Случай с мусорным баком отметил начало новой фазы: эры «йогуртус интерруптус». В последующие дни мальчик-ортодокс на работе не появился, вместо него всегда была эта пышная девица, и остановить ее было невозможно. Каждый раз, как доходило до края стакана, я кричала: «Окей!», или «Все!», или «Тпру, Нелли!» – но эти призывы о помощи только заставляли ее сильнее давить на газ. Потом она мне приносила этот громоздящийся йогурт и напоминала: «Мы берем по размеру чашки, не по весу».
Я пыталась ходить в «Йогурт уорлд». Там стакан, чтоб его, с наперсток.
Amuse-bouche, говорила я себе. Petit, chic[8], только вкус ощутить, в парижском стиле.
Но я же, черт возьми, не парижанка!
Тогда я вернулась в «Йо!Гуд» с новым планом. Когда мне подавали готовый йогурт, я уходила в переулок за магазином и сбрасывала лишнее в просторную мусорку. После чего могла блаженно наслаждаться десертом в окружении мух и вони от нагретого мусора.
Это было гнусное и гениальное решение, и оно работало, как было задумано, пока меня не поймали на декапитации йогурта с арахисовым маслом и кремом.
– Нехорош сегодня йогурт? – спросила пышная девица. Она принесла два больших пакета с мусором.
– Не очень, – ответила я быстро. – Наверное, надо было взять только кофе и чизкейк.
Она кивнула, потом вынула сигарету и вставила себе в рот. Странно было видеть, как в Л-А кто-то курит. Сигарета была ароматизированная, а я такие всегда любила. В золотые дни моей анорексии я курила ароматизированные сигареты под горячий диетический шоколад и считала это едой. А эта женщина вряд ли курение засчитывает за обед или ужин. Просто курит, потому что ей это нравится.
Я смотрела, как она втягивает и выпускает дым. Как будто она выдыхает дерево – толстый поток как ствол, и от него отходят тонкие, как ветки.
– Хочешь сигарету? – спросила она меня.
Я хотела и сказала, что да. Она прикурила мне сигарету, и я подумала о том, что она мне всегда дает что-то такое, что надо взять в рот. Эта девушка – мой кошмар?
Я перевела взгляд на три родинки у нее на шее. Было странное желание к ним присосаться.
В детстве у меня тоже были три такие родинки. Они жили на внутренней стороне правой руки, чуть ниже локтевого сгиба. У нее родинки были побольше моих, но и ее, и мои, если их соединить пером, образовывали фигуру вроде ковша Большой Медведицы.
Я их терпеть не могла: что они выступают, что они чужие, что я чувствую, как они привлекают внимание к мякоти моей руки. Вот лучше бы они на наружной стороне были. Внутренняя поверхность – она мягкая, уязвимая, она стыдливее наружной.
Было больно, когда дерматолог вколол мне новокаин, а потом выдрал их чем-то вроде дырокола. Но мне было радостно, когда их убрали, я почувствовала свободу. Сейчас у меня на руке остались три шрамика – как три крохотных облачка. Я их годами не замечаю.
– Ты здесь на постоянно? – спросила я ее, пытаясь разрядить ситуацию.
– Брата подменяю, Адива, – сказала она. – Он поехал в Израиль.
Вот это и все, что она сказала: «Он поехал в Израиль». Никаких поясняющих заявлений, вроде «у него насчет политической ситуации там смешанные чувства», или «Он не по Праву Рождения», или «Я лично за бойкот, возврат территорий, санкции».
– Это заведение принадлежит моей семье, – сказала она. – Все точки «Йо!Гуд», а я выхожу туда, где я нужна. Кстати, меня Мириам зовут.
Это было мое второе имя – на иврите. Так я Рэйчел Мередит, а на иврите – Рахель Мириам. Но я не стала ей этого говорить.
– А я Рэйчел, – сказала я. – Удивилась, что ты куришь.
– Потому что я религиозная?
– Ага. И потому что тут Л-А. Приятно встретить кого-то, кто рака не боится. Я к тому, что жизнь достаточно длинная.
– Ты смешная, – сказала она, не смеясь. – Ортодоксы курят. И пьют. Я люблю выпить. Майтай.
– Майтай?
– Тропический такой коктейль.
– Я знаю, что это. Просто выбор интересный.
– А ты еврейка? – спросила она.
– Да. Но очень, очень плохая.
– Я тоже. – Она засмеялась. – Но кашрут соблюдаешь?
– Не-а, – ответила я, затягиваясь сигаретой. Дым теплый, сладкий, коричный.
– Вот как. А я соблюдаю.
Видимо, когда она сказала, что она плохая еврейка, она совсем не то имела в виду, что я.
– Есть на Фэрфакс кошерный китайский ресторан, где делают классные майтаи. «Золотой дракон». Бывала там?
Я отрицательно мотнула головой. Попыталась себе вообразить, каково это – быть ею: есть и пить все, что на шведском столе попадется. Вот интересно, ест ли она яичные роллы, луковые блины, всю эту прелестную жареную гадость. Наверняка ест.
– А ты пьешь? – спросила она.
– Более чем, – сказала я, хотя на самом деле не пью, потому что не хочу лишние калории поглощать.
– Мне нравится пить, – сказала она задумчиво. – Особенно с родными напиваться дома. Нас восемь человек, шестеро детей. Это весело.
Вот никогда не думала, что ортодоксальный иудаизм – это весело. Всегда думала, что там сексизм и правила.
– Звучит забавно, – отозвалась я.
– Да полная mishigas[9]. – Она засмеялась, снова выпустила дерево дыма. – А ты со своими родными общаешься?