Длинные ноябрьские вечера давят. И прежде всего на барабанные перепонки. Давят абсолютной тишиной, отсутствием хоть какого бы то ни было звука. Воздух стоит обездвиженный. В застывшем студнем воздухе не распространяются даже запахи.
Отшвырнешь в набухшую от дождей траву окурок, а он пахнет и день, и два… Надо только подойти поближе, за пару шагов. Потому что повисшие в воздухе молекулы не в состоянии отлететь от окурка дальше, чем на метр.
Птиц не слышно. Не только их посвистываний и пощелкиваний – это давно в теплом прошлом, которое для брачных игр и выращивания потомства, – но и звука крыльев.
Лось в отдалении не протрубит. И не хрустнет поблизости сухой веткой, попавшей под копыто.
Волки не завоют. Эти ждут снега, отражающего лунную грусть.
И вся эта ноябрьская сурдокамера давит на барабанные перепонки до шума в ушах.
В один из таких вечеров Андрей Петрович вдруг услышал шаги. Довольно грузные. Медленные. Прерывистые. Где-то совсем поблизости.
Это не мог быть зверь. Потому что ворота были заперты, а калитка прикрыта, хоть и без засова. Калитка открывалась наружу. Поэтому лось или кабан не могли войти, боднув головой калитку.
Человек?
«Но откуда он тут, – соображал Андрей Петрович. – Никакого мотора не было слышно. А пешком протопать полсотни километров от ближайшей деревни… Да еще в темноте… По разбухшей от дождей просеке… Полный бред».
Сунул ноги в сапоги. Надел бушлат. Поверху дождевик с капюшоном. Взял фонарь. Ну, и карабин. Хоть еще лет десять назад ограничился бы одним десантным ножом. Годы безжалостны.
Вышел. Пошарил в пространстве лучом фонаря. Никого.
Окликнул. Строго так окликнул, чтобы незваный гость понял, что тут люди серьезные и решительные.
Опять никого.
Прислушался.
Вот – опять: шаг-шаг-шаг-пауза-шаг-пауза-шаг-пауза-пауза-шаг-шаг…
Пошел на звук, освещая фонарем дорогу.
Свернул за угол. И уперся в пристройку, где стоял дизель.
Дизель работал. Андрей Петрович настолько привык к его постоянному тарахтенью, что оно проходило мимо его сознания. И, следовательно, не вызывало резонирования барабанных перепонок.
Но сейчас к этому тарахтению добавились дополнительные звуки. Дизель был плохо закреплен. И немного сполз со станины. При этом нештатно постукивал о пол, что и было воспринято Андреем Петровичем как загадочные шаги.
Через неделю опять раздались шаги в темноте.
«Ведь я же его, заразу, нормально закрепил», – подумал Андрей Петрович.
Вновь оделся, собрался, правда, уже без карабина, и пошел к дизелю, чертыхаясь.
Но там все было нормально.
Андрей Петрович вышел наружу и стал ощупывать темноту лучом фонаря.
Ни-ко-го.
Но, как и прежде: шаг-шаг-шаг…
На сей раз уже без пауз. И с большей частотой, чем в тот первый раз.
– Эй, какого черта! – закричал он.
И вдруг у самой калитки ему что-то ответило: «ХА!»
И скрипнули несмазанные петли.
Андрей Петрович еле удержался от того, чтобы заскочить за карабином и начать палить на звук.
Но шаги прекратились.
Он выкурил сигарету. И пошел спать, с грустью подумав: «Вот так, наверно, с ума сходят».
И уже в постели его пронзила еще более тревожная мысль: «А может быть, это все от мачты? Может быть, она так влияет на психику?»