Война, это волк, и он может прийти к вашей двери.
Джордж Бернар Шоу.
Президент и Отец всех народов населяющих не самую маленькую, но бедную страну нервно расхаживал по бесценным текинским коврам, щедро устилающим полы его резиденции в Пишпеке. Уныние, нет скорее бессильная ярость, терзала его великую душу. Последнее время дела его семьи шли все хуже и хуже. Соседские кланы, кичащиеся древностью своих родов, все наглее скалят алчные пасти. Всем хочется урвать лакомый кусок власти. Не думают презренные, отойди он сейчас в сторону, отдай добровольно руководство, начнется такая свара, что реки крови затопят и без того разоренную республику.
А сколько эйфории было совсем недавно, когда эта власть, казалось, сама собой упала в руки от ставшего вдруг немощным хозяина. От огромной Империи, которую с глубоко скрытым презрением называли «Старшим Братом». Неуклюжего медведя, правившего временами так бесхитростно, так неумело, но жесткой и порою беспощадной дланью. И вот далеко теперь этот надсмотрщик со всеми своими кодексами и уставами. С мелочными придирками вплоть до того, когда чего и сколько сеять. Рухнул его огромный дом. Терем, столь много лет пытавшийся сплотить непримиримое под одной крышей. Съехала эта крыша не оставив добрых воспоминаний. Прогнили нерушимые оковы и расползлись, как грязный лед на руслах арыков. Но что-то не заладилось и у свободных пишпеков. В аулах каждый бывший председатель колхоза возомнил себя независимым баем. На требование прислать в города продукты стонет, работать некому. И не просит, а требует: дай технику, дай горючее, дай денег – отучились за годы старой власти работать, мерзавцы. В городах еще хуже – заводы наполовину простаивают, ах, если б только наполовину. Нет денег на зарплату; нет запчастей к оборудованию; нет сырья, а главное – нет сбыта продукции. И опять – дай денег. Дай! С большим трудом находишь несколько плачевных миллионов сом на выплату задолжности по пенсиям, а они исчезают как вода сквозь корявые пальцы. До стариков доходят жалкие крохи. А те горько плачут – денег дай, помираем. Ну и сдохли бы, но на похороны опять же денег дай. И ко всему прочему проклятая война с аджиками. Когда-то давно, никогда не задумывающиеся о последствиях имперцы, разрешили нескольким аджикам и упекам поставить свои хижины на наших священных землях. И теперь аджики, которые уже много лет воюют между собой, решили эти земли объявить своей собственностью. На этой земле святые могилы наших предков, утверждают они, просто имперские чиновники неправильно нарисовали границу. (И ведь верно, до пришествия Расеи и границ то никаких не было, как не было у пишпеков и досов городов). Якобы, исправляя теперь уже чужую ошибку, паршивые аджики ввели на территорию республики свои банды. Славная пишпекская армия одержала несколько побед, но для окончательного выдворения противника, генералы которых даже больше чем солдат, требуют технику, боеприпасы и опять же денег. Где бы их взять?
Конечно, на западе с удовольствием отпечатают те бумажки, которые только что родившаяся республика поспешила ввести вместо обесцененного импербля. Но для штамповки теньги, нужны настоящие деньги, нужна валюта. А добренький западный капиталист валюту не дает. Улыбается, обещает, но не дает, намекает на гарантии возвращения старых долгов. Бедная маленькая страна, почему она всем должна, а ей никто ничего не должен.
Кажется, еще только вчера большой заокеанский президент дружески хлопал по плечу, скалился блендаметной улыбкой и вещал о равноправном партнерстве. Только быстро прошло вчера, а сегодня даже посол его избегает встреч. Зато посольские клерки охотно якшаются с разной швалью именуемой оппозицией. Неужто предчувствуют скорое падение, вернее, того хуже, подготавливают ему, признанному народом, замену. Прочие богатенькие якобы независимые заполуденные страны, конечно, в тон хозяину, лыбятся отрепетированной гримасой, но живой валюты не обещают. Расейский полуправитель, конечно, мечется, говорит об исторических узах и тому подобное. Только и в своем доме порядка навести не может. Вечно у него что-то взрывается или рушится, (им бы в президенты министра по чрезвычайным ситуациям). Самому постоянно не хватает денег, чтобы заткнуть недовольные рты. Сам со своей, когда-то непобедимой армией, не может справиться с горсткой одичавших горцев.
Только ханьский председатель Госсовета предельно откровенен. Но с чисто азиатской хитростью, говоря об уважении суверенитета, добавляет, в наше время полная независимость неосуществима. Да и существовала ли она вообще когда-то? В наше время всё и вся в какой-то мере взаимосвязаны друг то друга. Хань многообещающе заявляет о возможных валютных вливаниях, но подразумевает, что не видит перспективы нашей национальной экономики без всеобъемлемого сотрудничества и некоторого проверенного социалистического руководства. (Это видимо, надо понимать так, экономика вроде как наша, но руководящие сотрудники в ней его проверенные партийцы?) И, наконец, он говорит о практически неограниченном какими-то временными рамками правлении настоящего правителя (меня?) и его клана в республике, но не дает гарантий ныне существующего государственного статуса . Упоминает о глубокой исторической и культурной общности, но понятно, предлагается Пишпеку культурно и добровольно, пока добровольно, войти в будущий большой джуньский союз. Сильной Поднебенной стало тесно в своих привычных рамках, и она торопится, пока благоприятная обстановка, разрастись за счет остального мира. Вот для чего потребовалась ей дружба маленькой республики.
– Я, тоесть, мы готовы обдумать уже сегодня и в конституционных рамках принять некоторые их предложения, но хотелось бы оговорить некоторые усовия. Получить гарантии.
Только в ответ, хоть и слегка завуалировано, но посути: – понимаем всю важность раздумий. Особенно учитывая, что вне всяких условий и гарантий гарантируется условность вашего суверенитета. Трудности конституционнго порядка существуют пока не даны новые толкования существующих параграфов. С сердечной улыбкой глава Джуньхуа вещал: – по нашему присловью бегущую курицу не ощипывают…. пока ей дают возможность бегать! Сезон легкого бриза размышлений прошел. Может нынешние решения и кажутся жестким ветром, но это ничто по сравнению с грядущей бурей. А как она заденет маленькую республику, пока еще зависит от первого и в его же лице последнего президента.
Джуни торопятся. Вон поставили телефон красного цвета прямой связи с их столицей. Подними только трубку, и приятный девичий голос на пишпекском языке, причем даже без акцента, в любое время дня и ночи спросит с кем из членов правительства соединить? А почему, интересно, телефон красного цвета? У первого секретаря республики для прямой связи с Кремлем был цвета слоновой кости, но называли его «красным».
Расхаживает президент по опустевшим в это время суток кабинетам и не с кем ему поделиться своими тяжелыми думами. Есть угодливые прихлебатели, которым можно ли доверять? Есть семья с бесчисленной родней, а в глазах всех затаенное – «дай». Вызвать бы сейчас пресс-секретаря Наташку, вот уж кто заставит пропотеть хоть на рабочем столе, хоть в постели, мигом все заботы отойдут куда-то далеко. Но попробуй, тронь сейчас эту сучку. Придет спросонья злая, как фурия, и не она тебя, а ты ее будешь, заискивая, ублажать за столь неурочный вызов. Умеет себя поставить, б..дь такая.
Можно поднять кого-нибудь другого, в смысле другую. У нас не Упекистания, у нас до «другого» еще не дошло. Только вот сумеет ли подняться президентское естество, обвисшее от тяжелых неразрешимых дум, а ханьский бальзамчик, не чета какой-то «Виагре», способный временно омолодить лет на двадцать, некстати закончился.
Почему, интересно, телефон красного цвета? Помню, когда был еще инструктором райкома комсомола, наш второй секретарь Леня Голубков, (вроде бы так его звали?), прикалывая, то ли к субботнику, то ли к какой-то демонстрации трудящихся, на лацкан пиджака красный бант, говаривал: – Дурак любит красное.
Странная пословица у расейцев про свой любимый цвет. И вообще, непонятны эти постсостоявшиеся имперцы, а самое главное, в настоящий момент, ничем кроме пустых слов помочь не смогут.
Дрожащая от нервных переживаний рука так и тянется к красному аппарату. Уж лучше позвоню я, чем кто-то из моих врагов; или, что еще смертельнее, из моего ближайшего окружения.