На тринадцатый день детокса позвонил отец.
– Чему обязана такой радостью? – спросила я.
Я стояла в ванной, с мокрыми волосами, только что под душем поглотив завтрак-один.
– Рэйчел, я не знаю, что это за «детокс» такой, но матери лучше позвони немедленно.
Уж если она отца к этому припахала, значит, она в полном отчаянии.
– Скажи ей, что у меня все хорошо, – говорю я.
– Я рад, что у тебя все хорошо, но дело не в этом. А в том, что она теперь каждый день звонит мне, и я все это должен слышать.
Вызывать недовольство отца – это для меня неприятно. Он редко выражал неодобрение чему бы то ни было. Когда родители были вместе, он никогда с матерью не спорил насчет того, как она командует моим питанием. Он вместо этого водил меня украдкой по забегаловкам фастфуда в компенсацию. Когда они развелись, он женился на керамистке по имени Кристина (не еврейке), и они переехали в Беркширс. Я с тех пор его видела несколько раз в году, но серьезных проблем из-за отсутствия папочки не было. Пусть он уехал, но я хотя бы понимала свое положение.
Когда он приезжал в город на мой день рождения или на хануку, мы целый день проводили в удовольствиях. Ходили куда-нибудь обедать и ужинать: в дайнер и китайский ресторан, или сельский ресторан в настоящем амбаре, где подавали тарелку за тарелкой шпината в сливках, кукурузы в сливках, вафли. А потом шли в кондитерский магазин и в «Севен-илевен»[10] нагрузить меня пакетами запрещенной быстрой еды. Мать мне давала двадцать четыре часа хранить все это богатство, а потом все выбрасывала. Хотела бы я, чтобы можно было это сокровище спрятать, но она всегда делала полную инвентаризацию, когда я переступала порог. Единственный раз, когда я пожалела, что отца со мной нет, было на мой десятый день рождения. Он отвез меня домой, я переоделась в пижаму и спустилась в кухню поесть запрещенного. У меня еще 23 часа оставалось на это, и я была твердо намерена съесть все, что смогу.
Копаясь в пакете из «Севен-илевен», я нашла коробку, которую не видела, как он покупал. Такой пакет, где разные мешочки чипсов: читос, доритос, претцели. А на коробке большими красными и черными буквами напечатано: «Ассорти».
Что это такое? Казалось, он выбрал для меня специальную, секретную коробку. Пока я возилась с автоматом напитков, он, видимо, обследовал полки, роняя очки с носа, разбираясь и думая: Что же тут Рэйчел действительно понравится?
Вдруг его отцовские глаза это заметили: коробка «ассорти». Может быть, он даже вслух прошептал: «„Ассорти“ – да, это ей действительно будет в радость».
– «Ассорти», «ассорти», – говорила я, стоя в кухне, ела и плакала.
Очень красиво это слово для меня звучало. И губительно.
– Рэйчел, меня слышно? Ты меня на громкую связь поставила? – спрашивал отец.
– Да, прости.
Вода капала с волос на дисплей, и я знала, что смахивание экрана еще долго работать не будет.
– Пожалуйста, поговори с ней, – сказал он. – В виде личного мне одолжения. Ради меня.
– Не могу, – ответила я. – Хватит скобяных лавок.
– Чего? – переспросил он.
– Ничего, проехали.
Я глянула в зеркало на свое мокрое лицо. Оно действительно начинает меня сильнее раздражать? У шеи такой вид, будто она потолстела как-то.
– Мне тоже это нелегко, – добавила я.
– Так тогда…
– Нет, послушай. Если тебе от чего-то плохо, это еще не значит, что это неправильно.
– Хм, – отозвался отец. – И кто это сказал? Бенджамин Франклин?