Алина
Как следует попереживать о случившемся мне не удалось. Жизнь оказалась щедра на «сюрпризы» и подбросила мне еще один. А именно – Игната Савельева. После исчезновения Дмитрия он появился в окружении Михаила, точнее, официально он был камердинером нового сопровождающего Верховного. Неофициально же делал для Михаила всю грязную работу.
Когда надо было заставить кого-то замолчать, а кого-то умолкнуть навсегда, когда нужно было сделать что-то так, чтобы об этом не узнал никто, в игру вступал Савельев. Честно говоря, он был единственным, кто на меня наводил жути похлеще любого монстра Бездны. Михаил для меня был предсказуем, Савельев – увы. Правую половину его лица пересекал глубокий шрам, об истоках которого оставалось только догадываться. Кожа словно была вывернута наизнанку: такое не оставляют хтианы, кинжалы или ножи. Шрам начинался от подбородка и заканчивался у середины глаза, еще чуть-чуть – и ему пришлось бы носить повязку.
Волосы до плеч Игнат тщательно укладывал с помощью жирных средств: они всегда были зализаны, зачесаны назад, и поколебать их, как мне кажется, не мог даже сильнейший ураган. Он не считался сильным бестиаром, да и не чувствовала я в нем какой-то особой силы, но в его глазах застыло нечто гораздо более страшное, чем Бездна.
Пустота.
Никак иначе я это охарактеризовать не могла. Мне казалось, что он убивает гораздо легче, чем разговаривает, потому что в разговорах Савельев цедил слова, словно ему их было отмерено ограниченное количество на всю жизнь. Вот и сейчас он протянул мне раскрытую ладонь, на которой покоилась на первый взгляд обычная монета.
Мне полагалось видеть в этом всего лишь металлический кругляш, но я чувствовала, насколько сильно от него фонит. Магией.
– Что это? – уточнила я. Брать что-либо из рук Савельева мне казалось плохой идеей в принципе. Даже несмотря на то, что я знала: он работает на Михаила, а Михаилу я пока нужна.
– Артефакт. Для связи. – Он это выплюнул с такой ненавистью, словно я отняла у него не бесценные слова, а деньги, после чего схватил меня за руку и вложил кругляш мне в ладонь. – Коснешься его. В центре. Сразу, как я уйду.
– Зачем ты здесь?
Игнат окатил меня холодным презрительным взглядом: с тем же успехом он мог смотреть на внезапно заговорившую крысу. Ничего больше не сказал, развернулся и в несколько шагов преодолел расстояние до двери. После того, как она за ним закрылась, мгновенно стало легче дышать, хотя артефакт и жег руку.
Я не стала ждать, заперла дверь на замок. После чего села за стол, коснулась сердцевины похожего на монету артефакта и мгновенно почувствовала волну прокатившейся по комнате магии. Поначалу ничего не происходило, но я не спешила обманываться. Воздух над монетой на столе задвигался, стал сгущаться, раскаляясь, как от фитиля горящей свечи.
Миг – и передо мной появился Михаил. Я могла видеть его так же хорошо, как если бы сидела по другую сторону стола в знакомом до мельчайших деталей кабинете.
– Ну здравствуй, Алина, – насмешливо произнес он. – Наслаждаешься?
– Чем я должна наслаждаться? – не поддалась на провокацию я, спокойно глядя на Верховного.
– Жизнью. Ты же наверняка скучала по моему дорогому племяннику? – Его взгляд стал жестким и пронизывающим.
– Повторю тебе еще раз: если бы это зависело от меня, меня бы здесь не было.
Не солгала ни единым словом!
– Как хорошо, что это от тебя не зависит, – Верховный расслабился, явно почувствовал, что я говорю искренне, – может, еще скажешь, что у вас с ним ничего не было?
– Скажу то, что ты хочешь услышать, – насмешливо произнесла я.
Взгляд Михаила снова изменился, Бездна в нем взбунтовалась, но здесь она не могла до меня дотянуться. Всей магии, сосредоточенной в артефакте, на такое не хватило бы, хотя он был очень мощный. Наверняка нас никто не мог подслушать, даже если бы кто-то сейчас стоял за дверью и елозил по ней ухом. Я провела рядом с Верховным слишком много времени, чтобы знать о защите такого рода артефактов.
– Дерзишь? – холодно произнес он. – Не забывай, что ты все еще моя собственность, Алина. И так будет всегда.
«Не всегда, а пока ты жив», – отрывисто подумала я и ужаснулась собственным мыслям.
– Не забуду, – коротко отозвалась я. – Зачем здесь Игнат?
– Защищать мою дочь, разумеется.
Разумеется. Именно поэтому ты отправил его с нами сразу.
Вслух же я сказала совсем другое:
– Теперь он будет ходить с нами везде?
– Снова угадала, Алина.
Значит, будет за мной следить. Вопрос только в том, почему.
– Хорошо.
Я никогда не работала с Савельевым своими методами, но если придется – буду. Поэтому новость меня не потрясла и не ошеломила, могло быть гораздо, гораздо хуже. Например, Игнат мог здесь оказаться для того, чтобы навредить Богдану. Почему меня это вообще волнует?!
– Это не единственная причина, по которой я хотел с тобой поговорить. Мне нужно, чтобы ты узнала все планы моего племянника: начиная от нашего с ним сотрудничества, к чему мне готовиться, и заканчивая тем, что он собирается делать со странами, поставившими нас в такое положение.
Что я только что думала про «могло быть хуже»? Вот это оно.
– Передавать все будешь через Игната. И да, моя дорогая Алина, в ближайшее время ты должна снова соблазнить моего племянника и стать к нему ближе. Учитывая, сколько прошло времени, и ты, как настоящая умница, вертела хвостом, не подпуская его к себе, подозрений это не вызовет.
Это не просто хуже. Это намного, намного хуже.
– А если я откажусь? – холодно уточнила я, забыв обо всех играх. Во мне просто полыхнуло от осознания того, что мне предстоит сделать.
Я могла делать это с кем угодно. Но только не с Богданом.
Нет!
– Откажешься – и больше никогда не увидишь свою дочь. – Верховный посмотрел на меня в упор. – Но ты же этого не сделаешь, Алина. Потому что, как я уже сказал, ты у меня настоящая умница.
Сила артефакта иссякла, или Михаил разорвал связь. Воздух перестал искрить, магии вокруг меня не стало, я же продолжала сидеть с неестественно прямой спиной, вцепившись пальцами в край стола.
– Мамочка, почему ты сегодня такая молчаливая? – Снежана заглянула мне в глаза, выдергивая из состояния, в котором я находилась с минуты разговора с Михаилом.
Я и впрямь едва ли сказала дочери хотя бы пару слов за весь день. Мне казалось, что я не могу нормально дышать, не то что говорить. Может ли Михаил отобрать у меня дочь? Я могу убедить его этого не делать с помощью магии. Могу убедить его изменить решение по поводу Богдана. Могу ли? И сколько человек знает о том, что он задумал? Что я должна сделать?
Каждое магическое вмешательство стоит мне сил, которые приходится восстанавливать по несколько дней, каждое нужно проверять и перепроверять по десять раз, чтобы никто не сообщил Михаилу о странностях в его кардинально изменившейся позиции или решении. Михаилу, его гостям, всем, на ком я применяла магию. Пока что мне удавалось обходить острые углы. Пока что. Но сколько еще я смогу ходить по лезвию?
Не говоря уже о том, что я не могу повлиять на Михаила, пока он в Авенне, а я в Талминбурге. Попытаться обмануть Савельева? Возможно, но на сколько меня хватит?
Если у нас с Богданом не будет постоянной связи, откуда я буду брать информацию? Не говоря уже о том, что я ее брать не хочу!
– Мама…
– Помолчи! – Я повысила голос, сама того не замечая, но Снежана дернулась. Губы у нее задрожали, в глазах заблестели слезы: еще бы, я никогда раньше не кричала на дочь. Никогда!
Будь прокляты все эти интриги и верховные, вместе взятые!
– Снежинка, – я мгновенно развернулась к ней, – прости меня, пожалуйста. Я не хотела тебя обидеть, просто мне нужно принять очень важное решение, которое не дает мне покоя.
– Какое? – Снежана шмыгнула носом, но плакать передумала.
– Неважно. Просто я очень волнуюсь, постоянно нахожусь в своих мыслях, и…
– А находиться в своих мыслях – это как?
Мы сидели у нее в комнате, по стеклу барабанил дождь, превращающий Талминбург и летние сумерки в серый пейзаж, кажущийся застывшим во времени и пространстве. Настолько, что, казалось, ничего не изменится, если я проснусь завтра, послезавтра, через неделю, месяц и через год.
Вот только дело было не в сырости, не в сумерках и не в столице Северной Лазовии. Такой была моя жизнь у Михаила, даже в самые солнечные дни. Единственное, что менялось – это моя Снежана. Снежана, которая росла не по дням, а по часам, я помнила ее первую улыбку, первый смех, первые неуверенные шаги. Первое: «Ма-ма!», каждую бессонную ночь – няням я в то время не доверяла и спала от силы два-три часа в сутки.
Снежана росла, и только она позволяла мне чувствовать себя живой. Ни магия, ни знания, ни даже вся та мощь, которой я обладала и за которую расплачивалась днями бессилия, не позволяли мне снова ощутить ту яркость жизни, которая пульсировала в самом сердце, текла по венам, будоражила и опьяняла сильнее любого хмельного напитка.
Больше в моей жизни ничего не напоминало о той Алине, в жизни которой был Богдан.
Я убрала тарелки (мы как раз закончили ужин) чуть подальше, чтобы случайно их не опрокинуть, пересадила дочь к себе на колени и погладила по волосам.
– Это когда у тебя в голове все время крутится, крутится что-то, и ты никак не можешь это остановить.
– Что, совсем не можешь? – Снежана широко распахнула глаза.
– Совсем.
– Но так же не бывает! Сейчас я думаю про Мирона с Матвеем! – Она крепко зажмурилась, а спустя несколько мгновений открыла глаза. – Вот! Сейчас не думаю! Это же просто, мамочка!
Если бы все было так просто!
– Что ты о них думала, милая?
– Что они совсем не похожи на отца! А еще, что мы с ними сегодня не виделись, и я скучаю.
Анна сегодня забрала детей на весь день к подруге, поэтому Снежана так с ними и не увиделась.
– Поиграешь завтра, Снежинка.
– А ты как находилась в мыслях? То есть… что у тебя там крутилось?
Я улыбнулась.
– Это слишком сложно.
– Мне ты можешь сказать. Я взрослая!
Я не выдержала и улыбнулась еще шире.
– Давай я тебя лучше защекочу, взрослая!
Дочь завизжала и принялась вырываться, хотя я не особо ее и держала. Заливаясь смехом, она брыкалась, как жеребенок, я только чудом не заработала несколько синяков. Зато когда остановилась, Снежана уже не помнила о том, как горячо хотела выяснить, что там происходит в моих мыслях, что там постоянно крутится. Моей малышке совершенно точно не стоило знать, что в последнее время там исключительно ее отец.
Ее настоящий отец.