Норман вышел из лифта, готовый обрушить на любого редкий, всегда дозированный приступ гнева, под натиском которого виновато съеживались его подчиненные. Он еще не успел толком оценить ситуацию в бункере Салманасара, как носком ботинка поддел что-то на полу.
Норман опустил глаза.
Это была отрубленная у запястья человеческая рука.
– А вот мой дедуля с материнской стороны, – говаривал Эвальд Хаус, – был однорукий.
В шесть лет Норман смотрел на прадеда круглыми глазами и не понимал, что рассказывает ему старик, но чувствовал, что это очень важно, так же важно, как не мочиться в кровать и не водить дружбу с сыном Кертиса Смита, белым мальчишкой его возраста.
– Не как сегодня, когда все лазерами чистенько и аккуратненько делают, – объяснял Эвальд Хаус. – Не на операционном столе. Он родился рабом, понимаешь, и… Видишь ли, он был левша. И он… он поднял кулак гнева на своего масса. Навалял ему в ручье так, что уши в коленки уперлись. Тогда масса позвал пяток ребят с плантации, и те приковали его к пню, какой был у них посреди сорокаакрового поля, потом взял пилу и… и отпилил ему руку. Вот здесь примерно. – Старик коснулся собственной высохшей, как чубук трубки, руки на три дюйма ниже локтя. – А он? Что он мог поделать? Он же рабом родился.
Теперь Норман внимательно и совершенно спокойно оглядел зал. Увидел стонущего и корчащегося на полу владельца руки, – тот зажимал запястье и пытался в тумане дикой боли отыскать точки, надавив на которые можно остановить хлещущую из вен кровь. Увидел разбитый пульт ввода, фрагменты которого хрустели под ногами запаниковавших, потерявших голову сотрудников. Увидел огонь в глазах белой мертвенно-бледной девицы, которая, дыша как при оргазме, отмахивалась окровавленным топором от наступающих на нее техников.
Еще он увидел больше сотни идиотов на балконе.
Не обращая внимания на происходящее посреди зала, он прошел к панели в боковой стене бункера. Два поворота задвижек, и – хлоп – панель отвалилась, обнаружив переплетение надежно изолированных шлангов и трубок, запутанных словно хвосты Крысиного Короля.
Вытащив вентиль квадранта, он резким движением – чтобы не обожгло холодом – ударил по механизму ребром ладони, высвободив тем самым шланг, который зажал под мышкой, чтобы весом тела вытащить его подальше. Не намного, но для его целей длины вполне хватит.
Не отрывая глаз от девушки, он направился к ней.
Божья дщерь. С имечком вроде Доркас или Табита, а может, Марта. Думает об убийстве. Думает о том, как бы тут все разнести. Типичная христианская реакция.
Вы убили своего Пророка. Наш дожил в почете до глубокой старости. Вы своего снова убьете и сделаете это с радостью. Если бы наш вернулся, я мог бы поговорить с ним как с другом.
Он остановился в шести футах от девушки; шланг шуршал по полу точно чешуя чудовищной змеи. Встревоженная этим чернокожим человеком с холодным, мертвым взглядом, она помедлила, занесла было топор, но потом передумала, очевидно решив, что это отвлекающий маневр. Девушка дико оглянулась по сторонам, ожидая увидеть того, кто приготовился напасть на нее с тыла. Когда сотрудники поняли, что было в руках у Нормана, они украдкой отодвинулись подальше.
«А он? Что он мог поделать…»
Рывком отвернув клапан на конце шланга, Норман сосчитал до трех и сорвал его.
Раздалось шипение, полетел снег, что-то покрыло белым льдом и топор, и сжимающие его пальцы, запястье и саму руку за ним. Потянулось бесконечное мгновение, в которое ничего не происходило.
А потом под весом топора кисть отломилась от руки.
– Жидкий гелий, – пояснил для зрителей Норман и с лязгом уронил шланг на пол. – Окуните в него палец, и он отломится как сучок. Не стоит проверять, мой вам совет. И тому, что говорят о Терезе, тоже не верьте.
Он не взглянул на упавшую на колени девушку (потеряла сознание, а возможно, уже мертва от болевого шока), но смотрел только на заиндевевшую кисть, еще сжимающую рукоять топора. Должен же он хоть что-то почувствовать, хотя бы гордость за то, как быстро нашел решение. Ничего. Его сердце и разум замерзли – так же, как этот бессмысленный предмет на полу.
Повернувшись на каблуках, он вернулся к лифту с ужасным разочарованием в душе.
Цинк придвинулся ближе к Жеру.
– Ну и ну! – выдохнул он. – Не зря пришли, а? Пойдем, зададим вечером местным жару, оттянемся по полной. Во наширялся чувак, аж меня зацепило!
– Не-а, – отозвался Жер, не спуская глаз с двери, за которой скрылся черномазый. – Не в этом городе. Не нравится мне, как у них тут наводят порядок.