По сравнению со всеми предыдущими, этот писательский блок у Жени затянулся. Он несколько месяцев подряд не мог выжать из себя ни строчки и просиживал над пустым листом целые часы, прожигая взглядом стены крошечной студии. Стоила ли она того, жизнь в городе у моря? За последние годы он успел её возненавидеть.
Шум на улицах выводил его из себя. Он не мог заснуть из-за пьяных туристов, поющих у него под окнами по ночам. Запереться и выходить только за продуктами – не вариант: от шума так не спастись, а четыре голые белые стены сводят с ума ещё сильнее, чем полное отсутствие идей. И море начало его пугать. Это самое обидное.
Но решающим фактором, конечно, оказались деньги. Он был не настолько популярен, чтобы безбедно существовать до конца своих дней. Да, подумаешь, критики оценили что-то из его стараний. Подумаешь, рецензии попали в журналы. Он мог бы получить аванс, отправив издателю часть новой книги, но её не было. Арендная плата за мышиную нору, в которой он жил, была для него слишком высокой, а пустой лист ничего не стоит. Счета копились на прикроватной тумбочке, сообщения от арендодателей и литературного агента приходили с удручающей частотой, а лист так и оставался пустым. Женя начал подумывать о продаже собственного тела в ближайшей подворотне.
И тут включилась функция «Звонок другу».
– Слушай, а ты вообще зачем туда поехал? Тебе ж там никогда не нравилось, – поинтересовался Олег, его бывший одноклассник, по всей видимости, параллельно что-то жуя.
Женя сам не понял, как вышло, что разговор начался. Он лежал на спине на провисшем в середине матрасе, смотрел в потолок и не мог вспомнить, чтобы набирал его номер или отвечал на звонок.
– Возвращайся обратно, поселись в глуши на пару месяцев. Там тихо, птички поют. Будешь черпать вдохновение из детских воспоминаний… или чё там писатели делают? Поезжай, говорю тебе! А чё ты теряешь?
И он поехал.
***
Выехал, как только проснулся – в шесть утра. Не хотелось ни секунды больше торчать в этой бетонной коробке. Она его душила.
Домик в лесу – о чём ещё можно мечтать? В девяностых здесь кто-то умер, так что теперь владелец сдавал его в аренду за копейки. А Женя писал книги ужасов. Совпадение вселенского масштаба, а может, такого же масштаба удача.
Первой в новом доме Женя заметил кровать – и вырубился на ней на ближайшие несколько часов. Пробуждение после этой сиесты оказалось не таким приятным: он подскочил на месте с колотящимся сердцем, внезапно решив, что не запер дверь. Но она была заперта. И даже если бы не была… а кто к нему ворвётся?
Было странно осознавать, что из окна не видно ни одного дома. Он не спрашивал насчёт соседей (это же лес, ради всего святого!), но, глядя на плотные ряды величественных, даже надменных сосен, невольно задумался, на сколько километров вокруг нет ни души.
По дому сразу было видно, что он стар, как Божий свет. В одной комнате на потолке красовалась целая карта из пятен, и везде было столько пыли, что Женя благодарил Небеса за то, что не родился аллергиком. Открывая каждый новый шкаф, он был уверен, что в этом-то уж точно найдёт мёртвую крысу, или рожающую паучиху, или ещё какую-нибудь чертовщину, которой место разве что в ведьмином котле. Но там было чисто. Конечно, если не считать настолько толстого слоя пыли, что в нём тонул палец.
Уборка убила весь остаток дня, а потом Женя ещё долго не мог заснуть. Не столько потому, что выспался за день, сколько из-за того, что сосны скрипели под ветром, и в Жениных ушах этот скрип отдавался смехом старых мойр.
А потом ему снилось море.
Чёрное, холодное и хмурое. Водяная крошка била его по лицу. Тучи падали ниже и ниже, пока всё вокруг не стало только из них и состоять.
Где-то в мрачной глубине кричали дельфины, ползали крабы и уныло шевелились водоросли. Они оплели Жене ноги, сковали руки и кляпом вросли в рот. Он попытался закричать, но кругом была только вода, и в лёгкие больше не мог проникнуть воздух.
Она залилась ему за шиворот, и Женя проснулся в холодном поту.
И снова, и снова, и снова.
***
Когда он ехал на этот край географии, ему казалось, что идеи попрут из головы, как только он выйдет из машины, и ему всего лишь нужно будет собирать их на блюдечко с голубой каёмочкой, а потом без проблем переносить на бумагу.
Даже не близко.
Не то чтобы идей не было совсем: он что-то писал. Наброски, кусочки сцен. Пара абзацев туда, пара абзацев сюда, чтобы не потерять навык. Тишина сказывалась, Женя наконец-то смог начать заполнять пустые листы, и ему даже нравилась собственная писанина – что само по себе показатель. Но всё было не то. Ни одна из этих зарисовок не тянула на полноценную книгу.
План был таков: писать без остановки, пока не получится что-то стоящее. Но воплотить его в жизнь помешал нож в спину – закончившаяся еда.
Пришлось покинуть логово отшельника и отправиться в опасное путешествие за провизией. Опасное, потому что ближайший магазин находился в восьми километрах от его дома, и большая часть пути лежала через лес, дорога в котором была такая, что её, в общем-то, не было.
Операция заняла больше часа. Еда здесь была на удивление дешёвой, и Женя прикинул, что если так будет продолжаться, денег, одолженных ему Олегом, с лихвой хватит ещё на полгода. Шесть месяцев – долгий срок. За него можно написать книгу. Об этом он размышлял, неся пакеты с продуктами от машины к дому, когда заметил среди сосен нечто необычное.
Там был человек.
Девушка, кажется. Она стояла неподвижно, держа у лица фотоаппарат с направленным вверх объективом. Несмотря на солнечную погоду, на ней был яркий жёлтый дождевик, и она определённо застала Женю врасплох.
От неожиданности он чуть не выронил все покупки и громко чертыхнулся. Этого хватило, чтобы незнакомка молниеносно повернула голову в его сторону. Они стояли слишком далеко друг от друга, чтобы Женя смог разглядеть её – или всё-таки его? – лицо, но он почувствовал взгляд, которым на него уставились. Холодный, пронизывающий. Женя покрылся гусиной кожей с ног до головы – ощущение было такое, как будто между лопаток ему приклеили кусок льда. Сам того не заметив, он затаил дыхание.
Незнакомка сверлила его взглядом ещё несколько долгих секунд, а потом развернулась и ушла вглубь леса. Женя резко выдохнул. Он хотел её окликнуть, спросить, что она забыла в такой глуши, но обнаружил, что язык отказывается выполнять свою работу. На его машину внезапно села маленькая серая птица, и Женя обернулся на шум, всего на секунду. А когда снова посмотрел в лес, там уже никого не было.
До конца дня он не смог написать ни строчки.
***
Ясное дело, всё это было домыслами его отвыкшего от людей разума – есть миллион причин, которые могли привести человека с фотоаппаратом в лес. Но Женя всё-таки писал мистические триллеры. Ему по профессии было положено додумывать всякую чертовщину.
Ночью он спал плохо и в девять утра встал с кровати в совершенно подавленном состоянии.
И тут постучали в дверь.
Женя чуть не свалился со стула, на который только что сел, выругался сквозь сжатые зубы, рассердившись на себя за трусость, и в сердцах пнул диван. Тот обиженно скрипнул, но Женя уже кинулся открывать.
На пороге стояла девушка.
Несмотря на дождь, на ней были только свитер и тёмные джинсы, никакого дождевика, как вчера. Как иронично, подумал Женя, что сегодня она ливня, вроде как, и не ждала. При ближайшем рассмотрении она оказалась обладательницей тёмных – или просто мокрых? – кудрей и внимательных глаз не совсем понятного цвета. Возраст с первого взгляда определять Женя не умел, а потому не стал даже пытаться.
Несколько секунд они оценивающе друг друга рассматривали. Потом незнакомка прокашлялась.
– Доброе утро.
– Д-доброе, – тихим эхом отозвался Женя и тут же смутился. Его заикание почему-то звучало заметнее, чем обычно.
– Мы как-то не очень гладко встретились, да? Ну, помните, вчера.
Тут она снова прочистила горло, и Женя подумал, что ей, наверное, не так часто приходится говорить с людьми. Голос у неё был чуть хриплый и какой-то бесцветный, как бумага, которую слишком долго тёрли ластиком – вот-вот порвётся. И вопрос звучал как утверждение, хотя и было понятно, что это вопрос. Женя запутался.
– Я ваша соседка, – продолжила не-совсем-незнакомка, – меня зовут Светлана. Светлана Ларионова.
– Евгений Поморцев, – ответил Женя. – Я зас-селился на прошлой неделе.
Они пожали руки.
– С новосельем, – сказала Светлана. – Я бы принесла подарок, но… знаете, вы спугнули мне птицу. Так что обойдётесь.
Женя не понимал, что это шутка, пока она не улыбнулась.
– Т-так вы вчера этим занимались? Фотограф-фировали п-птиц? – вскинул брови Женя.
– Именно, – Светлана усмехнулась. – А вы что подумали? Что я охотник за головами?
Женя сделал вид, что не рассматривал такую версию.
– Я д-думал, вы м-мхи изучаете. Или что-то в т-таком духе.
– Мхи меня мало интересуют, – она снова улыбнулась.
– Пройдёте? – спохватился Женя. Перед его мысленным взором тут же возникла картина бардака на кухне и в гостиной, состоящего из скомканного пледа, пустых коробок от полуфабрикатов и одноразовой посуды, но он подумал, что так выглядит жильё любого среднестатистического холостяка, так что жить с этим можно. Наверное.
– Нет, благодарю покорно, – покачала головой соседка. – Но спасибо за приглашение. Приятно познакомиться.
– Взаимно, – пробормотал Женя.
Светлана развернулась и вошла прямо в стену дождя, как будто непогода её ничуть не смущала. Даже не пригнулась и не попыталась защитить голову от воды – просто вышла, как будто никакого дождя не существовало.
Как будто она его не чувствовала.
***
До Жени только потом дошло, что он так и не знает, где Светлана живёт. Соседка… откуда? Других домов в округе, кажется, не было, как и дороги, по которой можно было бы отследить правильное направление. Сколько Женя ни всматривался в лес с той стороны, куда ушла эта ходячая загадка, он не видел ничего, кроме нескольких ближайших сосен и всё усиливающегося ливня.
Поэтому не было ничего удивительного в том, что на следующий день он кинулся в лес, как только заметил в нём человеческий силуэт. Он был писателем, в конце концов! Если чутьё велело ему прояснить детали, он так и делал.
Когда Женя подошёл, Светлана Ларионова сидела на успевшей подсохнуть гнутой коряге и чертила что-то непонятное в грязи длинным прутом. Волосы в сухом виде у неё были гораздо светлее, чем казалось вчера, и пушились. Из-за этого возникало ощущение, что голова окружена лёгким сиянием. На ней была непромокаемая куртка с капюшоном, и Женя невольно подумал: а где она была вчера, когда шёл дождь?
– Что ты здесь д-делаешь? – без лишних церемоний спросил Женя. И осёкся: это было не то, что он хотел сказать, и прозвучало грубо. Он случайно перешёл на «ты» и одной фразой отмёл всю вчерашнюю вежливость.
Светлана смерила его взглядом, полным сарказма, и ответила в тон:
– Между прочим, я живу в пятнадцати метрах от тебя, – звучало это так, что в воздухе явственно слышалось непроизнесённое «умник», – и сейчас мы ближе к моему дому, чем к твоему. Это так, для справки.
Женя почувствовал, что у него покраснели уши. Он посмотрел в сторону, в которую соседка махнула головой, и действительно увидел небольшой домик с заросшей мхом крышей и покрытыми плющом стенами. Спустя пару секунд пришло осознание того, что в первый свой день здесь он принял этот домик за груду старых валунов.
– Мне очень стыдно, – признался Женя. Потом, чуть задумавшись, опустился на другой конец коряги. – П-п-прости.
– Подумаешь, – пожала плечами Света, возвращаясь к своему занятию. Она рисовала спирали и фигуры с непонятными очертаниями.
Лёгкий ветер, гуляющий между сосен, постоянно шевелил пушистые пряди её волос, как будто поглаживал их длинными невидимыми пальцами. Женя писатель, ему по профессии положено обращать на такие вещи внимание. Он засмотрелся.
– Так чем ты занимаешься? – спросила Света, чтобы немного скрасить тишину.
– Я п-писатель, – ответил Женя.
– Так и знала.
– Что, п-правда?
Света подняла голову и перехватила взгляд Жени на пути к своим волосам.
– В такую глушь жить приезжают только писатели и лесорубы. Без обид, но на лесоруба ты не похож.
Женя хмыкнул.
– Ты тоже, ес-с-сли честно, – сказал он. – Тоже пишешь?
Света сощурилась и мотнула головой.
– Нет. Я исключение.
Она так это сказала, как будто доверила секрет. Что-то очень личное. Одного этого хватило, чтобы Женя расслабился.
Погода стояла отличная. Воздух пах дождём, по небу над их головами стелились редкие облака. Сосны шумели, качая верхушками. Женя вдруг что-то разглядел в рисунках на земле.
– Похоже на земляного в-великана, – сказал он, указав в сплетение линий.
– На кого? – переспросила Света.
Женя смутился, но всё-таки пояснил. Он даже не мог сказать, зачем вываливает это на голову человеку, которого едва знает, просто почувствовал, что так надо, вот и всё.
– Я в д-детстве был одержим теорией о т-том, что вся суша на планете – это д-древняя раса гигантов. И теперь мы живём на их телах. А они с-спят. К-круг жизни, понимаешь?
– Кажется, да, – Света задумчиво посмотрела на прут в своей руке и отложила его в сторону. – Почему бы тебе не написать об этом книгу? Или ты сейчас над чем-то работаешь?
После её вчерашнего визита у Жени на несколько часов пропало электричество – арендодатель предупреждал, что так бывает, – но ему почему-то так сильно хотелось писать, что он начал работать на бумаге и исписал девять листов мелким почерком. По большей части – наброски и несколько сцен, которые позже можно будет вставить в какой-нибудь крупный проект. И ещё одна вещь, которая после обработки могла превратиться в полноценный рассказ. Женя как раз планировал подправить его вечером, а потом отправить в какой-нибудь журнал.
Но Света не ошиблась: он ни над чем не работал, а нужно это было позарез.
– Н-нет… А ты права, может и п-получиться. Спасибо.
Света улыбнулась уголком рта.
Этим же вечером Женя обнаружил у себя на крыльце пластиковый контейнер с приклеенным к нему жёлтым стикером:
«Прощаю тебе улетевшую птицу. С новосельем».
В контейнере оказалась запеканка, которую изголодавшийся по домашней еде Женя съел тем же вечером у телевизора. На вид она была куда лучше, чем на вкус.
***
Коля спустился в подвал, и его со всех сторон окружил мягкий пульсирующий свет. Старая лестница ни разу не заскрипела. Он не мог понять, почему так отчаянно хотел оказаться внизу – и почему больше не боялся.
Он точно знал, куда идти и что делать, хотя ни разу раньше не заходил так далеко. Словно какой-то голос звучал у него в голове. Убаюкивал. Успокаивал. Вёл вперёд.
Посреди подвала Коля опустился на колени и приложил ухо к тёплому полу. Там, далеко, но в то же время совсем близко, ритмично билось чьё-то огромное сердце.
***
Дом Светы нравился Жене куда больше, чем его собственный. Он был меньше, но в нём ничего не протекало, на диване лежали подушки, а посуду приходилось мыть, а не выкидывать – Женя уже отвык от многоразовой. У Светы всегда было чисто, даже на книжном шкафу, которого у Жени тоже не хватало. С первого взгляда становилось понятно: здесь и правда кто-то живёт.
В какой-то момент заходить друг к другу на огонёк стало абсолютной нормой. У Жени они пили кофе без молока, у Светы – крепкий зелёный чай, от которого потом болела голова, но он явно того стоил. Во время частых гроз они собирались у кого-то из них дома и пережидали непогоду. Иногда читали, иногда просто разговаривали – Света истосковалась по человеческому общению. Когда они были у Жени, она помогала ему писать. Смотрела через плечо и предлагала идеи. Это стало традицией. Всегда ведь хочется, чтобы кто-то был рядом, пока идёт дождь.
Иногда они оставались друг у друга на ночь – просто потому, что не хотелось выходить на улицу. В отличие от Жениной, у Светы кровать не скрипела.
По дому Света ходила в свитерах, даже когда для них было слишком жарко. Женя иногда думал, что для неё вообще не существует температуры: она никогда не жаловалась на холод или духоту, даже когда Женя уже с ума сходил от отсутствия пледа или кондиционера, и продолжала как ни в чём не бывало гулять под ледяным дождём.
Первое время голос у неё оставался таким же блеклым, как будто она сама до конца не понимала, говорит вслух или про себя, но со временем стал оживать. Он наливался красками каждый раз, когда Света говорила о птицах. Или о прогнозе погоды, означающем новую ночёвку в грозу.
И у неё были самые мягкие на свете волосы.
***
– Я прочитала твою книгу, – сказала Света, отперев дверь.
– Правда? К-какую? – оживился Женя.
Какое-то время Света не отвечала.
– Кажется, все.
– …что?
Женя посмотрел на неё абсолютно восторженным взглядом, и Света слегка покраснела.
– Они… чудесные. Правда. В «Тихом часу» концовка немного странная… но она моя любимая.
Насчёт своих концовок Женя был более чем осведомлён. Без их упоминания не обходилась ни одна рецензия.
Но критики просто не знали, что в этот раз всё будет по-другому.
В этот раз у него есть муза.
***
Коля без оглядки бежал по лесу. Вокруг его ног обвивалась трава, ветки кустов, молодые побеги деревьев, но он продолжал бежать – вырываясь, брыкая пятками воздух… Ему было всего восемь, но он понимал яснее, чем знал, что у него два глаза, что остановка для него будет значить только смерть. Ему нужно было добраться до дома, а потом обдумать дальнейший план действий.
Одно он знал точно: маме говорить нельзя, папе тоже. Потому что никто не должен узнать, что на самом деле трава – это волосы.
***
Одним холодным вечером, отстранённо глядя в темноту за окном, Света рассказала Жене о том, как сюда попала: этот домик её отец купил, когда ей было три года. А потом включил его в завещание. И умер от сердечного приступа четыре года назад.
– Мне т-так жаль… – проговорил Женя, ощущая, как в груди что-то больно сжимается.
– Не надо, – железным тоном отрезала Света.
Потом она сказала, что переехала сюда, как только окончила институт. Недостатка в деньгах она не испытывала, но систематически посылала фотографии птиц в редакции орнитологических журналов. Некоторые её снимки включались в энциклопедии.
О себе она говорила с холодным безразличием, с каким могла бы рассуждать о буднях человека, жившего три века назад. Гораздо больше жизни в её голосе слышалось, когда она рассказывала о том, почему так долго пустовал дом, в котором теперь жил Женя.
– Жуткая история… Двадцать семь лет назад здесь женщина покончила с собой. Прыгнула с крыши с петлёй на шее и годовалой дочкой на руках. Девочка ударилась о землю головой. Было бы проще, если бы она умерла сразу, – Света сжала в кулаке край простыни; костяшки пальцев побелели, – но она ещё несколько часов ползла вперёд. Цеплялась за жизнь… хотя далеко ей уползти всё равно не удалось.
Посмотрев ей в глаза, Женя увидел абсолютную пустоту. Он положил свою ладонь на её сжатый кулак, не зная, чем ещё может помочь. Это сработало. Света закрыла глаза и сидела так какое-то время. Потом подняла голову и посмотрела прямо на Женю:
– Это было давно, – как будто это всё объясняло.
Женя в ответ слегка сжал её ладонь, теперь уже почти расслабившуюся и гораздо более тёплую. И очень постарался не обращать внимания на рассеивающуюся тьму в её глазах.
***
Весь мир маленького Коли сомкнулся над его головой и сконцентрировался в одной точке: в пятне света в конце бесконечного коридора. Коридора мокрого, пульсирующего, красного.
Он был обязан успеть. Бежал, падал, поднимался и снова бежал.
Это была кровь.
Это были кости.
Это была плоть.
***
Непромокаемые куртки Света носила каждый день – кроме тех, когда действительно шёл дождь. Когда Женя об этом спросил, она рассмеялась.
– Погода – всё равно что дикий зверь. Пока она спокойна, ты должен показать, что готов к тому, что станет хуже. А когда становится – ты показываешь, что её не боишься.
Женя улыбнулся и посмотрел в окно, на первые капли.
Он в ответ тоже ей кое о чём рассказал – о своих кошмарах. Она бы всё равно рано или поздно заметила, что он просыпается ни с того ни с сего, а потом до рассвета не может снова заснуть.
Так что он рассказал, как ему в горло по ночам заливается вода. Как он тонет на суше. Он однажды пошёл сдуру купаться пьяным в темноте – захлебнулся, чуть не умер. Так бы и закончил, если бы случайные туристы не откачали. Вот такое второе рождение. Он ненавидел море, а оно всё никак не хотело от него отстать.
Света улыбнулась, когда он это сказал, и потрепала его по плечу.
– Однажды отстанет, – сказала она.
А Женя промолчал, хотя с языка так и рвалось: уже отстаёт. С тобой – отстаёт.
Время летело, измеряясь в пушистых прядях волос.
***
Дом молчал. Лес молчал. Молчала вся планета.
Коля медленно, осторожно двигался к центру подвала. Стены больше не пульсировали и не пугали его страшными звуками, но он точно знал, что они всё ещё его слышат.
У Коли теперь был секрет. Тайна – и гораздо серьёзнее, чем разбитая кружка или украденная у брата коробка цветных карандашей. Такая, какие люди хранят всю жизнь, а потом уносят с собой в могилу, чтобы о ней не узнали даже мертвецы.
Он никому не расскажет свою тайну, потому что люди должны продолжать вести себя тихо, как можно тише.
Коля подошёл к центру и лёг, прижавшись к тёплому полу щекой.
Если вы живёте, как паразиты, вы ни в коем случае не должны беспокоить носителя. Носитель не должен даже догадываться о вашем существовании. Потому что… что делают люди, когда находят паразитов на себе?
Пол казался влажным и чуть подрагивал, Коля чувствовал это кончиками пальцев. И ответ словно доносился до него вибрацией – через бетон и кожу.
Правильно.
Их травят.
***
КОНЕЦ
Женя несколько секунд оторопело смотрел на это слово после того, как его напечатал.
Потом встал со стула, сходил на кухню за водой. Вернулся.
И уставился на него снова.
КОНЕЦ
Это казалось сном.
Он работал над этой книгой пять месяцев. Не так уж и долго, если сравнивать с его предыдущими творениями, но казалось, что писал он её всегда. И всегда будет писать.
Это казалось иллюзией.
Женя распечатал последнюю главу. Он мог бы этого и не делать, но Свете нравилось чувствовать в руках бумагу.
Дом за последние месяцы ожил. Появилась настоящая посуда, а не одноразовая; на полу осел найденный на чердаке ковёр. С того же чердака Женя вытащил шкаф для одежды и прикроватную тумбочку, на которой теперь высилась стопка книг, перекочевавших к нему от Светы. По её совету он снял занавески и купил настоящий, сравнительно целый диван. А вот заменить кровать Света его буквально заставила, как и купить новое постельное бельё: её в равной мере раздражали скрип старых пружин и оттенок цветов на пододеяльнике.
Женя забрал стопку бумаги из затихшего принтера и открыл дверь. На него пахнуло свежестью утреннего леса. Трава вокруг дома пожелтела, его машину уже давно завалило сухими сосновыми иголками. Они хрустели под ногами, когда Женя шёл по уже протоптанной тропинке от своего дома к Светиному.
Когда он постучал, какое-то время ничего не происходило. У Светы была тонкая дверь, которая пропускала в дом буквально каждый ветерок, но Женя ни разу не слышал, как она подходит к ней со внутренней стороны.
Когда дверь открылась, Света встретила его в свитере и фланелевых штанах. Она только что вышла из душа, одевалась, похоже, в спешке, и волосы у неё были ещё мокрые. С вьющихся потемневших прядей капала вода. Прямо как в их первый разговор.
– Женя? – как будто это мог быть кто-то ещё. Света улыбнулась, поправляя свитер. – Ты сегодня рано. Привет?
Вместо ответа он протянул ей стопку бумаги. Первым лежал листок, на котором красовалось:
КОНЕЦ
Света уставилась на это слово так же, как и Женя несколько минут назад.
– Ты закончил? – выдавила она наконец. Голос у неё дрожал.
Женя кивнул. Он многое хотел сказать, когда представлял себе этот момент. Но сейчас слова куда-то улетучились. Возможно, они все остались в книге.
А говорить ничего и не нужно было. Света взяла главу в левую руку – аккуратно, как иногда брала птичьи перья, – и отложила её на ближайшую полку. А потом притянула Женю к себе – в самые крепкие, тёплые, осторожные объятия всех времён. Как будто он был стеклянной статуэткой, а Света поклялась, что никогда не даст ему разбиться.
– Я так тобой горжусь, – шепотом выдохнула она ему в шею; Женя почувствовал это каждым сантиметром кожи. Он закрыл глаза и обнял её в ответ. Ноги у него подгибались, а руки дрожали так же, как Светин голос.
Стоя вот так, Женя вдыхал аромат её волос. Они пахли мятой, кедром и немного мёдом. Ей это очень шло.
Он же писатель. Ему по профессии положено такое замечать.
Пятью минутами позже Света сидела за столом на кухне и читала главу, а вокруг неё, заваривая чай, ходил Женя. Дрожь в руках унялась, ноги перестали подгибаться.
Собственная реакция казалась ему странной. Непривычной. Закончив предыдущую книгу (не «Тихий час», а другую, которую оценили критики, а не Света), он напился. Прыгал по квартире, орал что-то в окно и в итоге следующим утром очнулся в душевой кабинке со страшным похмельем.
Отстранённо вспоминая то время, Женя не верил, что это правда происходило с ним. Тот Женя – из прошлого – ненавидел свою жизнь. Он ненавидел шум, свою квартиру, соседей, город, в котором жил, книги, которые писал. И, в каком-то смысле, себя самого.
Последние пять месяцев были самым счастливым временем в его жизни.
Слева от него Света дотронулась до кончика своего носа.
– Это замечательно, Жень, правда. Просто… замечательно.
Она смотрела не на листок, а куда-то дальше, словно в расстояние между стеной и полом. Между бровями у неё пролегла складка.
– Ты так считаешь? – попытался улыбнуться Женя. Его заикание почти исчезло. Может, это из-за того, что он больше не находился в городе, полном шума и стресса. – А что скажешь насчёт этого места? Да, вот здесь, второй абзац. Думаешь, лучше изменить?
– Нет, – резко ответила Света и снова дотронулась до носа. – Не надо. Не надо ничего менять.
Женя нахмурился. Потом вздохнул и сел рядом с ней.
– Ты не про книгу сейчас, правда ведь.
Это не было вопросом. Он и так это понимал. Света отложила главу в сторону и сцепила руки в замок. Она молчала, но Женя точно знал, что она собирается сказать.
– И что ты теперь будешь делать? – наконец спросила Света, подняв на него глаза. Сейчас они казались светлее, чем обычно, а сама она – младше. Даже учитывая, что Женя был плох в угадывании возраста.
И за этим вопросом скрывались десятки других, непроизнесённых, оставленных в стороне. Они сгрудились у Светы за спиной, Женя чувствовал, как они давят ей на плечи. Как она тоже в них тонет. И он бы с удовольствием сказал, что раньше они не приходили ему в голову, но это было не так. Лёжа в темноте у себя в домике, в одиночестве или слушая размеренное дыхание рядом, в очередной раз останавливаясь перед пустым листом или печатая новую главу, он гонял эти вопросы у себя в голове.
И каждый раз находил всего один ответ, который заставлял его сердце успокоиться и вызывал улыбку на лице.
И в этот раз тоже.
– Я продляю договор об аренде, – сказал Женя, чувствуя, как привычно широко растягиваются губы. В груди клокотало и бурлило, изнутри щекоча ему плечи, ощущение подступающей эйфории. Он взял Свету за руку – холодную, холодную руку – и почувствовал, что она сжимает её в ответ.
– Правда?
– Правда.
Женя рассказал о рутине, которая ждёт его в ближайшие дни: ничего особенного, просто поездка назад – ненадолго, всего на день или два. В город. К морю.
Он отправит оставшиеся главы агенту по электронной почте, и она дочитает книгу, пока он будет к ней ехать. Заедет в свою старую каморку, чтобы забрать оставшиеся вещи. Получит дедлайн на правки.
А потом он вернётся назад.
– Главное, чтобы им понравилась книга, – сказал он, имея в виду издателей, и зябко пожал плечами: стало холоднее, как будто внезапно возник сквозняк.
Света, не отпуская его руки, взяла распечатку главы со стола и выразительно потрясла ей перед Жениным лицом. Всего за пару минут в ней окрепла уверенность, которая теперь читалась в странных переменчивых глазах, позе и замершей на лице полуулыбке.
– Видишь это? Она прекрасна, – сказала она и вложила бумагу Жене в свободную руку. – И ты, Евгений Поморцев, прекрасен. Им не просто понравится – они её полюбят.
Холод от её руки распространялся по Жениному телу, прозрачной лентой обтекал его локоть, тонкими пальцами касался плеч и, достигая груди, преображался во что-то яркое, смелое и безудержное. От этого холода кружилась голова, дыхание перехватывало на полпути к горлу, а на шее выступала гусиная кожа.
Он верил Свете всем своим существом.
***
Зайдя в свой номер, Женя направился прямиком к кровати. Он заселился в этот отель ещё утром, но за весь день ему не удалось урвать ни одной свободной минуты, чтобы как следует здесь обустроиться. Или поспать. Последнее казалось особенно заманчивым, если учитывать, что ему пришлось встать в четыре утра, чтобы успеть на самолёт.
Всё, чего ему сейчас хотелось – это растянуться на мягком белом одеяле, положить щёку на прохладную подушку и наконец-то провалиться в долгожданные объятия сна. Помешала лишь одна вещь.
Телефон.
Женя посмотрел на громоздкое устройство, стоящее на прикроватной тумбочке. Он даже не знал, что такие ещё выпускают.
И как же отчаянно ему хотелось верить, что этот момент не настанет никогда.
Вот только стоило Жене отъехать от дома, как последние пять месяцев начали казаться фантазией. Сном, игрой воображения. Мечтой. Называть можно по-разному, а вот суть остаётся та же: чем дальше он находился от леса, тем больше убеждался в собственной правоте.
Женя был бы рад сказать, что это не грызло его месяцами, что эта теория пришла ему в голову только после отъезда. Но он не мог. Потому что он писатель. Это его работа – замечать такие вещи.
Например, что когда он впервые въехал в затерянный домик посреди тайги, то не заметил никаких признаков жизни вокруг, хоть и задавал себе вопрос о соседях, пока рассматривал лес в окно. Что загадочная незнакомка с фотоаппаратом испарилась, стоило ему отвернуться. Что эта «незнакомка» не реагировала на ледяной дождь всё время, что Женя прожил в лесу.
Света не чувствовала холода, не чувствовала жары. Она позволяла Жене расходовать всю горячую воду в душе, когда они просыпались после очередной дождливой ночи, потому что её не волновала температура воды. Она всегда бесшумно подходила к двери, под ней не скрипели половицы и старые ступеньки на лестнице. После её визитов у Жени в доме часто пропадало электричество. Когда она волновалась, в комнате всегда становилось холоднее, как будто кто-то открыл окно.
То, как она могла подолгу смотреть в одну точку, словно отключившись от остального мира; то, как Женя иногда не узнавал Свету, его Свету, в выражении её лица.
И то, как Света игнорировала свою старую жизнь, как будто её никогда и не было.
Женя не был бы писателем, если бы не умел это замечать. Он писал книги ужасов и, как это ни иронично, верил в призраков.
Было на удивление легко убедить себя в том, что всё не в порядке. Он подвергался стрессу в последние годы. Он находился в сильнейшем творческом кризисе. На него давили агент и издательство, кончались деньги, почти все друзья оказались лицемерными засранцами, он сходил с ума из-за шума на улице, тонул во снах и целыми днями не вылезал из кровати. Наиболее правдоподобной теорией было то, что, въехав в заброшенную хижину, он заставил своё подсознание создать образ. Воображаемого друга, если хотите. Музу.
Но если бы Женя жил в книге, которую сам же и написал, Света бы оказалась не галлюцинацией или отчаянным криком его подсознания, а мстительным духом. То есть, всё сходится, не правда ли? Ребёнок, против своей воли умерший в его доме двадцать семь лет назад, вполне мог вернуться в этот мир, чтобы потребовать отмщения. Только вот, оказавшись здесь, он обнаружил, что мстить некому. А потом появился Женя. И Света решила попробовать… пожить?
Женя сел на кровать и закрыл глаза.
Света, с улыбкой смотрящая на капли дождя на стекле Жениной машины, когда они вместе едут за покупками. Света в жёлтом дождевике в солнечный сухой день. Света, рисующая на земле.
– Мы как-то не очень гладко встретились, да?
Мокрый бежевый свитер. Запах мяты, кедра и мёда. Бледная ладонь в его руках. Пушистые кудри и ветер. Касания, отзывающиеся искорками крошечных фейерверков под кожей. Голос, зовущий его по имени.
– Я так тобой горжусь.
Насколько же легче было бы убедить себя, что всё хорошо, если бы не эти моменты. Но в его памяти им отводилось отдельное место. И это было неправильно. Слишком идеальной была его жизнь лесу, слишком… счастливой. Евгений Поморцев не сделал ничего, чтобы её заслужить.
А значит, она была ложью.
Женя сжал руку в кулак с такой силой, что на тыльной стороне ладони остались белые полумесяцы – следы от коротких ногтей. Он открыл глаза и какое-то время зачарованно на них смотрел. А потом поднял трубку.
Когда он набирал номер, у него дрожали руки. Он мог воспользоваться своим телефоном, но предпочёл ему махину на тумбочке. Потому что Свете такие нравились. Она бы посчитала, что это раритет.
Поднять трубку к уху уже стоило нечеловеческих усилий. Он словно заживо срывал с себя кожу.
Гудки. Женя почувствовал комок, засевший в горле. Даже если всё это было просто сном… разве ему хотелось просыпаться?
Гудок. Ещё гудок.
Вот сейчас, сейчас безжизненный механический голос скажет ему, что такого номера нет. Или какой-нибудь старик ответит на звонок и поинтересуется, зачем Женя звонит в магазин товаров для рукоделия или строительных материалов. Потому что нет никакого домика в лесу. А может, и леса никакого нет. Может, есть только город, бесконечный шумный город.
И море. Холодное. Хмурое…
– Светлана Ларионова слушает.
Каким же он был глупым.
– Алло? Женя, это ты?
Может, он всё-таки сделал что-то, чтобы заслужить эту жизнь. Может, именно поэтому теперь он снова может дышать.
Потому что призраки не говорят по телефону, разве нет?
Он быстро провёл по глазам ладонью и шумно втянул в себя воздух.
– Света? Да, это я. Я еду домой, Свет, слышишь? Я еду домой.