Он позвонил, когда я была дома и болтала с мамой о моем детстве, о моей любимой подружке, с которой мы до сих пор вместе.
Я и не узнала его голос. Сказать, что мы были друзьями, я не могу. Приятели/знакомые, которые пересекались за этот год несколько раз.
Он попросил встретиться. Я сразу сказала да. Почему согласилась, стану понимать к концу вечера, который добавил в мою картину мужского мира той самой трогательной не идеальности, которой мне не хватало…
Я не узнала его. Он стал меньше…
Старался держаться как мог
Много оправдывался, что позвонил, что ему стыдно/неудобно/стремно. Что он просто не знает куда ему теперь.
«Я на конечную станцию приехал, Лика. Это- тупик»
Свои слезы он сдерживал и ресницы его дрожали так трогательно, мускулы на лице играли. А я не понимала пока, что такого притягательного в этом.
Ведь человеку так сильно плохо, что он готов расплакаться в любую секунду-посреди этой улицы, среди толпы людей… мы идем медленно, а он говорит что-то дежурное и непонятное самому себе… мои ноги уводят нас в тихое место-школьный двор и корт. Сейчас он пустой и там есть трибуны со скамейками, крытые на случай дождя. Чувствую, что дождя за этот разговор будет много.
Я не психолог этому человеку. У нас не консультация. Между нами сейчас происходит жизнь. И эта жизнь разворачивает такой сюжет, который в фильмах не покажут… такие переживания чувств, которые увидит здесь этот корт… я была спокойна и уверена в себе, несмотря на глобальность и ломку моего Другого, с которым я сейчас сижу…
Он бесконечно курит, на скамейке приземлилась бутылка пива, завернутая чувством стыда в черный пакет. Ему за все так неловко и неудобно, он готов извиняться даже за каждое свое слово и движение…
Когда за последние 5 минут он тянется к третьей сигарете, я начинаю говорить: «Я сейчас тебе кое-что скажу, а ты выбери, сам, пожалуйста. Мне так хочется сесть с тобой рядом и просто обнять тебя. Но я не выношу запах сигаретного дыма. И я не знаю как ты отреагируешь на это. Реши сам»
Он посмотрел на меня глазами, полными слез. Они стали огромными, чистыми и умоляюще-удивленными. Рука стала машинально убирать в карман сигареты с зажигалкой, а я села совсем близко и обняла его двумя своими женскими руками.
И тут его тело начало дрожать… все сильнее… сильнее… а потом он разрыдался… сначала тихо, потом сильнее… потом стал шептать:
«Господи, я плачу… Лика, только прости меня… я щас… успокоюсь… да что же такое-то… щас…», а я говорила только одно: «плачь, пожалуйста, плачь».. …и он начинал плакать… сейчас я удивляюсь, почему я так была спокойна и уверена, когда рядом со мной плачет Мужчина. Всегда сильный и мужественный…
Он начал говорить… полжизни в никуда. Только сейчас увидел это. Как цеплялся за людей, за любую возможность не оказаться одному, предавал себя, впиваясь в Других. Как копил злость… как всю жизнь боялся этого ужасного чувства отчаяния и безысходности, когда ты один…
«Я впервые в жизни чувствую такое тепло человека рядом. Я ждал такого тепла с рождения. Я сейчас вспоминаю свои ощущения, когда я родился. Этот холодный железный стол и я скован пеленками. Парализован в теле, парализован в плаче. Меня поглощает эта ледяная бездна-пустота. Я один. Я один! Один, понимаешь!…а сейчас мне тепло. Как не хватало тогда этого тепла и что с тобой рядом теплый человек…»
Он снова дрожит, надрывно плачет и снова замирает… Дыхание останавливается, взгляд уходит в одну точку… и он начинает тихо говорить: «Как мне заходить домой, ведь там эта бездна, которая поглощает меня!»…Показываю, что он может для себя сделать, как дать себе поддержку в этой бездне. Чтобы она не пугала…
Учу его обнимать самого себя, говорю и показываю «потихонечку начни себя покачивать»…он расслабляется в моих руках, потом резко останавливается, убирает свои руки и говорит: «Как, как ты это сделала? Я сейчас увидел четко лицо своей бабушки, как она качает меня маленького! Ты сейчас делала так же как она. Я – есть! Понимаешь, я почувствовал, что я – Живой!»
У меня столько уважения к нему. Прям не объять. Он настолько сильный, что разрешил себе плакать. Чувствовать. Жить.
…Обратный путь мы шли медленно. Он попросил, чтобы я взяла его под руку. И я заметила, как он стал выше сразу на несколько сантиметров. На его руке я подвисала. И меня накрыло такое благостное чувство умиротворения. Что его буря закончилась. Штиль. Все, конечная станция оказалась началом нового витка жизни. Он шел и тихо говорил об этом. Он был так спокоен и ему оставалось неловко за то, что он занял мое время этим вечером, ничего в ответ на отдав.
У своего подъезда посмотрела на него и улыбнулась: «Через тебя я снова прикоснулась к папе». И только в этот момент я поняла, откуда во мне было столько спокойствия и сил смотреть на такие глубокие мужские переживания.
Мой папа был таким… его накрывало и он мог вот так плакать рядом со мной. А я сидела рядом и просто обнимала его. Я тогда была ребенком и не понимала, что с ним происходит. Я просто была рядом. С интересом наблюдала, как слезинки начинали скапливаться на его ресницах… как замирали… как начинали моргать быстро-быстро, как склонялась голова и вжималась в плечи… как закрывалось руками лицо, как он вытирал своими большими ладошками слезы, обнимал меня и дрожащим голосом шептал: «Прости, прости меня, доченька»…его нет уже 16 лет. А я вспомнила этот день, когда он плакал, через моего Приятеля/Знакомого.
Спасибо тебе за твои мужские слезы!
За твое человеческое объятие при прощании у моего дома.
За последующую sms в моем телефоне. Короткую, но такую живую. Я поняла, что ты дома. И тебе впервые не невыносимо быть там одному. Что это не бездна и пустота. А твоя свобода. Ты – Есть!