Когда стулья заскрипели, сообщая о намерении сидевших на них людей покинуть кабинет, я стремглав отбежала в дальний темный угол коридора в здании директоров и начальников.
Первой из кабинета вышла Милена – раскрыла зонт и поспешно удалилась в дождь, хлюпая клоунскими башмаками. За ней на улицу выбежала Фридочка, завернувшись в шерстяную шаль.
Затем на пороге появились Тенгиз и психолог Маша. Такая она была субтильная, как будто никогда и не ходила беременной. Она застегнула куртку, натянула капюшон, достала из сумки связку ключей, но, словно не решаясь выйти в непогоду, засунула руки в карманы и принялась дрожать от холода, выстукивая зубами и ключами дробь.
Тенгиз возвышался над ней как телебашня, отчего психолог Маша выглядела совсем пушинкой, готовой оторваться от земли при первом дуновении ветра, и мне трудно было представить, как она может кого-то лечить с такой шаткой комплекцией.
– Не нужно ли нам с тобой поговорить с глазу на глаз? – осторожно спросила психолог Маша, высматривая что-то в ливне.
– Зачем? – спросил Тенгиз.
– Может быть, тебе бы хотелось… проработать… поделиться с кем-нибудь… просто не оставаться наедине… Ты когда-нибудь ходил на психотерапию?
– И не собираюсь, – ответил Тенгиз. – Хоть мне и не раз предлагали – от министерства обороны, как члену осиротевшего семейства, мне ведь полагается.
– Жаль, – вздохнула психолог Маша. – Ты не веришь в эффективность психологической помощи?
– Верю, – ответил Тенгиз. – Но не люблю, когда со мной разговаривают на этом вашем жаргоне, как будто я статистическое данное. Бесчеловечно это. Далеко и бессмысленно. Все психологи одинаковы. Думают, что только им известно, как все в человеке должно работать.
– А где твоя жена? – спросила психолог Маша.
– Мы довольно быстро разошлись. – Тенгиз щелкнул зажигалкой. – Невозможно было вместе жить после такого. Ну представь, как тут проживешь, если каждый день начинается с вопроса “кто виноват?”. Она вернулась в Батуми. Так лучше.
Психолог Маша снова вздохнула, и ее зубы застучали еще чаще.
– Что это мы все обо мне? – Тенгиз пустил облако дыма в холодный воздух. – Давно ты работаешь психологом?
– При чем тут я? – замялась Маша. – Здесь важен ты, потому что от твоего благополучия зависит благополучие наших ребят. А моя личность в данном случае никакой роли не играет.
– Вот именно поэтому я никогда и не обращусь к психологу, – заявил Тенгиз. – Езжай домой или куда там тебе. Поздно уже. Мне скоро на смену заступать. Пять человек остались, но это все равно что двадцать. Чем их меньше, тем их больше.
– Я интерн, – вдруг сказала психолог Маша. – Это третий год моей клинической интернатуры.
– Совсем зеленая, – усмехнулся Тенгиз. – Но в терминах шаришь. Зачем тебе все это?
– Я хочу помогать людям, находящимся в кризисных ситуациях. Я верю, что…
– Да ну брось. Зачем оно тебе?
– Да так, – в третий раз вздохнула психолог Маша. – Я недобрала баллов, чтобы поступить на медицинский, с математикой у меня вечно были нелады. Вообще-то меня всегда тянуло в искусство, но мои родители не хотели, чтобы я становилась художницей. А учителя слишком мало зарабатывают.
– Видишь, как все просто, – усмехнулся Тенгиз. – Не надо мудрить. Родители всегда виноваты, а работа с людьми – это вид искусства.
– То же самое говорит мой мадрих, – сказала психолог Маша.
– Про родителей?
– Про искусство.
– У тебя тоже есть мадрих? – удивился Тенгиз. – Я думал, это привилегия детей и подростков.
– Супервизор. У каждого психолога должен быть мадрих. Вообще у каждого человека должен быть мадрих.
– И кто твой супервизор?
– Ты его знаешь, раз работаешь в программе “НОА”. Он наш главный психолог.
– А! Ну конечно знаю. Кто ж его не знает. Хороший мужик. Теперь я спокоен. Ты в надежных руках.
– Не спорю.
– Вот и хорошо. Езжай домой. Наше время подошло к концу.
– Ты ни в чем не виноват, – неожиданно выдала психолог Маша. – Я знаю, что тебе так не кажется, и все равно ты ни в чем не виноват. Иногда судьба это просто судьба.
– Откуда ты знаешь? – спросил Тенгиз странным голосом.
– Знаю, – ответила психолог Маша. – Некоторые вещи я просто знаю.
– Ясно, – задумчиво протянул Тенгиз.
– Пока, – сказала Маша. – Если что, я всегда здесь. Помни об этом.
– Помню.
Маша растворилась в ливне, а Тенгиз все стоял, прислонившись к дверному косяку, и курил. Выстрелил окурком в ночь, а потом закурил еще одну сигарету. И еще одну. Я думала, это никогда не закончится и мне суждено остаться ночевать в здании директоров.
После четвертой сигареты Тенгиз выключил свет в кабинете, запер его на ключ, затянул шарф на шее и наконец удалился.
Я подождала пару минут. Потом вышла из своего укрытия. Подобрала окурки, которые он выбросил, и выкинула в урну.
Дождь лил как из ведра, и я побежала обратно в общежитие, прикрывая голову руками.
Я твердо знала, что нашу девятую заповедь не нарушу – Тенгиз не должен ничего знать. Я больше не думала о Владе, я думала о нем.
Аннабелла уже не слонялась по комнате, а чинно сидела на стуле у своего стола, нарядившись в стильный черный спортивный костюм.
Ее взгляд опасливо нашаривал кого-то за моей спиной. Видимо, она ожидала, что вся воспитательская команда Деревни ворвется следом за мной в комнату со смирительными рубашками и шприцами. Ее страшно удивило, что я вернулась одна.
– Где они? Ты что, никого не нашла?
– Никого не нашла.
На какой-то миг мне показалось, что у Аннабеллы разочарованное выражение лица. Но оно моментально сменилось ожидаемым облегчением, так что, должно быть, мне померещилось.
– А завтра? Ты им расскажешь завтра?
– Ничего я никому не расскажу. Очень мне надо, чтобы ты самоубилась.
– Да не собираюсь я самоубиваться, – флегматично произнесла Аннабелла, достала из ящика стола пилочку и принялась как ни в чем не бывало подпиливать уголок изящного ногтя. – Не надо мне верить. Я всегда рассказываю страшные истории, когда мне плохо, но это просто мое воспаленное воображение.
– Ты резала себя, – сказала я, не позволяя, чтобы меня сбили с толку. – Я видела, как ты себя резала бритвой. Я все еще способна отличить воображение от реальности.
На самом деле в данный момент я вовсе не была в этом уверена.
– Это не называется “резать”. Фу, какое противное слово. Это кровопускание – очень действенный метод. Ты же читаешь книжки, Комильфо! Когда-то врачи считали такой способ панацеей от всех проблем. А то, что сегодня так не считают, так это только потому, что наука всегда связана с идеологическими тенденциями и модой и научные выводы меняются без всякой связи с реальным положением дел. Вот, например, когда-то девушки выходили замуж в четырнадцать лет, а сегодня это вне закона. Так что это значит? Что девушки за двести лет поменялись? Ничего подобного. Просто мода изменилась. Вот и все. Пройдет еще сто лет, и все опять станут жениться в четырнадцать и пускать себе кровь, когда болеют.
В словах Аннабеллы было разумное зерно. В самом деле, в моих любимых книгах врачи любили пустить кровь бледным дамам, изнемогающим от недугов душевных и физических.
– Я не ненормальная. – Аннабелла почувствовала во мне понимание. – Сама подумай. Если столько людей в течение стольких лет так поступали, разве может быть, что они кругом ошибались?
– Не знаю, – честно призналась я. – Ты меня напугала.
– Это ты меня напугала, – сказала Аннабелла своим обычным надменным тоном. – Где это видано так врываться к человеку в личное пространство? Ты сломала окно в туалете. Что мы теперь будем делать без окна?
Приходилось признать, что метод Аннабеллы работал: от ее недавней хандры не осталось и следа.
– Починим окно, – сказала я. – Ты точно больше не хочешь умереть?
– Я же тебе говорю, что никогда не хотела умирать. Почему ты мне не веришь?
– Потому что я тебя совсем не знаю и ты полна сюрпризов. Если бы ты видела себя час назад, ты бы сама себе не поверила.
– Все мы полны сюрпризов, – мудро заметила Аннабелла. – Ты просто очень наивная, Комильфо. Я же знаю, что ты большая фантазерка и воспринимаешь любую обыденную мелочь как великую драму и начинаешь строить из себя рыцаря в блестящих доспехах, который всех хочет спасти. Но я вовсе не нуждаюсь в спасении, как не нуждалась в нем и тогда, когда ты с какого-то перепугу наехала на Арта. Так что я прощаю тебе сломанное окно и вторжение в мое пространство, потому что тому виной не ты, а то, что никто тебя не научил разбираться в людях.
В этом тоже был резон. И как бы там ни было, ей все же удалось окончательно сбить меня столку.
– Никого не слушай, – заявила Аннабелла. – Я сама научу тебя жизни. Поверь, я через многое прошла.
– Чему это ты собралась меня учить?
– Ну, например, про мальчиков.
– Что про мальчиков?
– Ты же даже никогда не целовалась.
Я пожала плечами. Это ни для кого не было тайной.
– Так давай я тебя научу, чтобы ты не была застигнута врасплох, когда дело дойдет до настоящего поцелуя, и не начала пинать кавалера ногами, придумав, что он посягает на твою честь или что ты там любишь себе воображать по своим романтическим книжкам.
– Как это? – оторопела я.
– Ну вот так. Иди сюда. Я тебя поцелую.
– Ты опять с ума сошла? Ты же девочка!
– Господи, Комильфо, что за ханжество? Ты что, никогда не читала Анаис Нин? Женская любовь ничуть не хуже двуполой. Хочешь, я тебе дам почитать? Тебе понравится. В свое время она открыла мне целый мир. И “Лолиту” дам.
Можно было подумать, что Аннабелле не пятнадцать лет, а все сорок.
– Ты мне отказываешь? – состроила мне глазки сорокалетняя женщина и взмахнула неухоженным каре. – Ты же час назад читала мне лекцию о том, что все мужики козлы.
Аннабелла протянула ко мне руки, и я застыла на месте, словно меня загипнотизировали. Ее взгляд пронизывал до костей. Мне стало холодно. Я чихнула.
– Я такого не говорила, – запротестовала я. – Я сказала, что Арт козел.
– Комильфо, ты ведь никому не расскажешь про бритву? – ласково прошептала Аннабелла. – Узколобые люди не способны это понять. Они решат, что я больная на голову, но ты ведь понимаешь, что это не так. Что я должна сделать, чтобы ты сохранила мою тайну? Скажи, чего ты от меня хочешь, и я это выполню.
Странной девушкой была Аннабелла, раз ей казалось, что должна платить такую цену за одолжение. Еще более странным было, что она посчитала, будто я интересуюсь ею, как мальчики. Но я решила не обижаться.
– Влада, я от тебя ничего не хочу. Только помочь, но не знаю как. Может, тебе стоит обратиться к психологу? Знаешь, сюда приезжает одна женщина, ее зовут Маша…
– Никто меня не любит, – прошелестела Аннабелла с глубокой печалью. – Даже ты меня не любишь и хочешь сплавить какой-то Маше. Ты точно такая же, как… мой папа!
– Я уверена, что твой папа тебя очень любит, – сказала я, вспомнив о посылках, которые Аннабелла получала чуть ли не каждую неделю.
– Чушь. Человек, который тебя любит, никогда не позволит тебе уехать из дома.
Тут я подумала о том, что и попытки моего папы воспрепятствовать мне сводились к одной-единственной, и я поверила, что меня тоже никто не любит и что и я никому не нужна, кроме Аннабеллы. Должно быть, моя соседка обладала магической способностью заставлять людей чувствовать то же самое, что чувствовала она сама. Только с Артом ей этот трюк не удавался.
– Эх… – выразительно вздохнула Аннабелла. – Но я не хочу говорить о своем прошлом. Я никому не нужна. Даже тебе, раз ты хочешь, чтобы меня вытурили из нашего нового общего дома. А ведь мы теперь одна семья и ты мне как сестра! Как же ты можешь?
Внутри у меня растекалась черная пустота. Я опять чихнула.
– Кажется, ты заболела, – проникновенно сказала Аннабелла.
И, совершив задуманное, обняла меня крепко. Только непонятно было, дарила ли она мне объятие или пыталась вызвать на ответное. В любом случае я не шелохнулась.
– Что я могу для тебя сделать? – спросила я.
Аннабелла выпустила меня из объятий:
– Позвони Арту.
– То есть как?
– А вот так. Раз ты хочешь мне помочь, позвони ему и скажи, что ты застала меня целующейся с Юрой Шульцем.
– Что?! Зачем?
– Он приревнует меня и сразу поймет, что я ему нужна. Это всегда срабатывает.
– Но я… никогда не общаюсь с Артом. Он знает, что я его терпеть не могу. Он мне не поверит и вообще не поймет, с какой стати я ему звоню.
– А ты придумай что-нибудь.
– Что?
– Да я не знаю. У тебя богатая фантазия.
– Влада…
– Ты же обещала мне помочь! Неужели ты хочешь, чтобы мне опять стало плохо и я опять взялась за бритву?
– Хорошо, я ему позвоню, – согласилась я. – Но кабинет вожатых сейчас закрыт. Не идти же мне к автомату. Там страшный ливень. Можно завтра?
– Я тебе дам зонт. Комильфо, я не могу больше ждать. Мне очень плохо.
И, не дожидаясь дальнейших пререканий, Аннабелла начеркала на бумажке номер телефона, всучила мне карточку, клетчатый зонт и свой фирменный плащ от Берберри.
– Иди скорее, пожалуйста!
Я снова вышла в дождь. Добежала до автомата. Ледяными руками защелкала по кнопкам. Мне ответила пожилая женщина. Я попросила Артема.
– Артемушка, тебе какая-то барышня звонит, – услышала я. – Подойдешь?
– Да, Лариса Яковлевна, – непривычно вежливо отозвался козел. – Я сейчас.
Взял трубку и сказал “але”.
– Арт, это Зоя. – Я попыталась придать голосу отстраненность и деловитость.
– Какая Зоя?
– Комильфо. Из Деревни. Соседка Влады.
Будь я на месте Арта, я сама была бы шокирована.
– Ну? – сказал Арт, справившись с первичным шоком.
– Ну, короче, я тебе звоню по такому делу. Влада и Юра Шульц целовались сегодня вечером в курилке.
– Чего?! Как? Почему? – засыпал меня вопросами рогатый герой-любовник.
– Я случайно проходила мимо и заметила. Я думаю, тебе стоит поскорее вернуться, иначе Влада от тебя уйдет.
– Че… погоди… я не понял… Что, серьезно, что ли?
– Серьезно.
– Да ни фига не может быть. – Арт понизил голос. – Ты их с кем-то перепутала.
– Я не слепая.
– Ты шизанутая.
Мне хотелось на это ответить, что я очень надеюсь, что Аннабелла… то есть Влада уйдет от него к Юре Шульцу, но сдержалась.
– Мне плевать, что ты обо мне думаешь. Я не ради тебя стараюсь.
– А ради кого?
– Я имею свои виды на Юру Шульца, – заявила я очень доверительно. – Не хочу, чтобы Влада его у меня увела. Вот так вот.
– Так, – сказал Арт в глубокой задумчивости. – Меня не было в Деревне всего одну неделю. Офигеть просто.
– Артемушка, жаркое остывает! – послышалось из далекого далека. – Мы ждем тебя к столу!
– Влада от тебя реально уйдет, если ты ею не займешься, – поспешила я его надоумить. – Позвони ей, что ли. Или пошли ей цветы.
– Цветы?! Да как она вообще могла с этим лошарой…
– Арт, – сказала я самым лицемерным тоном, на который была способна, больно вонзив ногти в свои ладони. – Ты самый нормальный пацан в нашей группе. Это каждому ясно. Юра тебе не конкуренция. Докажи это, вот и все.
– Докажу, докажу, не сомневайся, – злобно сказал самый нормальный пацан. – Спасибо, что просветила. Покедова.
И бросил трубку.
Я вернулась в комнату, промокшая до нитки. Ветер искорежил остов клетчатого зонта, вывернув наизнанку. Никакие зонты не выдерживают иерусалимской осени.
– Ну что? Ну как? – бросилась ко мне Аннабелла.
Я вкратце пересказала нашу великосветскую беседу.
И мы стали ждать.
– Давай пойдем спать, – спустя бесконечное время предложила я, зевая и изнемогая от усталости.
Аннабелла выключила свет и залегла на мою кровать.
– Ложись рядом, я не хочу спать одна. Тут слишком холодно из-за сквозняка, который ты учинила. Мы погреемся. Ну что тебе стоит?
Мне это ничего не стоило, кроме нарушенного уговора не посягать на личное пространство каждой из нас, но все заповеди и так были перечеркнуты самой Аннабеллой.
– Ты же сама говорила, что не любишь, когда к тебе прикасаются, – сказала я. – Встань, пожалуйста, с моей кровати.
Но она меня не послушалась,
– Мне нужно человеческое тепло, – заявила Аннабелла. – Мне холодно и одиноко. Ты же обещала мне помогать.
Так что мне пришлось лечь рядом. Аннабелла взяла меня за руку и с силой вцепилась в пальцы. Я так и не поняла, притворялась она или в самом деле была в отчаянии.
Некоторое время я пролежала с открытыми глазами, но потом усталость все-таки преодолела беспокойные мысли и тяжкие сомнения и я, кажется, задремала.
Дверь в комнату распахнулась, а от порыва сквозняка отворилась и дверь туалета. Я зажмурилась от света, лившегося из коридора.
На пороге стоял грозный памятник графу Воронцову, и я испугалась, что он пришел по мою душу.
Но в самом скором времени выяснилось, что это был всего лишь Тенгиз, который явился сообщить Владе, что ей звонит Арт и пусть она возьмет трубку в кабинете вожатых.
Влада перескочила через меня и пулей вылетела из комнаты, босиком.
– Почему вы спите в одной кровати? – громко спросил Тенгиз.
Я сделала вид, что продолжаю спать, но номер не прошел. Ветер гулял по комнате. Вожатый включил свет и прошагал в туалет. Дождь заливал подоконник и занавеску с оленями.
– Как это понимать? – спросил, высунувшись в зияющую дыру оконного проема. – Что здесь происходит?!
Лысина заблестела от воды, и глаза тоже заблестели – недобро.
– Кто сломал окно?!
Я никогда не видела Тенгиза в ярости. А может быть, то была тревога или затянувшееся состояние аффекта.
– Что это за вандализм? Кто посягнул на имущество Деревни? Кто к вам влез?!
– Никто к нам не влез, – поспешила я его успокоить. – Это я сломала окно.
– Зачем?!
– Аннабелла застряла в туалете, и нужно было ее вызволять, – придумывала я на ходу.
– Как это застряла?
– Ну, ключ в скважине заело.
– Ключ, значит, заело.
Тенгиз развернулся и с видом ищейки принялся разглядывать банки, склянки, расчески и диспенсеры на полочках под зеркалом.
Он кивнул на бурое пятно возле унитаза. Мне стало дурно.
– Это кровь, – уверенно сказал Тенгиз.
– Кровь, – подтвердила я. – И что в этом такого?
– Ты с ума сошла?! – заорал вдруг вожатый незнакомым страшным голосом.
Я сделала вид, что очень смущена, и сказала:
– Мы же девочки, в конце концов, у нас бывают… ну… ты знаешь.
Тенгиз опустился на закрытую крышку унитаза, как будто сдулся в одно мгновение. Поскреб лысину ногтями.
– Девочки не выдирают створки с мясом. Кто окно сломал, я спрашиваю?
– Я сломала, я уже тебе ответила. Я сильная. Я же бывшая акробатка. Низшей позиции.
Наверное, это могло прозвучать смешно. Но не теперь.
– Почему ты не позвала старших, вместо того чтобы окна ломать?
– Я вас искала, но не нашла, – соврала я.
– Никого не нашла? Во всей Деревне?
– Никого.
– Слушай меня, Зоя, ты заплатишь за окно.
– Заплачу, – с готовностью согласилась я. – Сколько окурков мне собрать?
– Не нужны мне твои окурки! – снова рассвирепел Тенгиз, а я вовсе была не рада, хоть столько времени и усилий тщетно потратила недавно, чтобы вывести его из себя. – Просто не попадайся мне больше на глаза.
Я хотела спросить: “Вообще никогда?”, но сдержалась.
Тенгиз резко встал и ударился головой о шкафчик, который висел над унитазом. Он чуть не обматерил шкаф, но тоже сдержался.
Я понимала, что сейчас Тенгизу очень хотелось поругаться со мной, но не могла доставить ему такого удовольствия. Мне было бесконечно жаль его – отсюда до самой Стены Плача.
– Я починю окно, клянусь мамой, – поспешила я успокоить Тенгиза. – Не надо так переживать.
– Да при чем тут чертово окно!
Если бы Тенгиз в гневе встретился мне в одесской подворотне, я бы неслась от него прочь с криками “Караул!”, но сейчас я его не испугалась. Ведь я понимала, в чем дело.
– Вы же взрослые люди! Вас отобрали в эту программу, потому что вы доказали свою самостоятельность и ответственность! Вас что, нельзя оставить одних на два часа? – Тенгиз вдруг внимательно на меня посмотрел. – Что это у тебя на лице?
Я спохватилась и отвернулась.
– Что у тебя на лице, Зоя?
– Я поцарапалась о гвоздь, когда лезла в окно, – снова соврала я. – Ничего страшного, всего лишь ссадина.
Тенгиз, кажется, очень старался взять себя в руки.
– Я не знаю, что ты от меня скрываешь, но это просто глупо. Я же все равно узнаю.
“Не узнаешь”, хотелось мне возразить. Отчасти из сострадания, отчасти назло.
– Зайди в кабинет и продезинфицируй царапину, – приказал Тенгиз. – Немедленно.
Гигантскими шагами покинул комнату. Я пошла за ним.
В кабинете Аннабелла вертела в руках провод телефона, зажав трубку между ухом и плечом, и выглядела так, будто победила в конкурсе красоты. Трудно было поверить, что несколько часов назад она занималась кровопусканием, а потом утверждала, что ее никто не любит.
Тенгиз достал аптечку и всучил мне вату и йод.
– Может, хватит болтать? – со злостью бросил он Аннабелле. – Вы скоро увидитесь.
– Целую-обнимаю, солнце, – проворковала она в трубку, и ее взгляд счастливо затуманился.
– Кто сломал окно в туалете? – спросил Тенгиз у Аннабеллы. – А ты молчи, – бросил он мне.
– Это перекрестный допрос?
– Тише! Отвечай, Влада.
Аннабелла встала со стула с таким апломбом, словно на ней был не спортивный костюм, а королевская мантия.
– Юра Шульц сломал окно, – заявила Аннабелла. – Он хотел влезть ко мне в комнату, а я его не пускала.
– Юра?! – У Тенгиза глаза на лоб полезли.
– Ну да. Комильфо пыталась ему воспрепятствовать, а он ее ударил. Случайно.
Я потеряла дар речи и ничего больше не могла сказать, ни правду, ни ложь. Аннабелла воспользовалась моим замешательством.
– Помогите Юре, Тенгиз. Он нуждается в моральной поддержке и в психологической помощи.
– Юра?! – Тенгиз тоже готов был потерять дар речи. – Это правда, Зоя?
Все это перестало быть комильфо и превращалось в ужасный, кошмарный моветон. Но Аннабелла кидала на меня такие взгляды, а Тенгиз был настолько выпотрошен и измучен психологической помощью, что я ответила:
– Ну… Юра давно ухаживает за Владой, но она ему отказывает, а он обижается. Он ничего дурного не замышлял. Честное слово. Это недоразумение. Пожалуйста, не ругай Юру! Я сама заплачу за окно, мы же договаривались!
– Ты выгораживаешь человека, который на тебя напал! – загремел Тенгиз. – Ты хоть понимаешь, что это значит?
Отступать было поздно, а с каждым новым шагом я все глубже вязла в трясине.
– Он на меня не нападал, я просто пыталась удерживать оборону окна… – Я чихнула, а потом закашлялась.
– Комильфо, – Тенгиз посмотрел на меня с такой опаской, что мне опять стало его невыносимо жаль, и мне тоже немного захотелось самоубиться, – что с тобой такое? Ты хочешь поговорить со мной?
Я больше всего на свете хотела с ним поговорить и меньше всего на свете этого хотела.
– Все в порядке, – продолжала я врать. – Это всего лишь окно.
– Стойте здесь и не шевелитесь. Я позову Юру.
Тенгиз вышел. Я посмотрела на Аннабеллу, и мне стало очень страшно. Я больше не понимала, чего я боюсь, кого или за кого.
Через пару минут Тенгиз вернулся в сопровождении заспанного Юры с всклокоченными светлыми кудрями на гениальной голове.
– Кто сломал окно? – спросил Тенгиз.
Юра взглянул на меня, потом на Аннабеллу и, должно быть, все вычислил. Недаром он был компьютерным гением. И настоящим джентльменом.
– Я сломал окно, – взял на себя Юра чужую вину.
– Ты ударил Комильфо?
Юра снова посмотрел на Аннабеллу:
– Я ударил Комильфо.
– Случайно, – пришла я ему на помощь.
– Совершенно случайно, – поддакнула Аннабелла.
– Зачем ты это сделал? – спросил Тенгиз.
– Я хотел поговорить с Владой, но она сопротивлялась, так что мне пришлось лезть в окно, а Комильфо просто попалась под руку. Я прошу прощения.
– Прощения! – Тенгиз сел на стол. – Вы хотите свести меня с ума?
– Нет! – вскричала я. – Не хотим!
– Я прощаю Юру, – поспешно проговорила Аннабелла. – Я сама виновата, я не должна была запираться от него в туалете, он всего лишь хотел помочь мне с математикой, а я обиделась на него за то, что он всегда оказывается прав и тычет меня носом в мои ошибки.
– Я не ожидал от тебя, Юра, – сказал Тенгиз строго, но как-то неестественно. – Ты никогда так себя не вел. Что с тобой происходит?
– Любовь, – пискнула я.
Юра бросил на меня благодарный взгляд, и мне стало невероятно досадно, что я никогда прежде с ним не общалась. И что я вообще себе думала, когда оболгала его перед Артом? Юра Шульц был живым человеком, а не каким-нибудь выдуманным персонажем, с которым можно вытворять все что угодно. Неужели я и других людей подобным же образом не замечала?
Меня захлестнула огромная вина, и я готова была перекинуть ее на Аннабеллу, но, в конце концов, разве она заставляла меня что-либо делать? Я сама так решила.
– Поскольку ты никогда прежде не был замечен в хулиганстве и насилии, – продолжал Тенгиз, – и потому что ты признался, считай, что это первое предупреждение. Все будет записано в твое дело. Тебя ожидает беседа с Фридманом, и пусть он тебя наказывает. Но еще один проступок – и ты отправляешься домой без всяких разбирательств, потому что то, что ты сегодня натворил, и так превысило меру дозволенного. Это тебе понятно?
– Понятно, – с достоинством ответил гениальный Юра, а Аннабелла незаметно для Тенгиза послала ему воздушный поцелуй. – Я заслужил.
– А вы, красавицы, впредь не выгораживайте тех, кто с вами так поступает. Нашлись самоотверженные. – Тенгиз перевел дух. – И это называется каникулы! Осень только началась! Что же дальше будет? Вы смотрите у меня: помните о зимнем обострении тоски, хандры и ностальгии и не поддавайтесь ему. Говорите обо всем, вместо того чтобы окна ломать. Говорите с нами! Какими еще словами это до вас донести?
И провел рукой по лицу.