Марк очнулся в положении навзничь. Он с усилием приоткрыл глаза и оторвал с рыхлой земли, что продавливалась под лопатками, тяжелую, как чугунный куб, башку. Кругом была кромешная темнота, доносился ужасный запах сырости и гнили, а мелкие травинки да камешки попадались под руки и путались в волосах.
«Реки медовые – место весьма необычное, – подумал Марк. – Ещё ранним утром в этом парке выгуливают самых разных собак: английских спаниелей, бульдогов, чихуахуа, корги. Днем художники выставляют свои мольберты напротив романтических пейзажей, а вечером на сцене под свет фонарей, коими усеяны все дорожки и лужайки, появляются одинокие пьяницы и просто те, кто бродит под ивами в поисках особенного настроения и вдохновения в сладком аромате и журчании сплетающихся между собой рек. Последний в Москве парк, как никак.
Непередаваемая словами атмосфера у этого искусственного безумия. Но какого черта здесь делаю я? Мне не место среди простого люда, и уж тем более на дне глубоком. Я человек манер высоких! Так почему не нашлось мне занятия лучше, чем валяться на газоне, как свинья подоле лужи?».
Угнетенный то ли от настроения кругом, то ли от себя самого, Марк стал подниматься на ноги и собрался было уже отряхнуться и ринуться куда-то в сторону. Но внезапно – удар такой силы, что искры полетели из глаз его, и ливнем посыпалась откуда-то сверху земля.
Марк обомлел. Он приземлился обратно на копчик и принял решение немного подумать, прежде чем совершить какое-либо действие. Ведь встреченная им грунтовая преграда сверху, чудовищная сырая вонь и непроглядная темнота – всё это, если подумать лучше, не походило даже на самый глухой закоулок «Рек медовых». По обыкновению ночью весь парк окутывало мерцание фонариков и искусственный аромат свежей листвы, а вместо земляного потолка лежало небесное покрывало с подмигивающими огнями самолётов.
Умение думать досталось Марку от матери. Особенность была в дедуктивном методе размышления. Кроме того, он в мельчайших деталях запоминал всё, что ему было нужно: лекции по микробиологии, статьи, тяжеленные тома скучных заумных книг. Утренняя газета проглатывалась им без малейшего усердия. И даже то, что журналисты и писатели называют подтекстом, для него было очевидным и наивным. Он пользовался своей эрудированностью и начитанностью в светских беседах или изредка в каких-нибудь полезных делах.
Смахнув с лица клочья грязи и отплевавшись, Марк задумался. Описанное ниже пролетело в его голове меньше чем за секунду.
«Кроме того, что я жив, ничего неизвестно. Где я был пару часов назад? В парке. Последний цвет, который я видел? Черный. Темнота? Очевидно, частичная потеря памяти на почве, – он пощупал рукой затылок, – удара по голове тупым предметом или торцом ладони. Воняет знакомо: словно дохлой кошкой, но не ею. Похоже, что в лучшем и худшем случаях я нахожусь в одном и том же месте, в этом проклятом парке. Беда в том, что если и снизу, и сверху меня земля, то она же и по сторонам».
Пришло время Марку ставить жирную точку в своих догадках. И вот уже рука его невольно потянулась куда-то в сторону.
«Раз, – про себя проговорил Марк, нащупав преграду справа. Она оказалась также рыхлой, продавливалась вглубь. – Два, три, – натыкался он на земляные преграды вокруг себя, и с каждым поворотом сердце колотилось все чаще. – Четыре!» – длинные пальцы напоролись на черствый корень, а затем на еще один и еще один. Корней оказалось так много, что Марк, покрывшись мурашками, тотчас же отдернул руку.
Догадываться до истины Марку всегда было в удовольствие, даже если она в итоге оказывалась ужасной или крайне печальной. Но в тот момент всё случилось иначе. Разгадал загадку Марк не в своем кабинете, как обычно, а под землей – он был заживо похоронен в четырех сырых стенах. Гробовая тишина в могиле сменилась тревожным, прерывистым дыханием. Мысли спонтанно появлялись, переплетались с другими и так же внезапно погибали. Захотелось закричать, позвать на помощь, но словно ком стал поперек горла, и не удалось издать и хрипа.
Вальяжно распоряжаться временем, размышляя, стало непозволительной роскошью. Душный воздух теперь ощущался сильнее и сковывал шею в тиски, отбирая драгоценные минуты. Надежда угасала. Действовать нужно было незамедлительно! Но как же? Ведь земляные стены вокруг вдоль и поперек пронизаны толстыми корнями, словно железными прутьями! Система напоминала один большой и нерушимый купол, клетку.
Марк бросился в ум: «К чему затеяны раскопки? Я сейчас повязну в куче дерьма! Если и получится разрушить эти корни, то как быть дальше? Они, должно быть, словно мелкие речушки, впадают в речки побольше, а те, в свою очередь, – в гигантские реки, то есть самые крупные корни. Их невозможно будет преодолеть».
Он губил себя, извергая мысли одну за другой. Кислорода осталось объемом на воздушный шарик, а решение ситуации никак не приходило на ум. Сердце Марка уже ощущалось в горле, в висках и даже в желудке. Он более не мог контролировать свои мысли, желания и движения. Зрачки его выпучились, кисти рук принялись хаотично бродить по пространству, царапаясь о корни и спотыкаясь о камни.
Внезапно один из корней переломился пополам так неожиданно легко, словно макаронина. Стоило дернуть за него, и ещё несколько корней потянулись следом подобно нити из клубка. На их месте образовалась земляная воронка, в могилу проник тусклый свет, и Марк увидел всю картину целиком. Обломленный корень, а также все прочие, мерцающие в пролитом свете, оказались прогнившими изнутри и, словно изрешеченными различными дырками и трещинами. Не оставалось никаких сомнений, мерзкий запах «дохлой кошки, но не ею» исходил как раз от них.
– Anobium punctatum, – процедил Марк. Уголки губ его задрожали, и выступило жалкое подобие улыбки. – Они сжирают корни изнутри, оставляя от них лишь жалкую обертку. И как я сразу не сообразил?
Марк готов был запрыгать от счастья, если бы все еще не задыхался под землей. План в его голове был, наконец, выстроен. «Здесь всё держится на соплях!» – возрадовался он, разогнулся в плечах и лег на спину. А что было дальше – единый ком, в котором сплелись Марк и гнилые корни. Он стучал ногами по потолку, попутно выдирая из земли вокруг сплетения, с особым пристрастием и утробным воем. После каждого удара он чувствовал приятное головокружение – отощавший по свободе разум разразился целой палитрой эмоций.
Крупные, не доеденные жуками корни, являвшиеся опорой для остальных, обращались в пыль, а через воронки в земляном потолке лился волною свет, вовсе неяркий, словно от закатного солнца, но выжигающий еще не привыкшие глаза Марка, до этого любовавшиеся лишь глубоким мраком. И вот, наконец, он тряхнул корнистый купол так, что под бурные овации с градом щепок и грязи тот сложился, будто карточный домик, ему на голову.
Großes Finale!