Мелькнуло в тени ямы выразительное лицо, загаженное землей, ссыпавшейся сверху, и исцарапанное корнями. Копна вьющихся волос цвета каштана, замызганная грязью и потом, неопрятно прикрывала карие глаза и прямой нос, а тоненькие губы, сухие и потрескавшиеся, выстроились в томную ухмылку.
То был Марк собственной персоной, одетый в темно-зеленую толстовку, из-под которой виднелась футболка, раньше белого цвета, а теперь напоминающая кроваво-коричневое месиво. На ноги были надеты простые темно-синие джинсы. Обуви не было. Он привстал, покачиваясь, наступая босыми ногами на острые, словно стеклышки, обломки корней, и с наслаждением прохрустел шеей. И хотя тело его тонуло в ссыпавшейся сверху земле и скрипело от боли, а голова раскалывалась, как под ударами чугунного молота, на душе царило настроение спокойствия. Гроб без крышки не так страшен. Марк ощущал себя настоящим везунчиком. Ему оставалось преодолеть лишь невысокий земляной тоннель, чем-то напоминающий шахту лифта, и вот она – свобода.
Не желая больше ни мгновения проводить в гнилом запахе корней и скользкой мерзости червей, Марк поспешил ухватиться за земляной выступ и подтянуться наверх, к глубокому черному небесному полотну и уходящему за горизонт кровавому солнцу. Ничего более кругом видно не было. «Реки медовые» окутал кудрявый густой туман. Лишь у самого носа сквозь его кудри можно было заметить очертания того самого дерева, что пустило гнилые корни. Оно и само было таковым: давно уже умершим, без листьев и мрачное, как уголь.
Долго Марк на ногах простоять не сумел. Он бросил кости подоле ствола, чтобы глаза привыкли к какому-никакому солнечному свету, а сердце перестало рьяно кувыркаться в груди. Он погрузился в недолгие раздумья: «Гроба нет внутри могилы, венков нет снаружи нее, и белого гранита с моей физиономией тоже нигде не видно. Значит, меня не хоронили. Тогда, очевидно, некоторый умник ударил меня по голове, обокрал и закопал в землю, да поглубже. Мотив такой себе – было бы что красть… Однако тогда меня просто бросили в яму. Может быть, я кого-то обидел?»
Не закончив одну мысль, Марк озаботился другой. Он постарался вспомнить что-нибудь о себе, но, видимо, как раз от удара по голове многие заурядные вещи забылись: название родного города, имена и лица знакомых и проч. Некоторые обрывки диалогов, размытые образы, словно работы ужасного фотографа, проскакивали в его памяти, но их невозможно было соотнести между собой, собрать в единое воспоминание.
«Как же теперь добраться до дома, если я не помню адреса? Наверное, никак. Доковылять до города было бы уже неплохо. Но в какой стороне может находиться город? Этот чертов туман! Придется идти наугад. А впрочем, не такая уж это и проблема – в наше время куда не пойдешь, рано или поздно лбом стукнешься о бетонную стену», – он подскочил на ноги и, состроив из пальцев расческу, закинул назад свою прическу, чтобы та не мешалась перед глазами.
Всё вокруг казалось ненастоящим. Земля, словно пластилин, изгибалась под ногами, воздух ощущался слаще и шелковистее, от чего порой хотелось чихнуть. А туман ощущался как пар, только холодный, и оставлял на коже влажный след. Марк решил пробираться через него с предельной осторожностью. Не помешало бы еще установить для себя какой-нибудь ориентир, чтобы не заблудиться. Гнилое дерево вполне подходило.
«Один, два…» – вошел он в пелену тумана и двинулся в путь, считая каждый свой шаг.
Марк обладал удивительной походкой. Он шагал, едва заметно поднявшись на цыпочки и слегка разводя руками, подобно канатоходцу, только без балансира. Идея такого необычного шага пришла к нему в детстве. Он заметил, что так быстрее осваивает пространство вокруг, чувствуя колебания воздуха и землю под ногами. Другая гипотеза о его шаге пришла в голову нянечке. Все мы представляем, как только учатся ходить. Младенцы тянутся руками вперед, обычно к матери, но также для равновесия и, чтобы опереться на них при падении. Так вот, нянечка Марка решила, что он просто забыл переучиться на нормальный шаг и посчитал, что так ходить необходимо всю жизнь.
«Три, четыре, шесть», – иногда он делал два шага и прибавлял в уме сразу пару, как, в прочем, многие поступают. Но вдруг резкий обрыв на семнадцатом шаге. Повезло, что Марк заметил его, хоть и за мгновение до того, как пятка готова была соскользнуть вниз. То оказался глубокий овраг или резкий склон – в тумане дна не видно.
«Быть может, я на вершине того холма, что зимой оборудуют для катаний на ватрушках и санях», – подумал он и принялся идти вдоль склона, все тщательнее следуя своему плану предельной осторожности. И снова обрыв. И снова Марк постарался его обойти. И так продолжалось до тех пор, пока в какой-то момент он не наткнулся на свои же следы.
Появилась раздраженность. Захотелось наплевать на осторожность и броситься слепо бегать по туману из стороны в сторону. Кстати говоря, так Марк и поступил. Когда прошло еще некоторое время, под ногами не осталось живого места: всё было разлиновано его следами. Появилась тревога. Может ли оказаться, что пропасть кольцом вырыта вокруг героя и в какой-то степени непреодолима? Хорошей новостью явилось то, что Марк наткнулся на кустики смородины с большими, налитыми соком ягодами, кои всё это время росли девятью шагами севернее гнилого дерева. Марк всматривался в них с желанным взглядом, ведь неизвестно сколько он не держал во рту ни крошки, ни капельки воды. Черные, красные, белые ягоды казались такими крупными и сочными. Их морщинистая текстура аккуратно подчеркивалась светом закатного солнца.
От того, что светило неспешно покидало горизонт, становилось холоднее. Тянулись мысли: «Может переждать туман от беды подальше? Но как долго? Смородиной вряд ли утолишь скоропостижный голод. Хотя здесь будто миллион этих ягод. Сколько же на самом деле? Не сосчитать. А может, сосчитать? Как раз займем время».
Вдруг нечто резким толчком вернуло Марка, разматывающего клубок своих мыслей, обратно в чувства. То было шуршание травы, только и всего. В памяти его безмятежное и робкое, но на деле – грубый треск и гул в ушах наподобие того, что издает тяжелый поезд, стуча колесами по шпалам.
– Здесь кто-нибудь есть? – спросил Марк у пустоты в привычном для себя быстром темпе (из-за того, что мысли его часто опережали слова), а после прислушался. Не показалось ли ему с дурной головы? Шуршание травы на мгновение стихло, а затем снова плавно учащалось, пока не стали различимы отчетливые шаги. Да, травинки кто-то приминал к земле ногами. Вслед за шагами донесся тихий, с надрывом, девчачий голос:
– Листопадский? Марк, это ты?!
Марк перекосился от услышанного. Он не помнил, принадлежит ли ему эта странная фамилия, Листопадский, но с именем некий голос точно не ошибся.
– Кто ты? Покажись! – крикнул он. В ответ послышалось лишь эхо, а девчачий голос стих.
«Кажется, крыша поехала, – подумал Марк. – Если бы я и не заметил на этом пятачке человека, то уж точно о него споткнулся бы. Не нравится мне всё это, пора выдвигаться. Ты меня слышишь?»
– Ты меня слышишь? – сквозь мысли Марк вскоре различил всё тот же голос. Он обернулся, и перед глазами его предстала девушка. То была скорее еще девчонка, совсем юная, около двадцати лет с виду. Невысокая, хрупкого телосложения, с розоватыми коленками и такая бледненькая, как смерть. Ее волосы были необычного серебристого оттенка, черты лица выглядели крохотными и аккуратными, а глаза переливались в зеленом перламутре. Ниже смотреть Листопадский не посмел – девушка не была одета. На бедрах ее висела изодранная юбка, а белоснежную и аккуратной формы грудь она закрывала лоскутом в черно-красную клетку. Видимо, раньше этот кусок ткани был частью рубашки.
В городском парке «Реки медовые» что-то произошло.
Девушка показалась Марку очень знакомой, но никак не припоминалась. Он направился к ней с исключительно честными намерениями и искренне улыбнулся: «Слава удаче, я здесь не один. Может, это местная?»
– Стой, – внезапно остановила его девушка. – Не подходи ко мне! Кто ты? – она отстранилась.
Марк не знал, что и ответить.
– Я Марк… Марк Листопадский, наверное, – выдал он наконец.
– Ты? – девушка всмотрелась сквозь туман в черты его лица. – Нет, ты лжешь… Ты лжец!
Из первых мгновений диалога ничего ясней не стало.
– Да что с тобой случилось? Нельзя просто так называть людей лжецами, разве тебя не учили, – недоумевал Марк. Он протянул свою руку к ее холодной руке. Зрачки её были расширены, бегали по сторонам от испуга, словно она только что повстречала смерть.
– Ты говоришь его голосом! Почему? – закричала девушка и заплакала, отскочив ещё дальше.
– Я не знаю… – он продолжал наступать, боясь потерять ее из виду в густом тумане. К тому же она могла не знать, что находится на крутом холме или поляне, опоясанной оврагами – Марк так и не решил.
– Не подходи! – кричала девушка.
Марк замер. «Она сама обозвала меня неким Листопадским, а теперь говорит, что я – это не я. Сумасшедшая? Точно сумасшедшая», – думал он, не сводя глаз с посиневшего бантика губ девушки. Он дрожал, но не от холода. Марк решил выждать, пока девушка успокоится, чтобы снова осторожно ступить к ней навстречу. Он намеревался подкрасться, а потом схватить её за руку, быстро и внезапно, пока та не успела ничего сообразить, и оттащить в сторону от обрыва.
Но все пошло не по плану. Девушка продолжила пятиться назад, а Марк уже было различил очертания обрыва за её спиной. Нужно было срочно заставить встреченную сумасшедшую остановиться. Он заметался:
– Послушай меня, позади тебя обрыв!
– Не говори его голосом! – девушка не внимала и сделала ещё шаг, казалось, шире, чем все предыдущие. А следом ещё один, и ещё… Стопы ее почувствовали обрыв, и она неуклюже качнулась и соскользнула бы вниз, если бы Марк не подскочил и не схватил её за руки. Она вскрикнула, вцепилась в него мертвой хваткой, а затем глаза ее закатились, и она потеряла сознание.
– Черт, черт возьми! – выругался Марк. Затем он уложил девушку на траву неподалеку, наклонился к её груди и прислушался. – Дышит. Прерывисто, неспокойно, но она жива.
Марк с облегчением вздохнул. Теперь деваться ему было некуда – придется переждать туман. Он без сил свалился на бок лицом к девушке. Веер серебристых волос вокруг её белого личика напомнил нимб, хотя Марк не верил ни в рай, ни в темную его противоположность. Он верил в первопричину мироздания, но не придавал ей образа. «Было бы нелогично отрицать, что у всего есть начало, – считал он».
Про веру Марка вы еще узнаете, путешествуя по страницам моей книги. А сейчас нечто, напоминающее язык пламени, предстало перед его взором на мгновение, тяжелые веки рухнули на глаза, и всё кругом снова превратилось в безмолвный мрак.
Hat alles einen Grund?