«Это шоу – отстой» – так называется стендап-вечер Сильверлейка, запущенный моим бой-френдом студенческих времен, Натаном. В Мэдисоне Натан всегда возил нас туда и обратно на вечер открытого микрофона в баре с названием «Приют слепого Билли». Что мы с ним стали встречаться – вышло как-то само собой, когда однажды вечером у него в машине он положил мне руку на бедро, а я была слишком голодная и уставшая, чтобы дать себе труд ее убрать. Закончила я это через несколько месяцев, когда наконец появились силы убрать эту руку.
Натан быстро добился успеха в Л-А и сейчас ведет на «Комеди Сентрал» первый сезон шоу с названием «Ассплейнин» – игра в загадки по интернет-мемам. Больше он на «Это шоу – отстой» не приходит, но меня с его подачи туда зовут каждую неделю – хотя очевидно, что для регулярных стендапов я не подхожу.
Другие ведущие стендапа сочатся «лунным соком» – органическим блеском для губ – и кокаином, я же пользуюсь лишь канцерогенной косметикой и пью только подслащенную «колу-зиро». Они нарочно одеваются уродливо: мамины джинсы, папины кроссовки, очки серийных убийц, неоновые козырьки. Я поддерживаю как униформу «все черное», в основном из «Сакс оф фифс». Я альтернативный JAP[5], они просто альтернативные.
Публика по большей части туристы. Им нравится, когда я несу чушь вроде «Подумываю заморозить свои яйцеклетки в репродуктивной клинике в Беверли-Хиллз, чтобы они потом жили в 90210 году».
Но если тридцать смеются, а трое нет, то эти трое наверняка важнее всех прочих. Мне хочется написать что-то вроде смешанных ударных шуточек, чтобы и туристам слегка потрафить, и чтобы была в них едкая сердцевина. Последняя моя шутка была про природные катастрофы:
– Есть тут кто с Восточного побережья? – спросила я.
Мои слова встретил хор приветствий публики и гримаса одного щеголя.
– Как получается, что вы там знаете о нашей погоде лучше нас? Мне мать каждый день пишет эсэмэски из Нью-Джерси о нависшей надо мной смертельной угрозе. «У вас начинается сухой сезон! По погодному каналу сказали, что кто-то в Пасадене только что свечу зажег! Будь осторожна!»
Насчет матери – это была, в общем, правда. Только это было всего через день после начала детокса, и погодные предупреждения летели в меня беглым огнем:
Ты только прочти на Яху про Санта-Анас! Следи внимательно! Землетрясение в пустыне Мохаве! 1,6 – ты его чувствовала? Действует предупреждение о цунами! Не спи НА ПЛЯЖЕ!!!
Я пыталась скормить публике изложение собственной жизни, приправленной приличным количеством бравады «но на самом деле это в кайф», чтобы скрытое за ней отчаяние, которое в первую голову и заставляет меня тут стоять, ища одобрения незнакомых людей, превратить в приятное – да что там, восхитительное! – переживание.
И когда они смеялись над моей этой вроде-бы-правдой, меня пробирала приятная дрожь, что меня вроде-бы-замечают.
Диплом колледжа у меня по театру. Я на первом курсе в университете штата Висконсин изрекала лихорадочные диатрибы о театральном искусстве как двигателе общественных перемен, вдохновленная горячим приходом от школьных театральных ролей вроде Эбигейль Уильямс в «Суровом испытании», Норы Хельмер в «Кукольном доме» и Шейлы в «Волосах». Это и правда была заря Эры Водолея, и я стремилась в новую эпоху.
Но к концу первого курса я узнала две вещи. Первая – что я не совсем так талантлива, как считала моя школьная преподавательница театра, миз Данненфельсер. А вторая – что я адски ненавижу людей театра. Меня корежило от каждого произносимого ими звука, даже вне сцены. Я терпеть не могла их разученные, отработанные движения, у меня тошноту вызывала мысль, будто человек есть ремесло, а тело – его инструмент. К третьему курсу я уже общалась лишь с рабочими сцены. Чтобы умершие мечты не пропали совсем, я стала выступать в стендапах на открытом микрофоне в «Убежище Слепого Билли». К комедии у меня талант есть – по крайней мере, так считали завсегдатаи «Слепого Билли». После искусственности театра мне хотелось чего-то подлинного – и пьяный смех публики ощущался как подлинный. Я решила, когда выучусь, переехать в Лос-Анджелес и добиваться этой цели.
Моя жизнь в Л-А началась с работы официантки в веганском дайнере на Ла-Бреа, и почти сразу я поняла, что официантка из меня ужасная. Я слишком легко отвлекалась, одержимо интересуясь, что едят клиенты: у кого начосы с колбасками из сейтана, у кого лепешки с авокадо, у кого шпинатно-артишоковый соус. И сил не хватало целый день быть на ногах. Иногда, когда никто не видел, я стояла и трогала еду: поглаживала булочку, ласкала фаршированный картофель, массировала теплую мучную тортилью. А когда чья-то недоеденная соевая колбаса нашла дорогу ко мне в рот, я пошла домой и подала заявки на все сидячие работы, которые смогла найти онлайн.
Прошла интервью с Офером, пригасив радость насчет «поддержки» других артистов – того же типа, от которых я в колледже сбежала. На самом деле я хотела кресла для своей задницы и укрытия от лавины веганских пончиков, грозившей меня удушить.