Сезон в Екатеринославе подходил к концу. Надо было думать о будущем.
– Макс! Mio caro! Дорогой мой! Печенью чую, скоро сборы совсем упадут. С каждым днём в зале всё больше пустых мест, а в кассе – билетов. Пересидели в этом городе, пересидели. Погода, к тому же, не балует, будь она проклята! Да и программа, вижу, наскучила горожанам. Надо что-то делать, amico mio. Что-то неожиданное, грандиозное! Есть что в загашнике? Ещё бы один удар – и можно сворачиваться. Всё, что могли, мы из этого города выжали.
Макс с прищуром выслушал горячую тираду сеньора Луиджи. Дела сегодняшнего дня волновали его не меньше. Он, безусловно, не рисковал финансово, как Пасторелли, тот заплатит так или иначе – куда ему деваться. Но имя подчас стоит дороже. При нём и нет аншлагов! Это провал!
Высокинский внимательно посмотрел на директора. Задумчиво потёр подбородок.
– Идея есть. Но надо всё хорошенько обдумать. Дайте пару дней. Предупреждаю – придётся немного потратиться. И не только на новые афиши.
Макс встал, приподнял шляпу в прощании и растворился во чреве полутёмного цирка. Пошёл в гримуборную. Там, в уютной тишине и полумраке, к нему всегда приходили светлые мысли.
Он вспомнил недавнее событие. Вот так сидел, здесь же, и думал о будущем. У него были предложения из других цирков. Предстояло всё взвесить и выбрать. С Пасторелли он собирался вскоре расстаться. Душа рвалась в Туркестан. Его романтическая натура давно мечтала поработать в тех краях. Интересно. Да и гонорары были жирнее.
Всё чаще размышлял о синематографе как о средстве заработка. Он пока ещё был в форме, но уже стали появляться признаки скорого завершения карьеры. Высокинский в своём репертуаре использовал много акробатики. Вот тут-то и крылась причина переживаний – болели руки, ноги, плечи…
Неделю назад он также сидел, думал и вдруг услышал сначала плач, а потом смех. Он услышал… себя! Исполнение – точь-в-точь! Так делал только он – Макс Высокинский! Это его визитная карточка!
Макс выскочил из гримёрной. Голоса слышались на манеже. Он туда. Притаился за занавесом. Любопытно…
Он не поверил своим глазам. Его репертуар, в его манере исполнял двенадцатилетний маленький плут Якобино.
Высокинский давно заприметил этого одарённого мальчишку, непохожего в манеже ни на кого. Он даже прыгал свои сальто как-то артистично, грациозно, словно танцевал в воздухе. Успевал при этом заигрывать с публикой, та отвечала ему выкриками и аплодисментами. Имя его тоже необычно – Якобино! Надо же – кто-то так удачно придумал!..
Высокинский стоял, наблюдал. Улыбался. Потом громко заплакал, как делал это, выходя на манеж. Якобино с братом остолбенели, застуканные на месте преступления. Сжались, ожидая суровой кары.
– Караул! Грабят! – плакал Макс навзрыд. – Воруют репертуар!
Потом вдруг так же, как и во время представления, звонко заразительно рассмеялся и стал обнимать Якобино.
– Ах, ты мой дорогой! Ах, ты маленький бриллиантик! Дай я тебя расцелую! Ты прелесть, как хорош! Показывай всё, что умеешь…
После оторопи и понимания, что гроза миновала, Якобино показал Высокинскому всё, чему втайне научился от него за это время. Плюс от себя добавил личные импровизации и обыгровки. Когда Высокинский увидел, как Якобино, послав перо под купол, сначала поймал его на лоб и стал балансировать, хохотнул. Похоже! Но когда Якобино второй раз поймал перо на прогнутую спину в районе ягодиц, замахал руками как крыльями, звонко закукарекал и «полетел» к форгангу, к кулисам, он смеялся в голос, повизгивая и смахивая слёзы. Высокинский аплодировал, кричал «браво». Удивлялся – как же он не мог до этого додуматься! Побежал обниматься. Попробовал повторить трюк и… ему это не удалось ни разу. Сей казус его озадачил и вновь рассмешил. Снова аплодировал и обнимал Якобино. Тот сиял начищенным медным пятаком и рдел от нахлынувшего счастья. Его хвалит и обнимает сам Макс Высокинский! Великий Макс!..
С того памятного дня они занимались по нескольку часов кряду ежедневно.