Пугают мысли о маме и понимание, что ей больно.
Также пугает мое возникновение в девятнадцатом веке – это как минимум странно. Страшно от всего абсолютно, что происходит в жизни, настолько сильно, что даже таверна уже на входе кажется зловещей, во главе с мутной хозяйкой, пялящейся на Артура, словно он должен ей что-то кроме денег.
Нет, разумеется, догадываюсь, что между этими двумя была интимная связь, но это меня не касается абсолютно. Я здесь временный гость (здесь – имею в виду девятнадцатый век). Поэтому стараюсь не зависать на вываленном напоказ бюсте официантки…
Стоит подумать о ней – лицо само кривится от отвращения…
То, что Артур взял один номер на двоих с одной кроватью не пугает абсолютно, но заставляет задуматься. Он действительно не трогал меня до сих пор: смотреть – смотрел, но прикасаться не решался.
Я вижу его голодные взгляды, вижу ищущие поддержки намеки, но не могу позволить себе этого, поскольку у меня есть Анар.
Как смотреть потом ему в глаза, если вдруг натворю дел?
Эта мысль безумно отрезвляет каждый раз, когда мысли сходят с ума от зеленого взгляда, переполненного безумным неприкрытым желанием.
Если Артур действительно воздерживается уже полгода, то возможно ему стоит обратить внимание на похотливую официантку…
Только отчего-то мысли об этом делают больно.
Очень-очень больно.
Мужчина мне никем не приходится, а представлять его в объятиях другой – цепляет до боли в сердце.
Разумеется, он все понял, глядя на мои пылающие щеки, когда сказал, что не тронет, пока не захочу сама.
Сама себя сдала. Прекрасно…
Теперь Артур в курсе, что процесс желания во мне запущен, но он понятия не имеет, что это сумасбродство живет в моей голове с первой встречи, с момента, как пришла в себя у реки и увидела бездонные зеленые глаза…
Поднимаясь на второй этаж вслед за ним и его пассией, стараюсь погасить в себе болезненный огонь и думать о чем-то более приемлемом, чем его отношения с подавальщицей.
Входим в комнату за хозяйкой, и та машет жестом, чтоб устраиваивались, и, собираясь выходить, касается пальчиком подбородка Артура, пошло прошептав ему в самые губы:
– Если она не сможет удовлетворить, ты знаешь, где меня искать… – говорит и, хохоча, скрывается за дверью.
Артур ничего не отвечает, но уверена – ему есть, что сказать. Почему-то решает промолчать – может, не хочет портить впечатление, а может, задумался о предложении Найи.
Оглядываюсь. Огромная кровать – основная мебель в комнате. Также примечаю завешанные окна. Свет из-за завесы не проникает полноценно, отчего в комнате царит полумрак.
– Иди за ней… – шепчу едва слышно, опускаясь на кровать.
– Зачем? – искренне не понимает он.
– Заплатишь за номер… И заодно возьмешь, что предлагает…
Артур заливисто смеется и, взяв полотенце, отправляется в баню, вновь предпочитая ничего не отвечать.
Его смех – лекарство, с самой первой минуты моего появления в этом мире.
Пока мужчина парится в постоянно разогретой для постояльцев баньке, брожу по комнате, проводя рукой по массивным тумбочкам, на которых расставлены керосиновые лампы.
Такой мебели у нас днем с огнем не сыщешь…
Дверь со скрипом отворяется и Найя с ухмылкой заносит все, что заказал Артур. Увидев, что я одна, женщина принимается уничтожать меня словами:
– А тебя с собой не взял в баню? Странно… Там ведь есть задвижка для таких вот случаев… Этот мужчина с ума сходит, когда ему трут спинку…
– Заткнись! – кричу ей, сорвавшись, и чувствую, как комок ревности сжимает желудок.
Фантазия моя шалит знатно – от плывущих перед глазами картинок, где мы с ним мокрые и раздетые наедине, между бедер становится жарко.
– Девочка, тебе со мной не тягаться… Использует молоденькую и все равно придет в опытные руки! – цедит сквозь зубы.
Теряю разум на мгновение и, забыв обо всех нормах приличия и инстинктах самосохранения, хватаю бутылку, поставленную ею же на стол, и запускаю в глупую бабу, с криком:
– Не сплю я с ним, тварь! Он меня пальцем не трогал! В отличие от потасканной тебя!
Найя ошалело переводит взгляд с меня на разбитую бутылку и, подобрав платье, начинает наступать на меня, шипя ругательства сквозь зубы…
Только начинаю ощущать жар разогретой баньки – слышу звон разбитой посуды, и сердце чует неладное. Наспех обматываю бедра полотенцем и выскакиваю как ужаленный.
Забегаю в комнату и вижу, как Лиса пятится назад, схватив вторую бутылку – первая разбитая валяется у стены, а Найя надвигается на нее, шипя змеей.
Тут же ярость вспыхивает безумным огнем, опаляя внутренности. Хватаю Найю за горло и буквально прибиваю к деревянной стене так, что ноги остаются висеть в воздухе. Та, смотрит в глаза и улыбается, словно все это ее только заводит.
Меня – нет.
Я искренне злюсь, а еще боюсь посмотреть в глаза малютке. Рычу от смешанных чувств так, что сводит скулы:
– С этой минуты держись отсюда подальше, если не хочешь оказаться на месте своей мертвой сестры!
Задеваю за живое – иначе не получится угомонить шальную бабу. Найя опускает глаза, и вижу, что все ей понятно – игра окончена. Отпускаю руку – она шумно соскальзывает со стены, подбирает юбки и уходит.
– Стекла убери! – кричу в след.
– Пришлю обслугу… – слышно в конце коридора.
Поворачиваюсь лицом к Лисе и не могу поймать ее взгляд. Она нервничает, уворачивается, мечется, пока и вовсе не хватает полотенце и выходит, оставив меня стоять посреди комнаты. В одном полотенце.
Когда ярость с шипением угасает внутри, понимаю, что натворил. Вижу холодным взглядом произошедшее: напуганную Лису, себя полуголого в номере и признание в том, что убил женщину.
Хватаюсь за голову, рухнув на кровать.
Финиш.