Белый мел противно скрипел, царапая доску, в пухлых пальцах математички. Она выписывала название темы урока, покачиваясь на высоких, толстых каблуках. Ученики, затаив дыхание, следили за ее движениями, отмечая про себя все видимые ими детали: тугой пучок жидких каштановых волос, чуть измазанную мелом черную юбку, широкий свитер кислотно-абрикосового цвета. Но самой интересной деталью была коварная маленькая стрелка на капроновых колготках, которая притаилась в самом низу у задников черных туфель.
Скрип мела прекратился, и математичка обернулась, замерев. Ее маленькие выцветшие голубые глаза юрко заскользили от парты к парте, выискивая потенциальную жертву. Испачканные мелом пальцы хищно сжались. Замер и весь класс.
Тут самое важное было выдержать ее взгляд, ни в коем случае не показать, что ты ее боишься.
Иначе…
Математичка сделала шаг вперед, отчего ее могучая грудь под абрикосовым свитером качнулась.
– Итак, – на губах затрепетала коварная улыбка. – Кто хочет пойти к доске? – не дождавшись желающих, она саркастически усмехнулась: – Просто лес рук. На другое я и не надеялась.
Пристальный взгляд голубых глаз устремился в классный журнал. Повисла такая тишина, что можно было слушать полет мухи над потолком и принять его за музыкальное сопровождение.
– К доске пойде-е-ет…
Палец с ногтем, покрытый красным лаком заскользил вниз по длинному списку учеников.
– Пойдет… Тимофей Семенов.
Класс заметно выдохнул, точно из надутых шариков спустили воздух. Можно было расслабиться на какое-то время и передохнуть перед следующим поиском жертв.
Девочка, сидевшая на предпоследней парте у окна, нервно постукивала ручкой о раскрытый учебник. Его поля были изрисованы символами и образами, которые никак не походили на математические, или, по крайней мере те, что соответствовали бы школьной программе. Ей неоднократно доставалось от учителей и Гарпии за это, но она ничего не могла с собой поделать. Чаще всего, эти рисунки получались неосознанно. Девочка могла носиться мыслями где-то далеко, пока ее пальцы, сжав ручку или карандаш, выписывали странные сочетания букв и слов.
Сейчас ее мысли вернулись сюда. Точнее, девочка уставилась на Тимофея, который с совершенно беспечным видом стоял у доски, показывая отсутствие страха.
– Ну, Семенов, – вздохнула математичка, чувствуя, что мальчишка ни капельки ее не боится, что вызывало ее раздражение и, одновременно, некоторое уважение к нему, – что ты там расскажешь?
Улыбка у него была самой обаятельной из всех. Девочка это точно знала. На нее велись не только ученики, но и учителя, и вообще, все кругом. Знал это и сам мальчик, и бесцеремонно этим пользовался.
Семенов блеснул белыми зубами, которые бы сделали честь самому красивому актеру современности, отчего на его щеках заплясали лукавые ямочки. В эти ямочки влюблялись все девчонки без разбору. Об этом факте тоже было всем известно.
– Евгения Петровна, – произнес мальчик низким грудным голосом, продолжая улыбаться, и девочка внутренне затрепетала. – Сегодня я ночевал на другой квартире. Помогал бабушке с ремонтом. Она у меня старенькая, как вы знаете. Возился до ночи и не успел прочесть параграф. Но я знаю, что это мои проблемы. Так что я сам виноват и готов понести за это самое суровое наказание.
Подлец был хорош. Чертовски хорош. И математичка тоже это понимала. Она кивнула, напуская понимающее выражение на лицо, почти сострадательное.
– Эх, Семенов, Семенов, – проговорила она. – Так и быть. Садись. Помогать тем, кто в этом нуждается – важное дело и принципиальное. Но смотри мне, чтобы в следующий раз…
Тимофей замер, прижав руку к груди в театральном жесте:
– Обещаю, Евгения Петровна! – с пафосом воскликнул он, но ямочки на щеках стали еще глубже.
Семенов занял свое место, победно оглядев одноклассников. Кто-то смотрел с восхищением, а кто-то и с завистью.
– Ну, конечно, – бубнили они. – Он отмучился, а нам сейчас страдать…
Но кривоватый палец с красным ногтем вновь заскользил по списку в журнале. Математичка подняла голову и почти злорадно уставилась в сторону окна:
– Велегорская Лара – к доске!
Класс шумно закопошился. Ученики принялись оборачиваться на худую маленькую девочку с двумя черными косичками.
– Ты-то, конечно, прочитала заданный материал? – повысила голос математичка, предвкушая расправу. – Встань, пожалуйста.
Лара, не меняясь в лице, подчинилась. Пальцы бросили карандаш на раскрытый учебник. Евгения Петровна походила на нахохлившуюся сову с крючковатым носом. А еще, прямо на учительском столе, сидел Он – Угольщик. Лара так и уставилась на рослый черный силуэт.
«Только не надо! – мысленно взмолилась она. – Давай не сейчас!»
Силуэт дрогнул. Неровные игольчатые изломы его тела мелко задрожали, словно помехи на экране телевизора: Он смеялся своим жутким, низким смехом, от которого шли бесконечные мурашки. Потешался над кем? Над Ларой или математичкой?
– Велегорская! – громкий оклик из уст Евгении Петровны заставил девочку вздрогнуть. – Изволь ответить на вопрос. Повторяю для слабослышащих. Ты готова к сегодняшнему уроку? – голубые глаза смотрели, не мигая.
– Я бы так не сказала, – ответила Лара в тон математичке, и снова посмотрела на Угольщика. Он спрыгнул, а точнее соскользнул со стола, точно невиданное черное желе. Впрочем, у него же не было костей, как подозревала Лара.
Математичка недовольно поджала губы.
– И что же, позволь спросить, тебе помешало? Тоже ремонт помогала делать?
Кто-то справа от Лары зафыркал от смеха, едва успев зажать рот рукой.
– Нет, – девочка смотрела прямо в водянистые глаза. Математичке это не понравилось.
– Тогда почему же ты не готова к уроку?
– Я просто не читала параграф, – послышался спокойный ответ, и черный сгусток снова зашелся смехом.
В этот момент многим показалось, что от негодования у Евгении Петровны зашевелился ее тугой маленький пучок на голове.
– Просто не читала? – переспросила она, трясясь от гнева. – И что же помешало вашему величеству это сделать?
– Мне не хотелось.
По классу вновь пронесся глухой ропот. Кажется, эта Велегорская опять нарывается! Ну и дура.
Математичка почуяла кровь. Ноздри ее широкого носа алчно затрепетали.
– Значит, ты намеренно проигнорировала мои слова и решила саботировать урок, так, Лара?
Девочка вздохнула, но пути назад у нее уже не было.
– Выходит, что так, – послышался спокойный ответ.
Евгения Петровна побагровела. Девочка с любопытством посмотрела на нее, несмотря на то, что ей грозила серьезная опасность. Математичка собиралась превратиться в страшное чудовище, и Лара ждала этого мгновения, чтобы та раскрыла свою суть, и это стало бы видно не только ей одной, но и прочим ученикам.
Под личиной человека явно скрывалось потустороннее существо. Как же просто его можно было вывести из себя.
– Без родителей ко мне на урок не приходить, – из широкой абрикосовой груди вырвался грозный рев. – Ты поняла меня, Велегорская?
Лара чуть нахмурилась.
– Но, Евгения Петровна, у меня нет родителей. Вы забыли. Они не смогут прийти.
Математичка грохнула кулаком по журналу, впечатывая его в стол.
– Велегорская – к директору! Немедленно!
Класс зашептался от парты к парте. Завертелись девчонки и мальчишки, зашушукались, радостно обсуждая очередную новость.
Лара собирала вещи, складывала учебник, тетрадь и пенал в рюкзак. Сердце ее колотилось, как у маленького зверька, который вступил в неравную битву с противником. Черная тень скользнула на стену, а оттуда – на потолок, и сжалась, превращаясь в огромного мохнатого паука. Его круглые глаза светились, точно галогеновые лампы, а хелицеры двигались: Угольщик снова смеялся, на этот раз с противным скрежетом.
– Я жду! – пронесся еще один рев. – И посмей мне только сбежать, как в тот раз! Для тебя в этом городе школы уже закончились. Наша – последняя. Уяснила?
Лара ничего не ответила, закидывая рюкзак за спину, игнорируя насмешливые взгляды, сдавленное хихиканье и черного паука над головой. Математичка стала похожа уже не на сову, а на раздувшуюся жабу, на которую зачем-то натянули абрикосовый свитер. И жабу эту так переполнял воздух, что она грозила вот-вот треснуть и разлететься по аудитории.
Девочка с черными косичками живо представила себе эту картину. Ее серьезное лицо исказилось, из глубины наружу принялся пробираться тот самый глупый смех, который вечно берется откуда-то невовремя, и способен испортить все, что угодно. Но Лара уже была не в состоянии сдерживаться.
Она расхохоталась заливисто, отпуская этот смелый, задорный смех на волю, который затопил классную комнату.
Лара потом не столь отчетливо помнила, что происходило дальше, и как математичке удалось справиться с собственным раздутым от злости телом и не лопнуть.
Но самое удивительное было то, что перед тем, как математичка вытолкнула в коридор заходящуюся в диком, неистовом хохоте Лару, она успела заметить пробудившиеся ямочки на щеках Семенова и его восторженно-удивленный взгляд.