Ты нарываешься.
© Даниил Шатохин
– Есть одна сучка. Ей где-то тридцатник, – мету языком по привычке, прикидываясь перед самим собой, что мозги не забиты охотой на кобр. – Су-у-ука, видел бы ты, какая она голодная, – тяну с ухмылкой, прежде чем опрокинуть в горло бухло. Сливаю без закуски. Только губы облизываю и зажимаю зубами. После короткой паузы продолжаю: – И мужик есть, а баба каждый раз просто бешено течет.
– Какой мужик? – переспрашивает Жора, тряхнув головой.
Бухой в хлам. Вот-вот под стойку уйдет. Чую, предстоит тащить бугая в спальню. Если сам к тому времени не набросаюсь, тогда придется задрыхнуть на террасе. Чарушин за нами вряд ли выйдет, прошли те времена. Сейчас, верняк, нализывает своей Лизе. Ничего против не имею, но, блядь, немного стремно, когда компания вот так разваливается.
Бойка – нахрен, Чара – нахрен, Филя – нахрен… Сука, по сути, если бы у Жоры с Сонькой не разладилось, я бы вообще сейчас один сидел.
Тело резко холодный пот пробивает.
– Так какой мужик? – точит Жора заплетающимся языком.
Сглатываю. Вдыхаю.
– Мужик, который типа муж, – выталкиваю раздраженно, окончательно теряя интерес к заданной теме.
Жора же выкатывает на меня глаза, будто я, блядь, его мать оприходовал.
– Ты ебешь замужнюю?
Душнила, блядь.
– Ну да, и че такого?
Рюмки слетают со стойки, когда этот бык встает. С покерфейсом слушаю звон разбивающегося стекла.
– Да нихуя, блядь, – толкает Жора разъяренно.
И уходит.
Остаюсь-таки один.
Какое-то время еще клею невозмутимость. Беру новую стопку. Наполняю до краев. Делаю снимок на фоне бело-розовых шаров, закидываю в Лайфграм, не забыв при этом тэгнуть Маринку.
Мультяшная кобра, хэппипёздей – все дела. Даже какое-то мутное сердце накладываю.
Зло выпиваю.
Сам не понимаю, отчего киплю.
Маринка… Сучка в ответ скидывает свое селфи. На кровати в розовой пижаме с бокалом шампанского.
Ведьма. Красивая. Наивная, невинная и, на фоне всего этого, пиздец какая сексуальная. Роковая.
Меня, мать вашу, просто на куски рвет, как сильно я хочу ее выебать. Именно так, черт возьми. Трахнуть – слишком слабое слово для того, что я ощущаю в отношении кобры.
Со стоном запрокидываю голову к плетеному потолку Чарушиных. Это ведь и мой дом. Моя семья, пусть и не кровная. Я не могу так нагадить. Лучше сразу застрелиться. Иначе как потом Чаре в глаза смотреть? А маме Тане? А бате Чарушу?
Нет. Нет. Нет.
На это дно я никогда не скачусь. Я ведь не такой, как мои предки. Не такой, блядь! Это у них ни принципов, ни морали… У меня же, мать вашу, список! Список людей, которых я никогда не трахну, не раню и не подведу. Закрыли тему.
Закрыли ли?
Закусывая губы, задерживаю дыхание.
Сука, почему я такой долбанутый извращенец? Почему Маринка? Только не она, блядь. Только не она!
Зеленый круг на ее аватарке светится как маячок.
Не спит… Не спит, блядь.
А вот остальные по-любому уснуть успели.
Никто не увидит, если пойду к ней. Поговорить чтобы, обсудить этот ее план. Не успели же во время торжества.
Нет, сука… Нет! Хреновая идея ночью к ней соваться.
Не пойду я к ней в комнату. Что за утопия вообще? Мне к ее спальне и днем приближаться нельзя.
Надо просто забыть об этом сообщении. Это не мое дело. Я не должен ее трогать.
Какой-то период лучше вообще не общаться. Да, надо дистанцироваться. Подождать, пока эти гребаные строчки исчезнут из-под моей роговицы.
Еще одна стопка. В груди резко горячо становится. Ничего необычного, конечно. Но как-то так и застывает. Не рассеивается огненный хмель. Стопорится хлипким жаром.
Я поднимаюсь. Тихо шагаю. Практически крадусь по дому. Вверх по лестнице. Левый поворот – в противоположную сторону от моей комнаты.
Просто поговорю с ней. Максимум, подразню. Тащусь, когда она психует и жалит в ответ.
Да, просто поговорю…
Открываю дверь и застываю. Весь благой настрой сливается, когда вижу, что смотрит кобра.
Нет, не чертовых пони. Не фею Динь-Динь. Даже не долбоебучих медведей-липучек… Это порно. Самое, мать вашу, натуральное порно. Во весь экран плазмы член пялит киску.
Входит и выходит. Входит и выходит… Вашу мать…
Звук, очевидно, приглушен. Но Маринка так внимательно наблюдает за происходящим, что даже не замечает моего присутствия.
Я должен выйти. Сделать вид, что никогда здесь не был и ничего не видел.
С Маринкиных губ срывается тихий и охуенно-нежный вздох. Низ моего живота перетягивает жестким спазмом. Яйца будто огнем опаляет. Член ноющей болью забивает. В глазах темнеет, едва сознание не теряю. Охреневая от такого размаха, машинально трясу башкой.
И… Шагаю к кровати, на краю которой сидит кобра. Бесшумно двигаясь, плавно пробираюсь по матрасу, пока не оказываюсь прямо за ее спиной. Наклоняюсь и выдыхаю ей в шею. Ловлю момент, когда она осознает мое присутствие. Не дергается. Напротив, застывает. Только по коже дрожь крадется. Воспаленным взглядом собираю этих ее мурашек. Целенаправленно к груди следую. Хрипло выдыхаю, когда через шелк майки проступают соски.
Наклоняясь, скольжу ладонью ей на живот. Натягиваю ткань, чтобы увидеть острые вершины без прикрытия. Кобра выдает томный вздох и позволяет.
Выдыхаем вместе. Хрипло, почти со свистом.
Понять не могу, из-за чего именно меня так кроет. Сиськами я давно пресытился. Настолько, что они даже в процессе перестали вызывать интерес. А сейчас… Одичало пялюсь на крохотные темно-розовые бусины и с трудом сдерживаюсь, чтобы не завыть, как голодная псина.
Касаюсь плеча губами. С размахом прохожусь до шеи языком. Марина дрожит, но сохраняет похвальную неподвижность. Медленно, отчаянно смакуя, впиваюсь зубами в тонкую кожу чуть ниже уха.
– Ты так умеешь? – шелестит взволнованно, заставляя меня оторваться и поднять взгляд на экран.
Моргая, смотрю на то, как какой-то мужик усиленно натирает языком пилотку. Маринка тоже смотрит. Дышит громче и чаще. Меня самого этот процесс нездорово шкалит.
– Умею, – выдыхаю и встречаю ее скошенный в мою сторону взгляд. – Хочешь, тебе сделаю?
Гребаная Земля прекращает вращаться. Застывает. Летит креном. И снова зависает.
Марина вздыхает. Облизывает губки. Медленно моргает.
Ведусь на этот гипноз. Блядь, конечно, ведусь. Это ведь ведьма Чаруша. У нее осечек не бывает. Со мной – так точно. Пробегаю следом за ней языком по своим губам. Представляю, как она раздвинет свои ножки. И хоть я никогда не был фанатом куни, с коброй эта фантазия скручивает меня волной адского возбуждения.
– Нет, – толкает ведьма шепотом. – Спасибо. Не хочу.
Крутанувшись, вырубает с пульта плазму. Отползает к изголовью кровати и, сдернув с тумбочки телефон, принимается с деловым видом в нем копаться.
Я еще с полминуты сижу, оглушенный. Контуженный чертовой ведьмой.
– Ты нарываешься, – хриплю предупреждающе.
Она вскидывает взгляд. Снова швартует меня этой своей уникальной смесью невинности и порока.
– На что? – спрашивает так спокойно, словно то, как мы пару минут назад смотрели вместе порно, мне тупо приснилось.
– На мой член, – выпаливаю агрессивно.
У Маринки хватает совести покраснеть.
– Нет… – выталкивает куда более взволнованно. – Неправда.
Вскрикивает и вжимается спиной в подушки, когда бросаюсь в ее сторону.
Не трогаю. Нет, больше не прикасаюсь.
Пригвождаю только взглядом. Она вытягивается, вскидывает подбородок и уперто держит зрительный контакт.
– Убирайся из моей комнаты, – шипит ядовитая. – Иначе я закричу.
– Кричи. Я расскажу про эсэмэску и порно.
Зверея, ведьма поджимает губы и выкатывает мне в рожу фак.
– Видел? Ответ мой улавливаешь?
Стискивая зубы, разъяренно качаю головой. А потом перехватываю маячащую передо мной руку и припечатываю ее к подушке у Маринкиной головы.
– Ты представляла себя на месте этой шлюхи? – выдыхаю ей в лицо.
Не могу, блядь, не спросить. Свирепо тяну запах ведьмы и достигаю той точки, когда уже готов сдернуть штаны и тупо дрочить. Перед ней.
– Какой шлюхи? – бесит непониманием явно намеренно.
– Из ролика.
– Нет, – цедит, прицокивая языком.
– Врешь!
– Ты придурок… Мне просто было интересно посмотреть!
– И что именно тебя там так интересовало? Член? Могу показать вживую.
Сам, мать вашу, не верю, что предложил нечто подобное Чарушиной.
Благо она соглашаться не собирается.
– Больной, что ли?! – задыхается возмущениями. – Хуже, чем я думала!
– Хуже, – подтверждаю я. Натужно тяну кислород. Глядя на кобру, облизываюсь. И выдаю: – Покажи мне что-то сама.
Маринка дергается. И так получается, что я почти наваливаюсь на нее сверху.
Стону, пока в теле закорачивает и перебивает нервные контакты.
Сука, с ведьмой я почти инвалид.
– Ничего я тебе показывать не буду… Отвали от меня, извращенец… Бухой придурок… Отвали, сказала!
– Не ори ты, – цежу ей в шею. Кусаю. Зализываю. – Вот так твою киску. Вот так, – еще раз бью языком и всасываю. – Жестко, Бэмби. От этого будешь орать.
Она вздрагивает, будто высоковольтный провод к ней приставил.
– Буду орать… Буду, маньяк… Если ты не уберешься, я весь дом разбужу!!! Слышишь?! Даня, блин… Даня… – на последнем выдохе вместо ее обычной злости улавливаю какой-то страх.
И меня будто ледяной водой окатывает. Отталкиваясь, нахожу взглядом ее глаза. Они блестят. Губы дрожат. Пока Маринка их не закусывает зубами.
– Пошел вон, сказала…