Оборотная сторона обложки
Повесть начала века – Маленькое этакое фэнтези, донесшееся с тонкого, а может статься плоского мира. Почти придуманной реальности, почитай благополучно соседствующей с нашей. Короче, короткая эпопея о тамошней войне, которая возможно когда-нибудь закончится. Действие разворачивается на фоне прихода новой эпохи, рождению которой предшествуют тяжелые схватки. Каждый герой связан с другими персонажами только стремлением выжить, а для этого там почему-то требуется убивать.
Автор против насилия, против войны, против разжигания межнациональной и межконсессионной ненависти, но все это присутствует там.
Произведение, несомненно, таланливое и каждый читатель сможет отыскать в тексте, что-то не особенно понравившееся или особенно не представившееся допустимым нормальному восприятию. Сие творение, как и все шедевры, адекватно воспринимается только повторным прочтением, поскольку очень грузят всяческие бесполезные ссылки и достойные автора комментарии.
Несмотря на то, что труд явно графоманский – отсутствуют классические завязка, кульминация и развязка, зато в изобилии всяческие слова паразиты, существенным плюсом сей написанины является то, что в связи с безвременным уходом автора из литературы, нет необходимости ждать продолжения.
Как оценил творение один уважаемый автором критик: – «Це моя любимая туалетная книга, поскольку сюжет так дергается, что не надо напрягаться – чо тама было ранее».
А тута эсчо и свербится мысля о развитии взаимоотношений с соседними друзьями и недругами. Чиво нам кажется и хто есть ху.
Форзац или на заденей обложке
Автор родился в конце середины пятидесятых годов прошлого века. Как бесполезно перечислять его занятия, (от электромонтера до главного инженера и от учителя истории до повара, (боже, кому мы вверяем наших чад?).), так и бессмысленно перечислять его «творения», типа известного только ему романа-утопии «Гиперборея» и толи затерявшейся при издании и не напечатанной, толи вовсе ненаписанной псевдоэпохоисторической трилогии «Вначале».
Пока есть люди изморившиеся серостью будней обязательно сыщется приколист изрыгнувший очередное пророчество. Воплощение их в реалию, как явление машиах (мессии) иль воскрешение рыцарей круглого стола, весьма вероятно, но только другими приколистами, типа апостолов Луки с марками иль каких вагантов с баянами. Храни же нас от Кассандр.
История весьма правдивая, – все случайные совпадения или имеющие место похожие события только подтверждают это утверждение.
Автор
Продолжительность времени зависит от нашего настроения, размеры пространства обусловлены нашим сознанием.
Хун Цзычен
ГЛАВА ХIХ
В почти всегда один и тот же кошмар Васькина неожиданно ворвалось новое ощущение, которое едва не направило весь еще ненаписанный роман в несколько другую сюжетную линию. Но, к сожалению нашего не героя, это были уже не грёзы.
Трепещущая юная плоть жарко прижималась к его довольно еще не впалой, слегка волосатой груди. Майор замычал от охватившего вожделения и… проснулся. К нему под одеяло действительно забралась местная девчонка. Угловатым своим тельцем, с нерасцветшими в полную силу персями, она елозила по его торсу, а руками неумело пыталась освободить от плена поношенных кальсон отозвавшееся мужское естество. Вовчик с превеликим трудом заставил себя оттолкнуть кызбалу1. «Куда ты лезешь, тебе и шестнадцати, наверное, еще не исполнилось? Подрасти сначала куртизанка фигова». Слетев на пол, от незначительного толчка, маленькая девушка гневно затараторила. Мол, многие ее сверстницы уже родили по первому ребенку, и раз уж он заплатил за нее калым, значит она его законная жена. Всем известно, что мужчины делают с женами. С трудом, понимая ее болтовню, Вовчик хотел ответить, что правоверные кызымки2 никогда не заберутся к мужу в постель. Будут безропотно ждать, пока их не накроют с головой простыней имеющей специальную прорезь. Никак не вспомню названия данного аксессуара, но не в том суть. Существенно, дырка аккурат над тем местом, которое никак не для удовольствия дано бабе, а только для продолжения рода. И не о каком таком калыме не в курсе. Ну платил чего-то ее отцу. Дак то за предоставленную во временное пользование халупу и коммунальные услуги в виде одной из представительниц многочисленного потомства дашнака. А что дешево, так и аппартаменты – глинобитный сарай с топчаном и дочерей при перечислении отпрысков, здесь, так принято, не считают…. Но такая тирада на недостаточно глубоко постигнутом языке требует определенного сосредоточения мыслей. А мыслить – значит существовать? Но иногда как раз хочется немного непосуществовать.
Вовчик решительно порешил, – сил для разборок у него недостаточно. Изморено отмахнувшись, как от мелкой назойливой мухи, отвернулся недовольной мордой к стенке. В завершение столь напряжных действий он, натянув на голову одеяло, снова мгновенно уснул.
Впервые, за столь дней и ночей, этот не демобилизованный, но по всем статьям уже бывший офицер почивал в почти кровати. Можно бы поношенному организму и чуток расслабиться. Только все равно, вроде и глубокий сон его был неспокойным, издерганным. Вновь во сновидении падали на полном скаку кони, с лязгом доспехов и хрустом ребер подминая под себя седоков. И предсмертные вопли бойцов тонули в грохоте сходящегося в немыслимой ярости железа. Снова на поле, по щиколотку залитом месивом из крови, грязи и фрагментов различных конечностей, с остервенением кромсали люди друг друга. Рвали медными гладисами, ржавыми зазубренными саблями, каменными топорами, штыками автоматов, зубами, наконец. Сам он, раздавленный и захлебывающийся собственной рвотою, пытался прокусить чью-то ногу, обутую в грязный кирзовый сапог. И его голени, немного прикрытые бронзовыми поножами, кто-то яростно драл разбитыми зубами.
Пробуждение было почти продолжением кошмара. В комнату шумно влетела приобретенная за копейки жена. Возбужденно щебеча на аджико-иргизско-пуштунском и еще черт знат каком диалекте, швырнула потрепанное, но пахнущее настоящей горной прохладой свежевыстиранное белье. Едва проснувшееся сознание не воспринимало большую часть сказанного. Но главное, хоть и практически отставной майор, но уразумел – в аул приехали чужие солдаты.
Вовчик потягиваясь и нарочито неспешно облачаясь, спросил, как о самом обыденном:
–
Ну и сколько этих цириков
приперлось?
–
Ой, много-много, больше чем пальцев на руках, – сверкая бусинками глаз, из которых вот-вот хлынут слезы, ответила девчушка.
Майор, изображая грозный вид, рявкнул: – Не реви, а то поколочу, отвечай быстро: на чем приехали? Сколько начальников?
Девочка, услышав в первый раз окрик от этого странного расейского, струхнула еще больше, и только часто-часто захлопала своими длинными ресницами. Из карих глаз все же проскользнули первые слезинки, предвестники в самом ближайшем будущем если не водопада, то ливня – точно. Поняв, более ничего путного от пацанки все равно не добиться Васькин махнул рукой:
–
А иди ты…, в тугаи
. Спрячься до вечера.
Была б другом, посыл был бы короче в своей конкретности. А тут все ж жена, приходится растолковывать. А была бы расейской супружницей, то вообще могла не понять – подробно переспросить скалкой аль чем под руку подвернется.
Бывший командир осторожно выскользнул за дверь и замер на несколько секунд, заставляя глаза привыкнуть к яркому свету, зыбким маревом плещущимся над этим, не по сезону, раскаленным миром. Принюхался словно хищный зверь, и с его же грацией почти бесшумно взлетел на невысокую глинобитную крышу5. При этом как-то умудрился сразу прихватить все свое барахло: снайперскую винтовку с глушителем, скорострельный пистолет-пулемет и одну противопехотную гранату.
Стараясь не слишком высовываться, он разглядел неподалеку припаркованный старинный пикап «Пекин» под выцветшим тентом, а возле него суетящихся людей в камуфлированной форме. Подумал, так вовремя подвернулась сколь непригожая, столь пригодная машинка. И народец рядом немногочисленнен и расслаблен. Губами прошелестел: – Не вспомню, какой из мудрецов высказался, мол для солдата лучший способ выживания в бою, держаться подальше от боя. Но мы ужо не числимся в солдатах. Не поставили задачу чего-то защищать не щадя. Всегда лучше бить первым. Вот как спецназ. Из под тишка, нежданно-негаданно словно снег на голову. Только причем тут белый и пушистый, когда падает…. Не суть, чо из кого выпадает. Существенно для мя, свято чтить защитить собственную шкуру от всяческих повреждений. Медалек и нашивок за ранения несовместимые с продолжением жизненного цикла не дождешся…. Чего только не сморозишь, когда совершенно не с кем поговорить. От общения только с собой таким, не побоюсь этого слова… и мысли достойные его же приходят….. Ну хватит бздеть и оттягивать задуманное. А то оно раздумает….
Оно и верно, какой еще дурак один против оравы врагов попрёт, если не в кино? Каждый «настоящий мужик», где-то глубоко внутри себя, может сигать не хуже Сигала и всем «плохим парням» каак Вам дам, но это глубоко внутри. В натуре, небольшую компанию поддатых подростков лучше обойти подальше. – «А может они вовсе и не такие плохие, хоть и громко матерятся и пристают к прохожим». Выше инстинкта самосохранения, по дедушке Фрейду, только инстинкт половой, но он молчит, когда тебя на полу пинают ногами. Однако, коли ты болен на всю голову, то могут проснуться и совершенно неприемлемые сознания. Зачем, например, волк, в лесу не убивающий больше чем может сожрать, забравшись в овчарню, «порежет» всех безобидных овец? Каков тут смысл? Ааа, месть человекам, они такие уроды лысые, сами нормально, в единстве с природой не живут и другим не дают. Но еще и любой хищник, даже и тот самый лысый, пьянеет от запаха крови6. Пусть в первой может и стошнит.
Вот и Вовчик когда-то захмелев подобным образом, уже не может остановиться, хоть «резать» нужно не безобидных овец. Сейчас, ну прям пьяный бред, он бормочет: – А в натуральном и целом позиция очень удобная, пятерых можно снять сразу. Можно эту падлу и подло. Только все ли туточки. Не скажешь ведь: кто не спрятался – я не виноват. Как раз сам себе и виноватый, коль сховавшийся пальнет в спину. Вот бы вложил кто – где ж затерялись остальные? Ау, Павлики Морозовы, отзовитеся? Не спешат с ответом. Таки спешка нужна только при…, да и там все одно ужо чешется….
Но не будем прислушиваться к чьим-то бредням, лучше, эдак вмеру расслаблено, позрим со стороны.
Военных по всем прикидкам имелось всего-то с десяток. Первым движением Васькина было распотрошить нарушителей спокойствия из своего миниатюрного, только на вид, автомата. Но где-то еще сохранившееся благоразумие подсказало, торопиться следует неторопливо. Расстояние великовато для скорострельного, но короткоствольного «Норинко», а к винтовке всего-то четыре патрона. К тому же нет никакой гарантии, что все джуни на виду. Так и есть. Вон, двое выходят из дома «нового» бая, который сколотил свое, приличное по местным меркам, состояние не только торговлей наркотой, весьма распространенной в здешних местах7.
Вовчик знал этот двор и дом. Когда-то давно, в прошлой жизни, господа офицеры частенько отоваривались там вонючей, недостаточноградусной аборигенной абрикосовой самогонкой.
Усердствуя быть незамеченным, бывший майор пробрался к задней стене этого караван-сарая, на возвышении которой грелся, невесть откуда взявшийся в этих местах, серый облезлый кот. Бывший офицер довольно ловко взобрался на невысокий глинобитный забор. Кот, оценив допустимый допуск в расставившемся расстоянии, только равнодушно зевнул. Во дворе полудремала огромная среднеазиатская овчарка. Волкодав был super стар и мудр, поэтому при виде незнакомца не залаял, а только вздыбил шерсть на загривке и грозно оскалил зубы: – Sapienti sat8, а дураку, чо вздумает сунуться, можно и оторвать какой либо лакомый кусманчик. Вовчик сразу припомнил свою последнюю встречу с такой же собачкой, которая едва не закончилась для него плачевно. Уместившись поудобнее на дувале9, Васькин снял с предохранителя снайперскую винтовку, патрон уже в патроннике. Бросил взгляд через оптический прицел на неимоверно широкий лоб псины. Проворчал про себя, глупо стрелять вот так почти в упор, – это ж просто расстрел получается. Да и жаль такого красивого пса. Не время и не место уговаривать зверя, но всё же опустил оружие. Вперился в зрачки далекого потомка Цербера10. Человек не был уверен, что собака возьмет да подчинится взгляду, но если ты до кончика искренен, то любое животное, и даже некоторые женщины, тебе поверят, а возможно и поймут. Умная тварь низко наклонила голову и глухо рычала готовая броситься на пока недосягаемого врага. Но, престарелый кобель, хоть и был подслеповат, хорошо разглядел белесо-голубые глаза нарушителя покоя, в которых не отражалось никаких человечьих чувств. Не было ни в них, ни в наличисвующем море запахов естественного для всякого чужака страха. Зато жутким холодом просвечивала смерть. Нет, не просвечивала, не то слово. Во, для пса – разила, да что там – просто смердела. Прочитав в мыслях незнакомца, тот не отступит, действуют сейчас силы в бой с которыми не его собачье дело ввязываться, пёс нервно зевнул и, глухо поворчав для порядку, неторопливо протиснулся в свою конуру. Наверняка в его лохматой башке пронеслось, – Эх, вот был бы помоложе, достал и наказал пришельца, порвал в «хотдог» т.е. собачью сосиску или сосисочью горячку. Как правильно то? А, не важно, все равно попробовать такое только в Псовом Раю. Но, даже и туда, в таком возрасте торопиться не хочется, – помирать надо молодым.
Вот так-то лучше, – подумал Васькин. – Это не твоя война.
К тому ж и характерный хлопок выстрела, даже приглушенный глушителем, опытное ухо ни с чем не спутает. Впрочем, достойные слухачи они где-то в «Карнеги Холл» (правильно написал?) иль в полубанде Спивакова, а никак не с «Фабрики», но вдруг-да найдется списанный с сонара субмарины. Нет, тута с подлодки вряд ли. По всем прикидам здесь просто подлые. Но мы, хоть далеко не лучшей судьбы, стрелять в последних друзей человека не станем. Лучше растранжирить патроны на нелюдей.
Осторожно, бочком пересекая пространство, на которое вдуг да могла дотягаться собачья цепь, Вовчик протиснулся к переднему двору, искоса поглядывая в сторону горящих глаз из ветхой будки. Кот же перестал жмуриться и впярил свой зелено-желтый взор на столь беспардонную особь из породы двуногих.
Перед домом, слегка переиначенного с претензией на псевдоевропейский манер, не шале, но чой-то шальное, суетилось несколько человек. Хозяин, невысокий, смуглый близко до эфиопости, о чем-то возбужденно спорил с двумя ханями. Вернее даже с одним, потому как второй, явно командир, ничего не понимал, только китайским болванчиком согласно кивал головой каждому из говоривших. Мимо них то и дело сновали солдаты, таскавшие из чулана под домом ящики армейского образца.
«Чой-то вещички больно знакомые, – подумал Вовчик. – Этот жулик, похоже, распродает имущество моего когда-то существовавшего в этих палестинах полка». Ворьё, словно икнув – кто-то помянул, направился с одним из заморышей солдатиков к калитке заднего двора. Вовчик отступил за первую попавшуюся дверь одной из многочисленных клетушек. Здесь почти все пространство было занято подвешенной для просушки «культуркой» – отборной коноплей. Специфический аромат был настолько густ, аж закружилась голова.
Да тут моментально обкумариться можно до чертиков. До таких шустреньких и весёленьких, плюнешь на войну и все остальные мелкие неприятности. Воспрянешь затуманенной мыслею, да понесешься голым и счастливым по окрестным полям, распугивая встречную живность11 – вяло проплыла мысль майора. – И как я такую гадость раньше мог курить, тут же не заметишь, как сдохнешь.
Но издохнуть под кайфом не пришлось. В этот же сарайчик ввалился хозяин с джуньским военным. Васькина распластавшегося в полумраке по стеночке они сразу не заметили. А тот, будь у него вагон и маленькая тележка времени начал бы соображать, как половчее выскользнуть в щель под хлипким притвором или затаив дыхание сховаться, прикинувшись пыльным мешком. Но, не только вагонов, а и игрушечных колясок не предвиделось и тогда что-то внутри сработало быстрее, в нужный момент, (так гнусно заведено), отсутствующией мысли. Ударом ноги в место чуть пониже спины, он протолкнул аджика в глубь его наркозаначки. А солдатику, не успевшему повернуться лицом, десницей вцепился в плечо. Шуя, так и не выпустившая пистолет-пулемёт, ухватилась за щуплую шею локтевым сгибом. Вовчик, повинуясь не рассудку, а зверю, спрятанному в каждом из нас, со всех сил дернул вверх и чуть сторону. Глухо, но вполне ощутимо, неприятно хрустнули шейные позвонки. Квелая плоть забилась с силой, не предугадываемой в такой комплекции. Еще не вполне уверенный, что убил человека вот так просто голыми руками, майор еще крепче прижал к себе трепыхающееся тело. А туловище вдруг самым непотребным образом обделалось. Только почувствовав на коленях горячую влагу, просачивавшуюся сквозь поношенные штаны, майор чертыхнулся и оттолкнул ханя. Сработал таки приёмчик когда-то показанный прапорщиком погранцом, и впервые отработанный на живом материале. Как просто оказывается, если ты уже сам не человек. Не зря другой друг, прозывавшийся несправедливо оскорбительно Цыганом, предупреждал, не слушай старших, младших по званию, – они плохому научат.
Новоявленный труп упал, взбрыкнув в последний раз, так что пыль взметнулась мириадой искрящихся песчинок, заструилась клубами в узких полосках света пробивающегося в многочисленные щели.
Неспешно Вовчик повернулся к хозяину, еще не понявшему в чем собственно дело, но смуглость которого приобрела вдруг пепельно-серый оттенок – прошипел сквозь зубы: – «Будешь себя вести чуток потише, – проживешь малость подольше», – и подхватив мультук12 бесшумно выскользнул на свежий воздух.
Хани перед домом все также мирно возились с чужим барахлом. Майор, подкрадываясь, начал спокойно прикидывать, как половчее их отправить к их же праматери. Сперва из винтовки или же из автомата покрошить, аль сразу гранаткой побаловать, от которой, впрочем, шуму много, да толку с гулькин.... Но тут с неприкрытого тыла, с диким криком, из только оставленного сарая выскочил хозяин дома.
«Обкурился, видимо, – подумал Васькин, наблюдая, как на него несется этот джигит с жердью наперевес. – Вроде бы хорошо имперский язык понимал. Надо было на фарси предупредить, но теперь поздно об этом размышлять». Когда-то человек чуток поумнев взял палку. Приспособил ее, конечно, для того чтоб настучать другому человеку. Но прошли времена, и если чтоб настучать кому-то человек берет палку, то он глупо деградирует.
Одна только такая миниатюрная, всего-то 0,2953 дюйма пуля, выброшенная из столь невзрослого автомата, зажатого, к тому-же в неудобной правой руке, а остановила бегущего человека. Не просто застопорила, а откинула назад безобразно разворотив при этом всю грудь. Еще и обрывки легких довольно далеко разбросала по восточному таки прибранному двору. И вот тут неимоверно растянувшаяся секунда в бешеном галопе сорвалась с места, увлекая за собой все последующие.
Все. Больше времени ни на какие раздумья не оставалось. Вернее и само такое понятие как время исчезло совсем. Перешло оно в какое-то другое измерение. Потому что бой длившийся по командирским наручным часам считанные минуты, можно осознавать и как несоизмеримо больший срок, и как одно мгновение. Чуть более секунды и откинута безжалостно в сторону так любовно оберегаемая снайперская винтовка, а в освободившейся руке возникла граната. Другая рука без всякой команды от центрального процессора нервной системы уже выдергивает предохранительное кольцо с чеки запала, самостоятельно приняв решение не выпускать при этом автомата. Пяток секунд и во дворе взрыв кромсает все, до чего дотягивается. Меньше секунды, как пролетели осколки, а уже вгрызаются в тела врагов пули, выпущенные на джуньском заводе, и по идее не предназначенные для своих соплеменников. Но пули не знают родства, им, вполне возможно, по барабану куда они полетят, только бы лететь дурам. Но важно, чтоб их выпускала умелая рука, тогда их предначертание исполнено.
Васькин, пригнувшись, движется через пространство, где четверо корчатся в предсмертных судорогах. Но один, тот самый командирчик, похоже, еще не успокоился. Каким-то боковым зрением Вовчик заметил, как костенеющая уже рука выцарапывает из кобуры пистолет. Пуля, навскидку, без малейшего прицеливания перебивает запястье, словно прутик головку одуванчика. Вовчику некогда рассматривать отлетающую кисть успевшую схватить оружие, и лохмотьями свисающие белые пряди мяса…. Откуда столько крови в такой холеной конечности, если капли разлетаются рубиновым фейерверком. Также и некогда задумываться, когда он вдруг научился так стрелять. Короткая перебежка и очередь из подхваченного на ходу китайского «Калаша», по солдатам возле пикапа на улице. Еще трое, полностью и не уяснивших происходящее, распластались в пыли на чужой земле, отброшенные смертельными ударами. Воевать они пошли, а воинами стать не успели.
Даже не боковым, а каким-то затылочным зрением угадывается движение за спиной. Мозг опять не успевает с командами. Тело самостоятельно отшатывается в сторону пытаясь изобразить то, что фигуристы почему-то обзывают тулупом. Да, в тулупе этого не исполнить, но падать в нем несоизмеримо мягче. Автомат с ходу выплевывает оставшиеся пару-тройку патронов, к счастью для того, кто сейчас завладел им, в цель. Цель – желторотый мальчишка, нет как раз только рот и не желтый, нелепо взмахивает руками, пытаясь так же как Васькин изобразить акробатический этюд. Но к исполнению этого пируэта его подталкивают маленькие латунные штучки со стальным сердечником, бессердечные – сволочи.
Завершения трюка досмотреть не удается, поскольку из кузова автомобиля на улице, бьет ответная очередь. Смерть проносится так близко, что, кажется, бреет щетину на щеках. Страх, да нет, страх давно уже поиздержался, вместе с остатками совести, – удесятеренный инстинкт вновь заставляет отшатнуться как раз вовремя.
«Ого, настоящий боец попался, только позиция его явно проигрышная». Майор отбрасывает АКМ со столь быстро опустевшим рожком и, стараясь не слишком высовываться из подворотни, вновь стреляет из неудобно болтающегося ремнем на вые «Норинко». Автомат, как словно помнит свою вину, и посылает свои оставшиеся пули так яростно, что они с искрами рвут непрочную жесть пикапа. Находят, видимо, они безглазые стрелка, потому нет больше ответных выстрелов. Но натыкаются слепые подлюги на какой-то бензопровод, или канистру с горючим. В чреве автомобиля глухо ухает и почти сразу же начинает валить черный, ядовитый дым. Необходимое средство передвижения неотвратимо преобразуется в ненужный хлам. И к чему тогда вся кутерьма затевалась?
Бывший военнослужащий, а теперь человек без социального статуса, да и человек ли вообще, внимательно осматривает все поле брани. Не притаился ли кто-то недобитым. Сейчас бы покурить, спокойно притулившись в безопасном уголке. Но то только мысль из забытых времен, – курить, как ни странно, не хочется, пусть и бросил такое дело вроде совсем недавно. Пульс чуть учащенный, но ровный, не зашкалила доза адреналина в крови ровно и не убивал себе подобных. Просто выполнил неприятную, но привычную работу. Ну, а слегка запыхался, так от разряженного воздуха высокогорья, который не успевает вентилировать когда-то бездумно прокуренные легкие….
Бляха медная солдатская! А это что за гроб зелененький на колесиках притулился у стеночки ранее не наблюденный. Узрел бы допреж, никогда бы в теперяшнюю авантюру не сунулся. Вон с башенки пушечка прямо в лоб целится. Аж волосы от загривка и до самого зада встали дыбом. Было б кому бабахнуть, давно бы стал прибабахнутый. Нет вдрызг разбабахнутый. С прибабахом уже сейчас все нормально, поскольку этакую заварушку затеял, толком не оглядевшись. А ить должен был мозгой жулькнуть откель столь народу приперлось. Явно не на одном мелком грузовичке. Вот ведь верно, мол, дуракам прёт….
Из-за горящего пикапа достигает его невероятно обострившегося слуха негромкий стон. Осторожно, держась подальше, обходит Вовчик чадящее железо, зорко посматривая по сторонам. Улица немноголюдная в любое время, теперь вымерла, как, вон те трое, распластавшиеся в неестественных позах, но им неудобства это, похоже, не доставляет. Только у стены дувала, еще один незамеченный раньше, но это из-за образовавшегося металлолома, сидит раненый солдатик. Еще живой, но вряд ли жилец на этом свете. Что-то крепко вошло в его живот, и теперь громко всхлипывая, мальчишка судорожно пытается руками удержать толчками вытекающую из него бурую кровь.
–
Не я тут первый придумал, мол жизнь нынче ничего не стоит, а солдатская вообще с минусовым балансом. Так что прости, парниша, но ты зря приехал сюда – говорит Васькин, и поднимает свой почти игрушечный автомат. Солдатик вряд ли знает расейский язык, но видимо понимает все и с суд
орожным вздохом зажмуривает глаза.
Только выстрела не последовало. Опять кончились противные, столь редко встречающиеся патроны. Тогда майор поднимает валяющийся рядышком, даже не снятый с предохранителя автомат ханя.
– Понимаешь, браток, в моей войне пленных не берут, потому умри легко, – изрекает майор, и резко досылая патрон в патронник, стреляет прямо в широко распахнувшиеся наполненные болью и укором глаза солдата.
Горячий воздух недолго звенит от выстрела, и вокруг по-прежнему тихо. Но нет, это не та тишина. Слышно теперь потрескивание чего-то тлеющего в кузове автомобиля, а можно дослушаться и до приглушенного женского и песьего воя, доносящегося из недр двора дома свежепредставившегося аджика. И так холодно вокруг, несмотря на далеко не прохладный, хоть и предзимний, но солнечный денек. И время, едва воспрянув из небытия, тут же заснуло в своем неровном беге. Может и оно, и весь мир умер, как вот этот молодой солдатик с застывшим недоуменным трехглазым взором из другого мира, из потусторония. Эзотерическая философия всегда считала, у человека есть третий глаз, и тем, у кого он открывается, становятся доступны великие истины. Автоматная пуля оставила, как раз где вроде бы и надо аккуратную дырочку, но для поддержания основного, или вернее привычного для человека зрения, ее усилия оказались неправильными. Что она сотворила с затылком лучше, нормальному человеку, не рассматривать. Потому и застыли, как и весь мир вокруг, только что столь живые глаза. Мир, замерший в потухшем взоре, замер и вне его. Нет, еще есть подвижное и в этом измерении. Вот подошел наглый облезлый кот и равнодушно потерся кончим хвоста по ногам победителя.
Вовчик, всегда любивший этих скотинок, почему-то едва удержался от пинка, вслух же хрипло пробормотал толи сам себе, толи коту:
– Похоже, в этом ауле мне больше не появляться. По крайне мере в обозримом будущем. Скорее всего, и не в этой жизни.… Ну, так что ж, цветочек на том вспаханном поле, где должна быть могила моих однополчан мысленно воткнул. Может быть, туда же, воткнут всех, которых здесь упокоил. Вот вроде вину перед своими, что еще жив, слегка загладил. А отплатить за всех… ну да не будем о том, что завтра. Там и нас не будет… вот сегодня, придется сматываться, даже не пообедав. А помнится, моя маленькая жена.… Да жена, первая в жизни, пусть так и не расставшаяся с девственностью…. неплохо умела приготовить чего-нибудь почти съедобное из малопривлекательных для желудка местных продуктов. Но все равно вкуса пищи после контузии не различаю, перебьюсь противными китайскими концентратами.
Джуньский пикап все еще горел, как мечта о личном транспортном средстве, добавляя в привычное полуденное марево, своего смрадного жара. А сейчас еще напрягай последние мыслительные способности на то, что изобразить с бронетранспортером. Как в эту жестянку покакать, чтоб больше никому на ей покататься не всхотелось. Самому-то умения порулить недостанет, да и уж больно заметная. Нам бы поскромнее чего…. О, а у теперь уже бывшего хозяина этого дома аж несколько почти приличных машин. Но ему на них больше вряд ли приспичит покататься. Развее отвезут тут неподалеку до могильника. Знать можно без разрешения взять одну взаймы? Думаю, он не встанет возразить по столь мелкому поводу. Я мабудь, прихвачу его вот этот, оказывается слегка урчачий мотором, не слегка подержанный «форд». Ведь все вокруг слышал. Даже как через два дома отсель старик свою старуху в погреб загонял. А как этот мурлыкает не побачил. Он тута так удачно припарковался, что в этакой заморочке остался без заметных повреждений. Такую, пусть старенькую, но счастливую тачку нельзя упускать. Это хоть не предел мечтаний типа джип «Чароки, очинь чирокий», но для местных дорог машина також подходящая, и всё оружие погрузить можно. То кто-нибудь из местных, не дай туземный бог, позарится на чужое добро, а потом хани найдут, и разбираться не станут, расстреляют прямо посреди своего двора.