Пока возимся с кроликом, проходит более двух часов – солнце потихоньку сменяет гнев на милость, и полупрозрачная дымка вечера спускается на землю, окутывая прохладой.
Обсудив, решаем выспаться, потому что идти такие расстояния с непривычки оказывается тяжелым испытанием для меня. Да и желудок уже сводит спазмами от голода у обоих.
Артур разводит костер и приказывает охранять его, периодически подбрасывая дровишки, пока будет разделывать мясо.
Согласно киваю и присаживаюсь ближе к огню, чувствуя такую острую расслабленность, что становится страшно внезапно провалиться в сон.
– «Арнэлла…» – зовет мамин голос четко, как в детстве, заставляя обернуться, будучи уверенной, что стоит позади.
– Мама? – отчаянно спрашиваю в пустоту, чувствуя, как сердце гулко стучит в груди.
– «Доченька…» – тихо шепчет голос и теряется.
А я как умалишенная, начинаю ходить вдоль реки, обняв себя за плечи, вновь мечтая услышать родной до боли голос.
– Мам, скажи еще что-нибудь… Мааам…
В течение нескольких минут так ничего и не происходит, а меня то и дело разбирает нервная дрожь от непонимания творящихся со мной событий. Все это настолько действует на психику – впору потерять рассудок.
– Лиса? – одергивает Артур, заставив вернуться в «реальность».
Направляюсь к нему и, вытирая слезы, усаживаюсь рядом с костром, глядя, как устанавливает самодельный вертел и кролика поверх него.
– Поделишься? – участливо интересуется моим состоянием, а я, молча, подбираю подходящие слова, залюбовавшись тем, как огонь играет в зеленых глазах, смешивая цвета и доводя до медного.
– Все сложно… Не знаю, как объяснить…
– Ты просто говори… – советует, неспешно прокручивая вертел, – Я хоть и древний в твоем понимании, но выслушать смогу. Если не пойму – переспрошу… Вижу, что сама не своя, потому интересуюсь…
– Я слышала голос… – пытаюсь поймать его удивленную реакцию, но ее нет, – Как будто со мной разговаривала мама…
Он поднимает на меня обманчиво-медовые глаза:
– Как такое возможно? – спрашивает переполненный спокойствием здоровяк.
– Не знаю… Она звала меня… Как будто… Как будто… – выпрямляюсь и поднимаюсь с места от неожиданной мысли, – … Как будто нахожусь в коме…
Артур отряхивает руки и встает, оказываясь напротив:
– Что такое кома?
– Ну… Это когда человек лежит вроде при смерти, но не умирает… Не слышит, не отвечает людям, но дышит и пока еще считается живым…
– Но ты ведь живее всех живых… – искренне поражается мой спутник.
– Сама не понимаю толком, как все произошло… И как теперь выбираться из ситуации…
– Хочешь сказать, что сейчас, здесь ты – не настоящая, а там – на грани жизни и смерти?
– Вроде того… – отвечаю неоднозначно, и саму пробирает озноб.
Артур возвращается к мясу, не проявляя больше никаких эмоций.
Да и какие могут быть эмоции, когда ни черта не ясно…
Мясо получается жестким, но вкусным, поскольку не успевает остыть. После случившегося, мой аппетит поубавился, потому поклевав, устраиваюсь на этот раз уже возле него, искренне не желая спать напротив – в одиночку.
Если серьезно, развитие событий безумно пугает и совершенно не контролируется – не зависит ни в коей мере от меня и моих желаний. Словно марионетку, меня дергают за невидимые веревочки там – наверху, и, по-видимому, пока еще не придумали, что же делать со мной дальше.
Единственным реальным во всем происходящем оказался человек рядом – сильный мужчина, спокойный как танк, способный этим спокойствием затмить любую бурю.
Поэтому засыпая рядом с ним, я представляю, как буря моих переживаний превращается в пыль.
Мелкую, невидимую пыль…
Почему вдруг устроилась рядом? Примостилась под боком, как будто доверяет… Или все же боится?
Чего боится?
Ей наверняка приятно осознавать, что голос звавший ее, достучался все-таки до сознания… А это значит день-два и заберут девчонку обратно – по крайней мере так понимаю я.
Что делать теперь мне?
Ия бросила меня одного на этой земле… Теперь Лиса оставит со дня на день…
Какого черта надо было подсовывать девчонку мне под нос? – размышляю, полный злости, бросив взгляд на черные небеса.
Костер догорает вместе с моей болью – постепенно становится все равно на то, как повернется жизнь дальше. Вымыв руки из фляги, направляюсь к спящей девочке.
Подсаживаюсь рядом и пытаюсь разглядеть ее в догорающих искрах костра. Спит девчонка беспокойно, то и дело, зовет маму. Хоть жалость убийце и не присуща, но ее становится искренне жаль.
Такая юная… Совсем ребенок…
Ненароком задумываюсь, сколько девчонке лет.
Ложусь рядом, пытаясь не касаться оголенной кожи – слишком тяжело потом будет останавливать свое желание и плоть, отчаянно просящих женского тела.
Отвлекшись, наконец, от вьющихся пепельно – белых волос, ложусь на спину и вглядываюсь в звезды, мечтая, чтоб сон пришел скорее.
Спустя бесконечность отвлекаюсь от дум на ее стоны. Поворачиваю голову, рассматривая в темноте лицо. Девчушке что-то снится и аккуратные бровки то и дело хмурятся в возмущении. А потом она вдруг четко выговаривает своими пухлыми губами мое имя, полностью обезоруживая.
От неожиданности привстаю на локте.
Какого черта? Она знает меня от силы два неполных дня, а уже видит в своих снах?
Снова выбрасываю мысли прочь из своей головы и настраиваюсь на сон, распластавшись на спине.
Небеса благосклонны – сон одолевает быстро – то ли от усталости, скопившейся за эти дни, то ли от напряжения.
… Ночью становится зябко – холодный горный воздух и присутствие поблизости воды делают свое дело. Мне-то не привыкать – укутал лицо в меховую накидку и доспал бы до утра, но Лиса начинает ворочаться.
Сгребаю девчонку в охапку и притягиваю к себе. Малышка продрогла до кончиков пальцев – холодом отдают даже волосы. Утыкаюсь носом в медные кудри и пытаюсь надышаться, молясь, чтоб утро не настало никогда.
Ее запах сводит с ума… И я не про желание самца – хотя хочу ее знатно.
Просто этот запах…
Он – родной…
Свежая кожа так и манит своей гладкостью – не удержавшись, провожу по тонким запястьям грубыми ладонями и понимаю, что не спит. Дыхание становится тише – притаилась.
Не желая пугать, произношу:
– Не трону, Лиса, обещаю. Просто отогрею…
– Спасибо… – хрипло шепчет девочка и снова проваливается в сон, доверчиво прижавшись щекой к моей груди.
Надо ли говорить, что больше я не смог уснуть?