюсь поступать в художественный колледж. Совершенно «непрестижный, с непонятной квалификацией на выходе и сомнительным дальнейшим трудоустройством». Я поступила на отделение графической иллюстрации. И именно так началась настоящая жизнь. Я уехала из родительского дома, чтобы примкнуть к другим таким же творческим личностям в студенческом городке Georgian College Of Art. Так я оказалась вдали от дома, скептически настроенных родителей и прохладного климата Анкориджа, штата Аляска. Самым крутым открытием для меня стало то, что в Джорджии действительно тёплое лето, хоть и дождливое. Но знаете, что? Иногда ты находишься в таком потрясающем месте, что даже дождь становится каким-то освободительным.
Я не хотела найти друзей по интересам. Не собиралась быть общительной и интересной. Да, я сменила город и даже штат. Но не для того, чтобы начать сначала, как делают многие. Или чтобы попытаться стать кем-то другим. Я была по-прежнему замкнутой в себе и не стремилась это изменить.
Мне нравилось посещать лекции в колледже. Я не ходила на вечеринки и прочие увеселительные мероприятия для студентов. Мне нравилось учиться и узнавать новое об искусстве и графике. Я посещала и много дополнительных факультативов вроде фотографии или испанского языка. Народа в аудитории набивалось достаточно, чтобы понять очевидное. В чём-то моя мать была права. Все эти творческие задохлики мечтают на выходе из колледжа получить какую-то подушку безопасности. Им нужно что-то весомое, чтобы оправдать свою лень и нежелание работать. Творчество – вот выход для них. Не все из них даже любят рисовать. И уж тем более, мало кто умеет. А я умела и любила. Но мне всё равно было интересно посещать лекции для начинающих художников. Ты никогда не можешь быть уверенным в том, что знаешь достаточно для того, чтобы стать гением. По мне, быть гением – значит, находить в жизни постоянно что-то новое и уметь это преобразовать во что-то дельное. Поэтому я посещала такие занятия и рисовала так, будто никогда ранее этого не делала. Позволяла творческому вдохновению захватить меня. Рисовала под диктовку профессоров. И когда задавали нарисовать цветок, это не казалось мне чем-то скучным, банальным, тривиальным. Это казалось мне отличной возможностью создать что-то новое. И я рисовала нестандартные, на первый взгляд, цветы. Орхидеи. Синие или чёрные – мои любимые. Но даже если бы меня заставляли рисовать камень с разных ракурсов, то я бы не стала жаловаться.
В то же время задания, данные на лекциях, мне не мешали заниматься собственным творчеством. В данный период времени мне нравилось рисовать комикс о жуткой девочке, которая всё время что-то копает. По сюжету её мать начинает замечать, что девочка всё чаще и чаще оказывается на их заднем дворе. В каком-то коматозном состоянии та роет землю прямо руками. И каждый раз, когда мать прибегает к ней, чтобы привести в чувство, девушка просыпается. Я не знала, почему вдохновение заставляет меня снова и снова рисовать этот повторяющийся мотив – копание земли руками – но эта тема меня захватила. Кстати, немного забегая вперёд, хочу рассказать об этом комиксе. Именно он и положит основу моей серии комиксов «Ужасающие сказки». Но тогда я ещё этого не знала, и рисовала для души.
В перерывах между занятиями я занимала место за одним из уличных железных столиков с навесом и рисовала. Часто я тут же перекусывала или пила кофе. И меня устраивало то, что ко мне никто и никогда не подсаживается. Это же вполне логично – не нарушать чужое личное пространство, верно? Но один раз моё привычное комфортное одиночество нагло прервали.
– Разве это честно?
Я, не отрываясь от своего занятия, спросила:
– Честно что?
– Посещать занятия для новичков, когда скилл уже прокачан?
– Вы так считаете? – я оценивающе глянула на свою работу.
– Да, я считаю, что это не даёт шансов другим. Вы занимаете чьё-то место. Какой-то начинающий художник остался не у дел из-за того, что вы хотите потешить своё самолюбие.
– Вот как? А что, если я не считаю, что мой скилл прокачан?
– Ваши работы близки к совершенству.
– Спасибо, сочту это за комплимент. Несмотря на то, что вы сейчас меня вроде как оскорбили.
– Я только хотел выяснить, что вы за человек.
– Ну и что, удалось выяснить по двухминутной беседе?
Я чувствовала, что невольно ощетинилась. Вряд ли этот молодой человек ставил своей самоцелью унизить меня и пристыдить. Это была обычная беседа, в ходе которой он просто хотел выяснить, каковы мои амбиции.
– Кажется, понадобится больше времени. Могу я пригласить вас на ужин?
Я с удивлением уставилась на него. Это что, такой подкат? Оригинально, ничего не скажешь.
– Я бы выпила. Не знаю, что вы там на мой счёт надумали. Но уверяю вас, всё гораздо проще.
– Тогда да, ужин – это слишком серьёзно. Раз всё проще, чем я думаю, обойдёмся парой бутылочек пива.
– Идёт.
Это была моя первая вылазка за всё то время, что я находилась в колледже искусств. Не знаю, как мне нужно было одеться. Но я предпочла простоту, и в этом не прогадала. На мне было тёмно-синее платье-футляр с тонкой вертикальной полоской выреза на груди. Всё просто и скромно.
Я пришла к месту встречи. Большой арт-объект в виде палитры, где можно было сидеть в ячейках для смешивания красок. И кисти, резво торчащие вверх. Забавно и то, что по этому объекту можно было определять время, как по солнечным часам.
Пришла немного раньше и от этого почувствовала себя глупо. Разве девушка должна приходить раньше? Скорее она должна слегка опаздывать. Но откуда мне было знать? Моим спутником всегда было лишь рисование. Ни с какими мальчиками я не встречалась. До этого момента. Но колледж – время открытий. И было хоть и немного страшно, но очень интересно. Что же дальше?
Присев на холодную плиту палитры, я достала зеркальце и проверила, всё ли в порядке с макияжем. Винного цвета волосы были небрежно схвачены на затылке, пара непослушных прядей выбилась. Большие карие глаза слегка подведены чёрным, на губах тёмно-бордовая помада. И именно в этот момент услышала его голос:
– Уверен, ты выглядишь просто чудесно.
Я захлопнула зеркальце, почувствовав некоторую неловкость.
– Так и есть, – сказал он, появившись у меня из-за спины.
Вообще он был по-настоящему красив. Тёмно-русые волосы, причёска в стиле «Принстон». Ухоженная щетина с чёткими краями. Тонкие губы и идеально ровные зубы. Глаза светло-голубые под широкими бровями. Опрятность, мужественность, уверенность. Он был в чёрной рубашке и тёмных слаксах. Даже странно, что мужчина с такой строгой внешностью может быть художником, наряду со всеми этими хиппи, хипстерами прочими неформалами.
– Меня зовут Брэнт Барнс, – он в знак приветствия слегка наклонил голову.
– Я – Черри Эллерби.
– Очень приятно познакомиться, Черри.
Мы прошлись по всему университетскому городку, наслаждаясь тёплым вечером. Вышли за пределы учебных кампусов и оказались в неформальной зоне, где расположились всевозможные братства и сестринства.
– Никогда не понимал этой темы, – сказал Брэнт, указывая кивком головы на одно из таких братств.
– Я тоже. Думаю, довольно сложно учиться в таких условиях.
– Я живу с одним соседом по комнате, и то мне кажется, что жизнь с ним невыносима. Сложно себе представить жизнь среди двадцати членов братства. Это, наверное, похоже на балаган.
– Наверняка, – рассмеялась я, только представив, какой была бы моя жизнь, вступи я в сестринство.
Стоило выйти из студенческого городка, как мы очутились у бара с вывеской «А+»[4]. Там было довольно людно, несмотря на то, что был разгар недели. Наверное, студентам безразлично, какой сегодня день и что их ждёт завтра. Это такое чудесное время, когда живёшь, не оглядываясь. Важно то, что происходит сейчас. В этом вся магия момента.
Внутри было довольно просто. Типичный студенческий бар, где умещалась очень длинная барная стойка, на которой стояли бесплатные орешки. Немногочисленные круглые столики с корзинкой, полной соусов и салфеток в красно-белую клеточку. Парочка бильярдных столов и зона, отведённая под дартс. Конечно, именно там и была вся движуха. Ну а мы спокойно уселись в дальний конец барной стойки и заказали по бутылочке светлого пива. Хоть я и любила тёмное, но решила начать пробовать новое. Говорят, так развивается мозг. Когда делаешь что-то непривычное.
– Итак, Черри. Расскажи мне всё-таки, зачем ты посещаешь курс для новичков. Хоть убей, а я не могу этого понять.
– Знаешь, иногда самые простые вещи приносят радость.
– Отлично сказано, с этим я соглашусь. И даже предлагаю за это выпить. За простые радости.
– За простые радости.
И мы коснулись горлышками бутылок с глухим звоном.
– Кажется, мы похожи больше, чем я мог предположить.
– Правда? И в чём же?
– Я солгу, если скажу, что сам новичок.
– А вот тут можно поподробнее? – усмехнулась я.
– Нет, я не рисую такие детализированные комиксы, как ты. Но я довольно давно увлекаюсь рисованием и понял для себя, что получаю удовольствие от изображения простых вещей. Я не хочу посещать продвинутый курс просто потому, что мне по нраву простота. Меня привлекает минимализм.
– Это интересно, Брэнт. Я думаю, что отказ от излишней детализации и сложности исполнения помогает сконцентрироваться на глубине идеи, положенной в основу картины.
– А ты хорошо разбираешься в минимализме, – заметил с улыбкой Брэнт.
– Слегка.
– Так почему комиксы? – спросил он.
– Не думаю, что это мой выбор. Просто я всю жизнь рисую комиксы, и мне это нравится. Мне нравится рисовать и что-то другое. Но истинное удовольствие я испытываю лишь, когда рисую комиксы. Мне нравится графический дизайн. Мне нравится придумывать истории. Всё предельно просто.
– Ты не устаёшь от этого? Это такой кропотливый труд! Я видел, какая у тебя детализация, прорисовка. Нечто подобное я видел только в комиксах «Ходячие мертвецы».
– Ты читал «Ходячих»? – с воодушевлением посмотрела на него я.
– Конечно. Это мой любимый комикс.
– И мой. Именно он меня и вдохновляет, – сказала я и поняла, что примерно так и выглядит любовь с первого взгляда.
И мы снова коснулись горлышками бутылок светлого.
– Только всё-таки это графический роман.
– Ну тебе виднее. Похоже, ты полный спец в этом вопросе, – заметил он.
– Итак. Я открылась тебе. Ну а ты, Брэнт?
– Что? – улыбнулся он своими идеально ровными зубами.
Просто голливудская улыбка.
– Я повидала в этом колледже разных художников. Все они выглядят довольно неопрятно. Творческие личности, склонные к хаосу. И ты: весь такой собранный, ухоженный и невероятно привлекательный.
Я тут же покраснела от того, как могли прозвучать мои слова со стороны. Сама того не ведая, я отвесила парню комплимент.
– Ну спасибо! Правда, слово «ухоженный» мне не особо нравится. Звучит как-то по-гейски, – он рассмеялся.
– Ты скорее похож на бизнесмена, чем художника. Вот что я пыталась сказать, – подхватила его смех я.
– Так и есть, я из семьи предпринимателей. Любовь к стилю у меня от отца. А то, как выглядят все эти горе-художники – так по мне – это просто стереотип. Разве нет?
– Наверное, ты прав.
– Знаешь, чего мне не хватает в моей собранной, ухоженной жизни? – спросил он. – Вся моя жизнь – сплошной минимализм. Но если в творчестве это именно то, чего я хочу, то в жизни мне, наоборот, хочется больше ярких красок и деталей.
– Да?
– И когда я увидел девушку с красными волосами, рисующую красочные комиксы, я подумал о том, что именно этого я и хочу.
Он пропустил между пальцев выбившуюся прядь моих волос.
– Довольно смелое заявление, – заметила я, ощущая, как задрожали мои пальцы.
– В моей жизни всё всегда было просто. Поэтому я не склонен к излишнему драматизму. Может, это прозвучит самонадеянно, но я уверен, что мы должны быть вместе.
– Вот так просто!
– Да, так просто. Ты ничего не потеряешь в том случае, если ничего не выйдет. Для тебя это может стать отличной историей для графического романа.
– Знаешь, Брэнт. Я начинаю любить минимализм.
Мне нравилось искусство во всех его проявлениях. Это не только живопись, но и кино, литература. И всё чаще я начала сталкиваться с одним устойчивым стереотипом. Художники – люди столь неуравновешенные, что их лучше держать в психдиспансере. Меня этот факт глубоко расстраивал. Потому что я никогда не страдала от нехватки вдохновения. Да и вообще. Существовало ли понятие вдохновения? Или его выдумали те же ленивые художники, которым просто не хотелось браться за работу? Я склоняюсь к этому варианту.
Любить творчество – это стремиться покинуть рамки реального. Замкнуться в себе, но при этом иметь адекватную на то причину.
Я погружён в творчество, не спугните!
Многие годы я жила скорее в вымышленном мире. А именно в том, который рисовала сама. Мне нравилось не осознавать, где заканчивается унылая реальность и начинается та яркая реальность, о которой я всегда мечтала. И это была самая настоящая жизнь. Поэтому мне сложно было представить, что найдутся люди, которые свалят всё на отсутствие вдохновения. По мне это равнозначно тому, чтобы перестать дышать. Нет, ну если вам нравится не дышать, вы можете и дальше игнорировать кислород, который и так повсюду. Вот эти люди точно психи. Но не путать с художниками. Теми, кто не притворяется.
В Georgian College Of Art было полно притворщиков. Все эти псевдохудожники ходили на лекции и практические занятия с таким же псевдоэнтузиазмом. И однажды преподаватель курса обнажённой натуры задал вполне логичный вопрос, обращённый ко всем студентам:
– Что вы пишите в данный момент?
Кто-то из толпы, недовольно заметил:
– Вообще-то сейчас мы занимаемся обнажёнкой.
И преподаватель тут же сделал словесный выпад:
– Эй, умник! В тебе говорит бездарность.
– Что?
– Встаньте те, кто может внятно ответить на мой вопрос.
Я встала, не испытывая ни капли смущения. Следом встал Брэнт Барнс.
– Итак, вы? Что вы пишите в данный момент? – спросил он, указывая на меня.
– В данный момент я пишу графический роман в готическом стиле.
– Это очень интересно! А вы? – указал он на Барнса, который всё ещё стоял, как и я.
– Я пишу минималистические работы с морским сюжетом, моей излюбленной темой стал маяк.
– Потрясающе! – сказал преподаватель и одиноко похлопал в тишине аудитории. – Я не полный кретин, чтобы интересоваться у вас очевидными вещами, – обратился он к студентам.
И снова его голос потонул в тишине испуганных студентов, приструнённых авторитетом этого человека.
– Знаете, в чём разница между этими двумя и всеми вами?
Тишина в аудитории, которую не посмели бы больше нарушить. Тем более неуместной шуткой.
– В том, что они не обманывают себя. Хотят быть художниками – ими и являются. А вы слишком узколобые, чтобы понять это. Многозадачность – вот то, что отличает хорошего художника от человека, зависящего от вдохновения. Сейчас вы пишите картину в стиле ню, а вечером пишите что-то для себя.
– Но как же все наши задания на дом? Вчера мы рисовали геометрические фигуры на столе, сегодня вы нам зададите рисовать женскую грудь, завтра нам скажут нарисовать пейзаж.
– Не вижу проблемы, – спокойно ответил преподаватель.
– Недостаток времени, – подхватил кто-то из студентов.
– Ах, время. От того, что вы придумали целую серию крутых сюжетов для ваших картин, вы не станете известным художником. Так что или беритесь за дело, или валите из колледжа искусств. Не тратьте своё время и тем более время ваших наставников. Лекция окончена.
Времени было действительно мало. Но это смотря для кого. Мне было вполне достаточно. Чтобы выполнить все практические и теоретические задания. Чтобы заниматься собственным творчеством. И чтобы приводить себя в порядок. Конечно, не все видят смыслом своего существования творчество. Такие люди не уставали твердить, что им не хватило времени, чтобы сделать ту или иную работу. И преподаватели снисходительно улыбались. Но я понимала одно. Они так улыбаются просто потому, что видят: из этого человека ничего не выйдет. Перед кем вы оправдываетесь? Перед взрослыми людьми, которым наплевать, успели вы это сделать или нет? Им нужно отвести курс и проверить успеваемость. Если студент не успевает, чья это проблема? Студента. Вольными бывают не только художники – как диктует стереотип, – но и преподаватели. Но это не касалось нас двоих. Мы с Брэнтом уже поняли, что разительно отличаемся от остальных. Да, может, мы стали частенько выбираться в студенческий бар «А+», чтобы выпить бутылочку-другую светлого или тёмного и обсудить искусство. Но это не мешало нам обоим успевать выполнять все задания. Для нас творчество было на первом месте. Всегда.
Несмотря на то, что наши интересы были довольно разными, мы могли спокойно обсуждать любую технику рисования. Да, может, показаться, что мы вели себя весьма высокомерно. Но знаете, может, так оно и было. Мы чувствовали себя выше других. Потому что мы действительно любили писать. И мы писали, не испытывая ни малейшего желания найти себе оправдание, чтобы не делать этого. Поэтому нам было так легко общаться. Мы не строили из себя кого-то, кем не являлись бы.
Может, таким и должен быть настоящий художник? Как Брэнт Барнс. Мужчина в хорошо выглаженной рубашке и новеньких слаксах. С идеально очерченной щетиной и аккуратной причёской. И лишь светло-голубые глаза были ярким пятном в его консервативном образе.
Или второй вариант для девушки. Как Черри Эллерби. В закрытом платье-футляре с минималистичным вырезом. Тёмные оттенки в гардеробе, и в макияже. И единственным ярким пятном был винный цвет волос – глубокий насыщенный красный.
Может, настоящему художнику свойственна аккуратность и дисциплинированность? К чему весь этот хаос? Халатность в отношении внешнего вида. И ещё большая халатность в отношении рабочего места.
– Терпеть не могу беспорядок! – признался Брэнт, заказывая нам по второй бутылке.
– Знаешь, все эти картинки в интернете «творческий беспорядок» и всё такое. Просто ужас, согласись! – засмеялась я, слегка коснувшись манжета его рубашки.
– Как можно так халявно относиться к своему рабочему месту? Оставлять краски открытыми, а кисточки грязными!
– Я знаю! А эти разводы на столе и на полу. Красочное безумие! Аж мурашки по коже.
– И не говори. Меня, знаешь, что вымораживает больше всего во всей этой стереотипной фигне про художников?
– Что же?
– Руки, перепачканные краской.
Я прыснула со смеху.
– Как будто эти люди не умеют пользоваться мылом! – согласно добавила я.
– Ты знаешь, я более чем уверен, что они специально не смывают краску. Считают это эпатажным. Может, это просто круто? А мы не в курсе!
Мы смеялись так громко, что на нас оборачивались поглазеть постояльцы бара. Но мы были недостаточно пьяны, как казалось им. Просто нам было безумно весело вместе.
Тогда казалось, что у нас впереди вся жизнь. Мы были молодыми и наивными. Не такими наивными просточками, как все эти хиппи, возомнившие себя художниками от бога. Мы просто понимали, что нас ждёт великое будущее. Не такое великое, как у мастеров кисти вроде Пикассо, Ван Гога, Да Винчи, Микеланджело и других. Нет, что-то более приземлённое и попсовое. Мейнстрим, понимаете? Всё в этом мире крутится вокруг мейнстрима. И если раньше выделяться было постыдным, то теперь важно было быть такими же крутыми, как все. Как все те, что уже на вершине.
Мне нравилось думать о том, что мои графические романы станут чем-то столь же классным, как «Ходячие мертвецы». Говорило ли это о том, что я стремлюсь к мейнстриму? Скорее да. Но с возрастом ты начинаешь понимать, что чаще всего мейнстрим – это гарантия стабильности. Стабильный заработок, гарантия того, что у тебя всегда будет работа. Что плохого в том, чтобы нравиться массам? Мы больше не бунтующие против системы подростки. Мы повзрослели. И поняли, что человек, который рисует психоделическую наркоманию, останется непонятым художником. А тот, кто умеет чётко донести идею в народ, добивается успеха.
Конечно, и у Брэнта были свои идеалы. У каждого человека они есть. Что уж говорить о социопатах. Даже они стремятся быть похожими на знаменитых серийных убийц. Все хотят, чтобы их запомнили. И, естественно, у Брэнта были все шансы. Он отлично набил руку в минимализме. Его идеи были ясными и яркими. Ничего лишнего. Только то, что ты хочешь сказать. Никакого завуалированного смысла или лирических отступлений. Всё чётко и по существу. Он бил точно в цель. Он был тем, кого народ схавает и попросит добавки.
Мы тогда были в возрасте 20–22 лет. Но прекрасно понимали то, что просто так ничего не даётся. И мы были готовы трудиться днями и ночами, несмотря на чувство усталости или голода. Мы знали, что рано или поздно столкнёмся с миром реальности, где люди готовы принять наше творчество. Вопрос был только в том, что мы будем делать дальше. И как известность пройдётся по нам.
Знаете, мне сразу хочется сказать. Я никогда не верила в то, что у людей, кто стал актёром одного фильма или автором одной книги, был какой-то талант. Я думаю, у них были большие амбиции и ложные представления о себе. Нужно чётко понимать, зачем ты делаешь то, что делаешь. Мы с Брэнтом писали каждый в своём направлении потому, что это было смыслом нашей жизни. Если мы не писали, нам становилось плохо. Как наркотик. Мы были в дичайшей зависимости от рисования. И были те, кто посредством творчества мечтал о славе или просто разбогатеть. Но для нас это не было самоцелью. Мы просто хотели, чтобы наше творчество зашло другим.
Обязательно найдутся те, кто будет восхищён твоим творчеством. На любой товар свой купец. Я люблю эту фразу. Она всегда вселяла в меня уверенность в том, что я делаю это всё не напрасно. Если будет хоть один отклик, то это уже победа. Разве нет? Ведь в первую очередь ты занимаешься творчеством для себя самого. Только потому, что это приносит тебе кайф. Ты кайфуешь, и это уже твоя награда. А если ко всему прочему у тебя ещё будут поклонники, то это просто взрыв башки.
Мы с Брэнтом верили в это. И оба были уверены в том, что рано или поздно наша дружба перерастёт во что-то большее. И ждали того, какой же всё-таки будет исход у этой истории.