Красный на светофоре горел уже пять минут, и Люда начала подозревать, что им придётся остаться здесь жить.
Два часа назад она проснулась по звонку будильника и только через несколько долгих секунд осознала, что потолок с жёлтыми пятнами над её головой – не такой же, как дома.
На поездку в Геленджик Люда копила полтора года: откладывала с подработок, с копеечной стипендии, с подарков на дни рождения, восьмые марта и прочие красные даты. Студенчество пожирало деньги нещадно, а каждый чек из столовой приближал её первую седину, но она всё-таки купила билет, заплатила за комнату на паршивеньком постоялом дворе со слишком хорошими фотками на сайте и уже вчера вечером шагнула на перрон с маленьким чемоданом и острой, почти нечеловеческой тягой окунуться в море.
Вчера окунуться получилось, но очень быстро и как-то не так. Она прибежала на пляж, скинула кроссовки с носками и вбежала в прибой прямо как была, в одежде, а потом шла полчаса обратно в мокром платье. Какая-то бабушка хотела отругать её за то, что полезла в воду ночью, без спасателей, но на половине фразы вдруг передумала и побрела прочь, бессмысленно шаркая тапочками по асфальту.
Люда пришла домой, помыла голову и отключилась почти моментально.
А два часа назад проснулась. По будильнику.
В безбожных шесть утра.
Ничего страшного, так и надо. Все так встают! На море же отдыхать приехала, а не подушку отлёживать. Поспать и в поезде можно будет, если с соседями повезёт. А на море сходить – очень вряд ли.
Так что Люда встала. А потом полчаса крутилась перед зеркалом туда-сюда: не понимала, что надеть. Парео? Да, наверное да. А купальник чёрный или, может, всё-таки тот, поярче? Слитный? Нет-нет, только не он.
Бёдра у Люды широкие, талия слишком высоко. Под ней жирок на животе скопился в «спасательный круг». Люда долго смотрела на свои растяжки. Потом давила прыщи на ляжках. Они там скучные, их давить сложно и даже не весело. Вот плечи – другое дело.
Наружу она вышла только через час. Даже больше. А потом шла и ругала себя, что собиралась, как клуша какая-то. Слишком долго для моря. Шла и ругала. Шла и думала.
Думала, какие же стрёмные у неё растяжки на животе, благо их скрывает купальник, и какие бёдра прыщавые, как карта звёздного неба. И имя у неё старушечье. С таким даже знакомиться будет неловко. А знакомиться бы хотелось, потому что она здесь одна, и это самое грустное.
Люда шла и думала. Думала и шла.
А потом случился светофор.
Перекрёсток в пяти минутах от линии берега прямо посередине делится круглым островком земли. Если не успеваешь перейти дорогу, остановись, постой, подожди. И иди дальше.
Люда стояла в сланцах, переминаясь с ноги на ногу. Рядом с ней остановился симпатичный мальчик примерно её возраста. Люда выпрямила спину и втянула живот.
Секундного отсчёта на светофоре не было. Просто человечек светился красным.
И светился, и светился, и светился.
Красный на светофоре горел уже пять минут, и Люда начала подозревать, что им придётся остаться здесь жить.
Люди вокруг тоже почувствовали неладное. Их было человек пять – все торопились купаться, пока солнце не стало жестоким, и теперь так же, как она, с недоумением смотрели на непрекращающийся поток автомобилей.
– Это же ненормально? – спросила Люда, но никто ей не ответил.
Спустя полчаса они все уже сидели на полу, накрыв головы чем попало.
Люда перегрева не боялась: на ней была шляпа с такими полями, что из них при желании можно было сделать шалаш. Она сидела у знака «пешеходный переход» и жевала бутерброд с тунцом.
Тунец уже не плавает. Люда тоже.
Симпатичный мальчик сидел почти рядом. Почти. Люда указала на бутерброд: будешь? Симпатичный мальчик улыбнулся и покачал головой: нет, спасибо.
Спустя час все окончательно поняли, что остались здесь надолго.
Худющая блондинка с волосами как из рекламы шампуня вскочила на бетонный выступ и позвала всех знакомиться. К ней потянулись и неопрятный мужчина, и женщина с ребёнком, и симпатичный мальчик. Блондинка похлопала в ладоши, чтобы все начали её слушать.
Это лидер, поняла Люда. Она когда-то на социологии проходила все эти стадии формирования группы.
Лидер тот, кто говорит громче.
Симпатичного мальчика звали Володя. У него тоже старческое имя, подумала Люда. Не настолько, конечно, как у неё, потому что в старческости с Людмилами могут посоревноваться разве что Любы (хотя Любовь спасёт мир, так что у них есть фора), но в его имени было что-то советское, бюстово-плакатное, с запахом пыльных кабинетов.
Когда девушка из рекламы шампуней (Вика, кстати говоря. Хоть у кого-то имя не для пенсионерки.) подключилась к колонке из своего маленького вожатского рюкзачка и завлекла всех танцевать и разминаться, Володя так старательно повторял каждое дурацкое движение, что Люда сразу поняла: начинается.
Подавляющее большинство мальчиков, которые ей нравились, можно было описать словом «трогательный». Почти все они были немного ниже её и на каком-то кармическом уровне похожи на котят. Краснели от простых комплиментов, мило улыбались, носили очки.
У Володи очков не было. В остальном всё сходилось.
К ночи все приняли как факт: спать придётся на газоне или асфальте. Интернет ловил прекрасно, и в прямом эфире они наблюдали за тем, как их судьбы постепенно начинали волновать широкую общественность. О них говорили в новостях, их снимали с вертолёта – но только на видео; ближе не подлетали, боялись порвать провода, неудачно сесть и больше не взлететь. Тогда бы пилоты с репортёрами тоже здесь застряли.
Машины ездить не прекращали ни на мгновение. Люда их не осуждала. Не судите, да не судимы будете, как говорят у неё на филфаке.
У машин просто не было выбора.
Светофор же горел.
Когда неопрятный мужчина первым подложил себе под голову камень вместо подушки, мимо них со свистом промчались две машины – и из их окон вывалились два набитых под завязку походных рюкзака. Женщина с ребёнком тут же сообщила, что только что читала об этом в новостях: местные скинулись и организовали им гуманитарную помощь.
Всего они получили: 4 спальных мешка, 6 пачек крекеров, 4 литра воды в виде 8 полулитровых бутылок, 7 яблок, 3 грейпфрута, 5 апельсинов, 1 пачку овсяного печенья, 1 белый батон, 4 консервных банки с паштетом, 4 детских пюрешки с грушей и сливками и 1 упаковку туалетной бумаги на 4 рулона.
Спальные мешки в моменте волновали их почти так же сильно, как вода. Разделили их следующим образом: три на девушек, один на мужчин. Женщина с ребёнком забрались в мешок вдвоём, Вика и Люда – по одной, а Володя и неопрятный мужчина долго смотрели друг на друга, пока второй не хлопнул Володю по плечу и не сказал, что в такую погоду не против и на газоне поспать.
Улеглись. Володин спальник оказался рядом с Людиным. Она покраснела, но этого не было видно в свете фар.
– Сладких снов, – сказала Люда.
– Спокойной ночи, – ответил Володя.
Машины кидали на них жёлто-красные тени, а Люда не могла перестать по-дурацки улыбаться.
Сердце билось всё быстрее и быстрее.
– Ну ты представь: если мы выведем такую корову, что ей нужно будет для жизни в два или три раза меньше воды, мы же можем отправить её в Африку или на Ближний Восток – Фермеры начнут разводить их как обычных, но с меньшими расходами…
– И человечество победит голод!
– Я хотел сказать… ну… да. Если коротко, то да. Плюс-минус лет двадцать на распространение.
Володя оказался студентом-химиком, хотя химия общей практики его не очень вдохновляла. Весь только что законченный третий курс он пытался понять, какое направление выбрать для магистратуры: ядерную химию или генную инженерию?
Пока не выбрал.
– Мне нравится ход твоих мыслей, – сказала Люда.
– Спасибо, – улыбнулся Володя.
Они сидели на бордюре и ели бананы из новой порции гуманитарной помощи. Солнце припекало нещадно, но под определённым углом Людина шляпа отбрасывала тень Володе на голову, и они старались оставаться в этом углу.
Бабочки в животе сводили Люду с ума.
Это же такая удача: в отличие от её предыдущего объекта симпатии (неуравновешенного лоботряса с допотопными взглядами – Люди считала его смешным, пока не поняла, что он не шутит), Володя оказался умным и добрым, переживал по пустякам, занимался плаванием, а в свободное время смотрел стэнд-апы и слушал подкасты про психологию. У него была кошка Пышка и старый рыжий хомяк Егор.
От его улыбки Люда покраснела как рак.
– Если ты станешь ядерщиком и умрёшь от радиации, я очень расстроюсь, – сказала она.
– Я тоже, – рассмеялся Володя.
На закате Володя рассказывал ей про озоновый слой, и Люда как раз решила, что с возвращением домой начнёт сортировать мусор, когда вожатка-Вика решила снова собрать всех в кружок.
– Я предлагаю начать учёт еды на случай, если мы ещё долго отсюда не выберемся, – сказала она.
Кто-то начал согласно кивать, и тут очередной мешок на полном ходу выпал из окна машины, дважды перевернулся на земле и замер. В нём обнаружилась куча бутылок воды, несколько порций детского питания, овощи, листовой салат, большой пакет орехов и сухофруктов, консервы, варёные яйца и даже колбаса.
Вику уже никто не слушал.
– Ладно… тогда займёмся этим завтра, – сказала она.
– Она расстроилась, – резюмировал Володя.
C'est la vie, хотела сказать Люда, которую Викины выходки уже начинали подбешивать, но Володя, не дождавшись выражения её ценного мнения, сорвался с места, подскочил к Вике и что-то очень тихо и быстро ей сказал. Судя по Викиному лицу, ей это что-то понравилось.
Назад они вернулись вдвоём.
– Если коротко, то мы обсуждали износ озонового слоя, потому что на него влияют не только антропогенные факторы, но и…
Люда села на бордюр. Это неправда, ничего они не обсуждали. Она просто слушала – а теперь слушает то же самое заново.
Только ей почему-то кажется, что у Володи совсем по-другому горят глаза.
С каждым взглядом на Володю её сердце превращалось в болезненно пульсирующий жгут. Как будто это не орган, а мокрая тряпка, которую скрутили и выжимают, пока она совсем не высохнет.
У него над верхней губой и на щеках проступили короткие тёмные волоски щетины. В обычных случаях Люда бы просто отвела взгляд, но теперь не могла. Не получалось. Хотелось представлять, какие его щёки на ощупь, если по ним провести кончиками пальцев. Взять лицо в ладони. Потереться носами.
А Володя смотрел на Вику.
Тряпку сложили пополам и сжали посильнее.
Чтобы выжать каждую каплю.
Ночью Володя предложил Люде поменяться местами, и она согласилась, чтобы не быть стервой.
Теперь его спальник лежал между ней и Викой – чтобы можно было разговаривать втроём. Видимо, он заметил, что без его вмешательства они не общаются.
Только вот Люде разговаривать не хотелось.
Конечно, Вика нравится ему больше. Она стройная и с длинными ресницами, парни на таких клюют. И двигается легко, как какая-нибудь косуля. Ноги у неё тонкие. И волосы вьются на концах.
Вика красивая.
А у Люды целлюлит и ушки на бёдрах. И черты лица грубоватые, совсем не женственные. Глаза слишком маленькие. На спине складки.
Она только-только начала задумываться о том, что может кому-то нравиться. Мысль робко, неуверенно постучалась к ней в голову, вытерла ноги на пороге и присела на самый край табуретки, в любой момент готовая сорваться с места с сотней отговорок про невыключенный утюг.
Кому-то – может быть. Но она точно не нравится Володе.
Люда прекратила жалкие попытки участвовать в разговоре и сделала вид, что спит. Перевернулась на другой бок, чтобы смотреть на машины, а не на контур Володиной спины в спальнике. В носу щипало и текло. Не хотелось здесь быть. Сейчас сильнее, чем за всё это время, она мечтала, чтобы они в тот день просто перешли дорогу. Чтобы зажёгся зелёный свет.
Вика красивая. Она найдёт себе миллион мальчиков, любых, какие ей только будут нужны. Почему она просто не может оставить вот этого Люде? Хотя бы эту маленькую победу, крошечное приключение длиной в две недели.
И с ужасающей остротой Люда вдруг ощутила: она же никого лучше себе никогда не найдёт.
– Люд, всё хорошо? – спросил Володя.
– Да, просто насморк, – ответила Люда.
Она проснулась от навязчивой вибрации телефона: 214 уведомлений «на основе ваших предпочтений».
Обилие смайликов и сердечек её почти ослепило. «Это всё СВЫШЕ!! ХОТЬ ЧТО-ТО ХОРОШЕЕ», восторженно запостил пользователь ILoveULSK73.
«Господи, какие они лапочки… Хоть бы у них получилось оттуда выбраться»
«ПЛАЧУ ОТ МИЛОТЫ»
«Рада за них. Может, их и правда судьба свела так странно».
Все посты отсылали к одному и тому же видео: съёмке с камеры супермаркета через дорогу, любезно слитой кем-то в сеть. Люда открыла его и тут же об этом пожалела.
Прошло три дня, и ролик с тем, как двое несчастных узников пешеходного перехода целуются у столба, пока остальные спят, облетел всю страну и ближнее зарубежье. Подостывшая общественность снова всколыхнулась, опять начались выступления против министерства транспорта. В новой поставке продуктов оказалась пачка презервативов.
Первые пару часов Люда пыталась представлять, что целовались на самом деле неопрятный мужчина и женщина с ребёнком (но в этой ситуации без ребёнка, разумеется). Долго притворяться не получилось.
Володя и Вика сначала смущались, а потом перестали и начали ходить под ручку. Переход был слишком маленьким, чтобы разойтись, поэтому Люде даже некуда было сбежать. Приходилось улыбаться.
Очень много улыбаться.
На самом деле, ей хотелось лезть на стенку. Жаль только, что стен у них тоже не было.
По ночам она плакала, листала ленту и ругала себя за то, что так легко подсела на гормональные подачки своего организма. А ещё гуглила, как избавиться от невзаимной влюблённости, и чувствовала себя глупой и нелепой.
Гугл посоветовал почитать Овидия, «Лекарство от любви».
Овидий советовал поменьше бывать в навевающих воспоминания местах и по возможности отправиться в путешествие.
Ха-ха.
А потом Люда начала ругать их обоих – мысленно. И Вику, которую никто не звал, а она всё равно пришла (хотя это не правда), и Володю, который всё-таки решил её позвать и эту неправду обеспечить, а до этого зачем-то рассказывал ей про генетически модифицированных коров и позволил окончательно в себя влюбиться, и даже Овидия до кучи – ей на филфаке говорили, что в античных авторах вся мудрость мира, а советы у него всё равно не работают.
А потом ей расхотелось их ругать.
Ей вообще всё делать расхотелось.
На четвёртый день Люда решила не вставать из спальника. Солнце уже начинало печь, становилось жарко, как в бане, но сил подняться у неё не было. Она решила – пусть будет, как есть. Пропечётся немного, ничего страшного. Это её личный солярий. Вместо пляжа.
Она чувствовала, как градус за градусом растут цифры на её внутренней температурной шкале. Как воздух в спальнике закипает…
– Люда, ты чего?
Чья-то ладонь мягко легла на её лоб. Кто-то подул ей в лицо.
– Люда, вставай. Ты же перегреешься.
Она открыла глаза.
На неё смотрела Вика.
– Ладно, – сказала Люда, хотя больше всего на свете ей хотелось влезть в спальник с головой и больше никогда её не видеть.
– Вот и хорошо, – улыбнулась Вика.
Уходить она не собиралась. Люда вздохнула и расстегнула молнию.
– У вас там всё хорошо? – спросил Володя. Он стоял в стороне и ковырялся ложкой в половинке грейпфрута. Футболка на нём стала пыльно-серой, а на шортах остались жирные пятна от неудачно открытой банки тунца.
Он был самым красивым человеком на земле.
Сердце – жгут.
Последние капли.
– Всё в порядке, – вздохнула Вика. – У нас девичник.
А через пять минут они уже сидели за клумбой, в самой дальней от остальных точке из возможных, и Люда пила воду с лимоном из пластиковой бутылки, а Вика вдруг рассказала ей всё.
Что она хочет быть учительницей, но боится безденежья. Что у неё три сестры, и Люда напоминает ей старшую. Что она почти всю жизнь боялась парней и очень рада, что Люда здесь есть, потому что иначе выговариваться пришлось бы Маргарите, а у неё всё-таки ребёнок, это было бы как-то неловко.
Люда пила лимонную воду и думала, что могла бы запросто привыкнуть к этому милому щебетанию на ухо. Вика говорила легко и быстро, а самое главное искренне, и можно было представить, что они пошли гулять и присели вот так отдохнуть и поболтать, потому что им так захотелось, а не потому, что они уже неделю не могут отсюда уйти.
– Я не знаю, что делать, – сказала Вика. – Я живу в Волгограде, а он Москвич.
– Будете ездить друг к другу в гости, – сказала Люда. – И переписываться.
Вика не ответила. И Люде вдруг стало её отчаянно жаль – так сильно от неё повеяло тревогой.
– Будешь присылать ему фотки своих завтраков и писать доброе утро с красными сердечками, – сказала Люда. – А он будет тебе звонить, включать камеру и показывать своего хомяка Егора. И рассказывать, как ледники тают, и что у слёз боли и радости разный химический состав. А потом он приедет в Волгоград, как принц на белом самолёте, и увезёт тебя в Москву. И всё у вас будет хорошо.
Вика шмыгнула носом.
– Веришь?
– Верю.
– Ну и всё тогда. Не реви.
Вика улыбнулась, а у Люды так болело сердце, что она готова была завыть, лишь бы больше этого не чувствовать. Но это была странная боль. Новая и глухая.
– Спасибо, – сказала Вика. – Ты такая хорошая…
И Люда осознала две вещи.
Первая: Люда может быть какой угодно хорошей, но этого всё равно не будет достаточно.
А вторая: Вика Свердлова – не плохой человек.
Она даже не поняла, что из этого окончательно её добило, но слёзы потекли сами собой.
– Люда, ты чего? – второй раз за утро спросила Вика.
А Люда разревелась. По-настоящему. С соплями и икотой, хватая ртом воздух, как в детстве. Она пыталась сдержаться, но, как всегда и бывает, когда пытаешься скрыть слёзы, всё стало только хуже.
Вот тебе и «не реви».
Вика обняла её за плечи, а Люда решила: к чёрту, плакать так плакать – и так уткнулась лицом ей в футболку, что слёзы потекли у Вики по руке. Больно пульсировала голова, в глазах щипало, а горло обидно рвала на части невидимая жгучая паутина.
– Володя, уйди, – сказала Вика. Люда скорее почувствовала это кожей, чем услышала.
– Я могу что-нибудь сделать? – несчастным голосом спросил Володя.
– Уйди, я же сказала!
Откровение третье: Володя Рыбаков тоже не плохой. И точно её не ненавидит.
Он ушёл. А Люда всё рассказала Вике.
Про трогательных мальчиков, которые никогда не отвечают взаимностью, и про щетину, и про озоновый слой. И ещё – но это уже на выдохе, на последнем рывке рыданий, когда голова так сильно наполнилась воздухом, что перестала толком соображать, – про то, что лучше никого не найдёт.
Да, она сказала это вслух.
И только в этот момент Вика перестала гладить её по спине и мурчать что-то спокойное на ухо. Вместо этого она отстранилась, заглянула Люде в красные от слёз глаза и сказала:
– Ты же сама в это не веришь.
И Люда не без удивления обнаружила, что это правда.
Когда она закончила плакать, Володя по молчаливому Викиному разрешению сел рядом и протянул ей пюрешку с грушей и сливками. Она ела её маленькой пластмассовой ложечкой, а он начал говорить, что понимает, если она не хочет рассказывать, что случилось, но надеется, что это не что-то страшное, потому что со всем остальным можно справиться, а они здесь для этого и есть – чтобы друг друга поддерживать.
Не просто же так зелёный не загорается.
Люда жевала пюрешку, которую не нужно было жевать, моргала влажными ресницами и смотрела на Вику и Володю, подходящих друг другу гораздо больше, чем ей казалось раньше. Они сошлись не ей назло, а просто потому что друг другу понравились. Честно и искренне. С горящими глазами.
Они оба хорошие люди. Значит ли это, что Люда плохая?
Нет.
Ей показалось, что от переполняющей её лёгкости она сейчас засветится и взлетит.
Далеко-далеко.
Выше облаков. Выше неба.
К озоновому слою.
Солнце скатилось к горизонту и окрасило всё оранжевым. Золотой час. Тот самый, когда всё кажется клипово-киношным – и в то же время самым настоящим.
Машин не было.
– А почему мы всё ещё тут сидим? – спросила Люда.
Володя с Викой посмотрели на неё, как на глупышку с перегревом.
– Потому что красный горит, – сказал Володя, как будто это было очевидно.
Красный и правда горел. Женщина сидела с ребёнком на коленях и тихонько общалась с неопрятным, но очень порядочным мужчиной. Володя пытался приготовить салат из всего, что осталось в рюкзаке. Вика открывала консервную банку.
Они никуда не собирались.
– Но машин нет, – сказала Люда.
Вика с Володей нахмурились.
– Но красный горит, – повторила Вика.
Люда посмотрела за переход, туда, где за поворотом дороги должно было быть море. Она представила себе чаек на воде, ленивых кошек у прибрежных кафешек, пенсионеров, сидящих в линии прибоя на пластиковых стульях. Продавцов кукурузы. Круглые блестящие камни. Песок между пальцами.
Тепло.
Это была такая глупая мысль: я не найду никого лучше. Но это правда.
Будет правдой, если она останется здесь, где весь её выбор состоит из двух человек.
А за поворотом море.
– Давайте пойдём купаться, – сказала Люда и поднялась на ноги.
– Люд, погоди, ты куда?
– Люда, красный!
– Эй, не глупи, это опасно.
– Зелёный не горит!
Но машин не было.
И Люда пошла вперёд.
К морю.