Первый год Андрею Петровичу дался нелегко. Нет, с бытом – сварить, пожарить, постирать, протереть пол, вымыть посуду, зашить прореху, заготовить на зиму дрова, а потом топить печь, разгребать снег и так далее, и тому подобное – никаких проблем не было. Он давно уже жил один, и бытовая рутина выполнялась им на автомате.
Проблемы были со свободным временем, которое на него, вчерашнего горожанина, буквально навалилось тяжелой ношей.
В городе был телевизор, с его помощью можно было убивать время в неограниченных количествах.
Были магазины, куда надо было ходить за продуктами. Или какую-нибудь одежку подобрать взамен обветшавшей.
Были автобусы, которых надо было дожидаться на остановке. И в это время он был как бы при деле.
Были банкоматы, сигаретные киоски, светофоры на перекрестках, домофоны, рекламные газеты в почтовом ящике, были бомжи, были липовые бойцы Чеченской войны в купленной на рынке необмятой форме, которые под блатные аккорды поют о боевом братстве, были дети, спешащие с рюкзаками в школу, молодые матери с колясками, уткнувшиеся в свои айфоны, были старики и старухи двух типов – агрессивные и неуверенные в себе с извиняющимися глазами, были машины, мотоциклы, велосипеды, самокаты, роликовые коньки, а в небе – стрелы подъемных кранов…
Вся эта – неживая и живая – мешанина, постоянно вращаясь перед глазами, отвлекала Андрея Петровича от себя, не давала ему остаться наедине со временем. Со временем, которое способно придавить некрепкого человека к земле своими предельно простыми и максимально безжалостными вопросами.
Был, в конце концов, пивбар, где можно было пропустить пару кружек под креветки и разговоры со случайными людьми. Разговор со случайными людьми тем хорош, что не заставляет напрягаться, чтобы скрыть от знакомых что-либо, чего они не должны знать ни при каких обстоятельствах.
И главное – в городе кругом были люди. И, глядя на них, Андрей Петрович ощущал подсознательно общность и с этими людьми, и с этим городом, и с этой страной. Хоть давно и считал себя одиноким волком.
А здесь, в лесу, в полном одиночестве, он утратил ощущение связи со страной. Но взамен этого со временем появилось чувство связи с землей. Но не с маленькой буквы, а с самой что ни на есть большой – связь с Землей. С планетой, на которой обитает бессчетное количество людей, зверей, птиц, рыб и совсем мелких тварей.
Нет, пить на своей удаленной от цивилизации точке он мог хоть каждый день. Но, правда, не пиво, а спирт, который ему оставили в изобилии. Для медицинских целей. Ну или чтобы там протереть что-нибудь, отдраить. Армия без спирта не обходится. Раз поставили на полное довольствие, то и по всем пунктам, включая спирт и асидол для чистки ременной бляхи.
Однако склонности к питью в одиночку и без повода у Андрея Петровича не было. Вот если, конечно, хотя бы один из этих компонентов – или с кем-то, или по поводу, – то тогда, разумеется, маленько можно. В первый раз он причастился только на ноябрьские. А потом дождался Нового года.
И бесконечно тянувшимися вечерами ему в голову приходили очень причудливые мысли. Вот бы, например, в кино пойти. Хоть в городе в кино он последний раз был еще при советской власти.
Или в клуб. Но не в такой, где, налупившись экстази или чего у них там, превращаются в танцевальных роботов. Нет, Андрей Петрович думал о клубе, где пенсионеры кадрят молодящихся пенсионерок. Там он тоже ни разу не был. Но видел по телевизору, как пьют чай с пирожками и танцуют. И тоже, в общем, дрыгают ногами, потому что нынешний пенсионер с молодости воспитывался на всяческих битлах, роллингах и эйсидисишниках. Те, которые выросли на Утесове и Шульженко, на Виноградове и Козине, на Юрьевой и Великановой, – те уже давно в земле сырой. Так что вальсирующие пары теперь можно только в старинном кино увидеть.
В общем, Андрей Петрович почти весь первый год не столько служил, сколько маялся.
Правда, ближе к осени занялся грибами. Брал только белые, которых было в изобилии. Да и ходить далеко не надо было – вышел за ворота и собирай. К сожалению, грибные походы много времени не занимали. Пару грибов на суп. И четыре на жарку. Да и то не каждый день, а то от одних грибов озвереешь, бурундуком станешь. Хочется чего-то более разнообразного.
Но потом, к счастью, понял, что можно собирать для Сережи. У него ведь семья, ему много надо. Да и с сослуживцами ему было не грех поделиться. Собирал уже, сколько в ведерко влезает. И сушил, чтобы на суп. А для еды – солил. Сообщил по рации, чтобы в очередной завоз на БТР побольше пустых банок пригнали.
Да, еще баньку летом строил. Но как-то очень быстро управился, потому что работал с каким-то радостным остервенением – все три недели для него были просто каким-то праздником. Начинал чуть свет. И складывал инструменты, когда уже начинало смеркаться. А устав под вечер, вымотавшись вконец, сразу же проваливался прямо-таки в юношеский сон. Как говорится, без задних ног и ненужных сновидений. То есть никакого в это время томления духа в нем не было. Время для него в этот период было в радость.