Наверное, никто не может со стопроцентной уверенностью назвать себя самым невезучим человеком во вселенной, но, если бы Хесуса Хименеса попросили спрогнозировать вероятность падения кокоса на человеческий затылок в самом центре Нью-Йорка, он бы не задумываясь ответил:
– О, это как раз случилось со мной в прошлую среду!
И так оно и было. Хесус владел небольшим пуэрториканским ресторанчиком на 8-й авеню. В ту среду они подавали традиционный десерт Темблеке, основными ингредиентами которого были кокос и корица. С самого утра Хесус ждал поставку и так нервничал, что даже пропустил второй завтрак. Когда же машина с веселыми оранжевыми пальмами на борту наконец припарковалась у заднего входа, он бросился разгружать ее вместе с поварами.
Это могла бы быть чудесная история о слаженных действиях команды Хесуса, или о прекрасном десерте, попавшем в рот к известному кулинарному критику, или хотя бы о работе логистической компании, перевозившей кокосы в Нью-Йорк прямо из Пуэрто-Рико, но увы, в ней фигурировал сеньор Хименес, а значит счастливого финала быть не могло. Окончив разгрузку, Хесус прислонился к стеллажу, чтобы передохнуть и вытереть трудовой пот со лба. За спиной что-то хрустнуло, полки опасно накренились, и кокосы с самого верхнего яруса засыпали беднягу.
Очнулся он уже в больнице.
– Сколько вы весите, мистер… – доктор быстро заглянул в его карту. – Мистер Хименес?
– Сто пятьдесят… Эээ… Сто семьдесят… Девять. Сто восемьдесят три килограмма.
– Сто восемьдесят три? Точно?
– Да, я уверен. Просто забыл, – Хесус густо покраснел.
– Ничего страшного, это бывает со всеми нами. Что ж, мистер Хименес, травма у вас, мягко говоря, необычная. Получить кокосом по голове, как вы умудрились?
– У моей семьи свой ресторан, Алькапуррия, может, вы слышали?
– Нет, не довелось.
– У нас традиционная кухня, знаете ли, и там… То есть у нас есть десерт, для которого нужны эти самые…
– Кокосы, – подсказал врач.
– Да-да, точно. Так вот, стеллаж оказался с дефектом, знаете ли, такое бывает. Кто-то не досмотрит на заводе, вещь приходит порченная, хрупкая.
– Да, думаю, многие с этим сталкивались.
– Я сталкиваюсь с этим постоянно! – Хесус чуть не плакал. – Стеллаж сломался, и все кокосы с него попадали на мою бедную голову. Хорошо, что она у меня крепкая! Кто бы не делал её в небесной канцелярии, уж он-то не отвлекался, череп получился что надо, знаете ли!
– Это уж точно! У вас всего лишь лёгкое сотрясение мозга. Как вы себя сейчас чувствуете? Вас тошнит?
– Я немного устал. Чувствую себя так, словно вагоны разгружал.
– Что ж, в вашем случае это соответствует действительности, так?
Хесус кивнул.
– Что меня действительно беспокоит, так это ваш вес. У вас есть лечащий врач?
Хесус еще раз кивнул.
– Вы обсуждали с ним эту проблему?
На этот раз Хесус затряс головой так яростно, что в глазах потемнело.
– Я понимаю, – мягко продолжил доктор. – Вы мужчина высокий, и могли не замечать лишних килограммов, но они сказываются на здоровье, даже если не видны.
Тут он, конечно, лукавил. Хотя Хесус действительно был очень высокого роста, его вес от этого меньше не становился. Он давно уже забыл, как выглядят изнутри магазины одежды для обычных людей, и заказывал свои многочисленные гавайские рубашки необъятных размеров у портного. Его жена одевалась там же, и, по правде, обоих это устраивало. Нет, может, не сойди их интимная жизнь на нет, Хесус бы и задумался о спорте или, упаси Бог, диете, но жизнь сложилась так, как сложилась. Дети выросли и покинули отчий дом, страсть забыла туда дорогу. Только и оставалось, что просто любить друг друга и… еду.
– Мы также обнаружили у вас в крови повышенное содержание лейкоцитов и СОЭ, но это нормально при таком весе. Воспаление – постоянный спутник жировой ткани, к сожалению. В любом случае, я дам вам рекомендации по питанию и двигательной активности при выписке. А пока лежите, отдыхайте и не переживайте ни о чем. И, мистер Хименес?
– Да?
– Обязательно наведаюсь в ваш ресторан через пару недель проверить, как вы соблюдаете мои рекомендации, – вроде бы доктор шутил, но голос звучал обеспокоенно.
Через три дня Хесус покинул отделение больницы, не забыв швырнуть все рекомендации в урну у входа. Для себя он твёрдо решил, что риск получить инсульт гораздо выше у доктора, работающего более 60 часов в неделю, чем у Хесуса, ведущего размеренный, сытный образ жизни, а потому в рекомендациях смертников он не нуждается. Что ему точно необходимо, так это хороший отпуск!
Конечно, жена Хесуса, Табита, обожала Пуэрто-Рико почти так же сильно как и он сам, но никто не испытывал большего восторга от их приезда, чем его дорогая mamá! Казалось, весь город узнал о визите четы Хименес даже раньше, чем они купили билеты.
Стол был накрыт, многочисленные друзья и родственники уже собрались на заднем дворе. И, хотя пожилая сеньора Хименес всем нашла занятие по способностям (это она умела), гомон стоял невероятный. Гости перекрикивались из разных концов сада: кто-то нёс пиво, а кто-то его разливал на не очень везучих соседей, кто-то проверял лечон[1] на готовность, пытаясь урвать кусок раньше срока. Кричали дети, так и норовящие попасть тебе под ноги, хрустели жареные бананы и кто-то едва не поругался, вспомнив результаты прошлого футбольного матча. Одним словом Хесус был дома, с семьей, в которой все разделяли его ценности.
Один праздничный ужин сменялся другим, и, провожая гостей, каждый из которых сжимал в руках пару бумажных тарелок, бережно завёрнутых в фольгу, чтобы еда не остыла, Хесус чувствовал себя абсолютно счастливым.
Вот только усталость никуда не делась, травма по-прежнему давала о себе знать. Вдоволь накупавшись, загорев и набродившись с Табитой по пляжу, Хесус вернулся в Нью-Йорк к рутинной работе. Пусть он и чувствовал себя вымотанным донельзя, отпуск всё равно получился отличный. Табита счастлива, самолет с ними не свалился в океан, дети получили гостинцы от бабушки. Чего ещё можно желать? Только побыстрее окунуться в любимое семейное дело!
И, признаться, окунуться было во что. Оказывается, пока он развлекался, по всему миру пронеслась тревожная новость: открыли новый вирус. Первым заболевшим стал некто Эдвард Карстон, обратившийся в скорую помощь с высокой температурой и насморком. Событие это никого бы не взволновало, не скончайся Эдвард ровно через три дня после своего обращения.
Существует теория, что одного человека от другого отделяет не больше восьми рукопожатий. Влюбились в солиста группы, победившей на Евровидении? От вас до него не больше восьми человек. Хотите встретиться с президентом? Та же история.
Хесус и Эдвард находились на расстоянии в одно рукопожатие, и соединял их официант Алькапуррии, обслуживающий мистера Карстона в ту злополучную среду. Официант, юный Дин Томпсон, скончался в один день с Эдвардом, но его имя не вошло в историю. Жаль! Он был единственным сотрудником ресторана, в чью голову закралась верная догадка: машина с оранжевыми пальмами на бортах привезла в их кафе кое-что похуже кокосов[2].
Но Дин Томпсон никому и ничего не успел рассказать, а потому весь мир, затаив дыхание, продолжал следить за историей мистера Карстона.
Температуру несчастного так и не удалось сбить. Он прибыл в больницу, когда термометр показывал 40,6 градусов по Цельсию, а умер, когда цифры перевалили за 43,2! За ним последовали его жена и двое детей, мальчики, семи и девяти лет. Они сгорели всего за день, бедняжки! Когда же схожие симптомы проявились и у сотрудников скорой помощи, врачи забили тревогу.
Так появился вирус, названный в честь своей первой официально зарегистрированной жертвы, вирусом Карстона. Так началась третья мировая война, только вели её сразу все государства разом, объединившись против нового, невидимого врага. Так, во всяком случае, считал Хесус Хименес.
Когда правительство США посадило всех дома, Хесус сидел. Когда ресторан закрыли, он верил, что всё обойдется. Когда всем гражданам предложили сделать только что разработанную вакцину, Хесус и Табита были первыми, кто решился её попробовать. Правда, Табите «повезло»: прямо на входе обнаружили, что она уже больна, а потому прививку делать не стали.
Это могла бы быть чудесная история о том, как люди совершили научный прорыв, или как человечество выжило в неравной битве со смертельно опасной болезнью, или хотя бы о работе медицинских пунктов и врачей, стоявших на передовой, но увы, в ней фигурировал сеньор Хименес, а значит счастливого финала быть не могло.
В мире насчитывалось всего 5 вакцин, 4 из которых были абсолютно безвредны. Для их создания использовался лишь один ослабленный штамм вируса и некоторое количество вспомогательных веществ. От Карстона такая вакцина не защищала, слишком уж быстро эта гадость менялась, но и вреда от неё тоже не было. Гораздо хуже обстояли дела с пятой версией, содержащей активную часть вируса. Но это Хесус узнал только спустя сутки после укола, хотя и не успел толком сформулировать своё суждение.
Сначала температура поднялась у Табиты. Она моментально слегла, щёки её горели нездоровым румянцем, губы растрескались до мяса. Её без конца тошнило, и Хесус разрывался между кухней, где он набирал для жены свежей воды, и ванной, где стирал и отмывал всё, что она заблевала.
Он ещё пробовал дозвониться в скорую на второй день, когда проснулся утром и не смог встать с постели. Тело горело, простыни буквально обжигали сухую кожу. Нестерпимо хотелось пить, но его и кухню разделяла по меньшей мере пустыня Сахара. Табиту уже не рвало. Она лежала очень тихо, изредка что-то бормоча себе под нос. Кажется, ей виделись змеи, притаившиеся в темных углах комнаты. Хесус знал, что змей там нет, но боялся, что увидит их завтра.
На третий день Табита умерла. Это случилось очень рано утром. Хесуса в очередной раз тошнило, так что он видел, как это произошло. Она уже не открывала глаз, дышала через приоткрытый рот, хрипло и со свистом. Эти вдохи стали прерывистыми, частыми, а потом прекратились совсем. Всё быстро и как-то обыденно. Креветки красочнее отходят на тот свет, знаете ли!
В скорой по-прежнему никто не отвечал. Хесус попробовал дозвониться детям, хотел узнать, как они себя чувствуют, но и они к телефону подходить не спешили. Закрыв распухшие веки, он принялся молиться.
Хесус долго говорил с Богом, прося позаботиться о его жене, выражая надежду на то, что они ещё встретятся, потому что Табита была для него всем. Он просил и о детях, умолял защитить их от этого ужаса, потому что он сам уже не сможет. Когда к вечеру Хесус понял, что в кресле-качалке возле антикварного шифоньера сидит его покойный отец, а Табита расчесывает длинные, чёрные как ночь, волосы за туалетным столиком, за которым она проводила каждый вечер последние 30 лет их брака, он начал просить о другом.
«Господи, всё хуже, чем я думал. Я вижу mi papá, и он говорит мне, что надежды нет. Табита держит меня за руку, и я благодарен тебе за это, но Господи, если это правда, если всем нам суждено умереть вот так, то пусть мои дети умрут быстро, быстрее чем я, пожалуйста!»
Хесус не знал, слышал ли его Господь, но ночью он смог спросить у него. Он думал, что смог. Иисус стоял в дверном проеме, точь-в-точь такой, какой он был раньше на мамином комоде. Она собирала статуэтки и ходила в церковь, где ей… Ей дали что? Она приносила оттуда пирожки, но он думал не об этом. И там так красиво пели! Хесус любил церковный хор и всегда тихонько подпевал ему. Какая же была его любимая… Нет, стойте, стойте!
В горячке Хесус кричал, не замечая этого. Иисус! Мама принесла фарфоровую статуэтку и поставила у него в дверном проеме. Она была огромная, в два человеческих роста. И никаких увечий, следов распятия, только Иисус, и Дева Мария, и, Святые угодники, я падаю, падаю…
Нет, он на кровати. Вокруг всё белое, потому что всё – это часть Его. Он во всём белом. Его простыни больше не жгут, потому что Он милостив к детям своим. Я надеюсь, они умрут. Я надеюсь, они все умрут, да? Да?!
Кто-нибудь меня слышит?! Конечно! Конечно, все его слышат, все – часть. Песчинка. Песок. Горячий песок прилипает к мокрым ногам, Хесус совсем маленький, они с мамой на пляже, только она теперь фарфоровая. Мама смотрит на мир с огромного утеса в его двери, но дует ветер. Он чувствует ветер. Пахнет солью. Ветер дует на его фарфоровую маму, и она падает со скалы, разлетаясь на белые осколки. Раньше, чем он.
Теперь он может бежать, куда захочет. Хесус закрывает глаза, и вспышки воспоминаний в его голове сливаются в один сплошной белый шум, словно кто-то включил неисправную галогеновую лампочку. Ему вечно достаются неисправные вещи.