Моя биография – странная смесь физического и интеллектуального опыта, какой я больше ни у кого не встречал. Я мужчина средних лет, бывший спортсмен с определенным багажом за плечами. Я могу накричать на человека и повалить его на землю, а могу улыбнуться и уладить конфликт одним метко подобранным словом. Звучит ли это как описание доктора наук?
Я такой же, как и вы. Если меня подрезают на дороге, мое первое желание – отомстить. Если на меня кто-то нарычит, моя первая реакция – ответить в том же духе. Проблема в том, что, как и большинство здравомыслящих людей, поступив так, я потом пожалею. Мне понадобилось время, чтобы осознать: эксперт в вербальном дзюдо – это человек, которому самому оно необходимо. Да, именно так. Мне смешно осознавать, насколько быстро я грожу кулаком или показываю кое-что похуже другим водителям по пути в аэропорт, откуда я должен лететь в другой город и проводить курс о том, как правильно реагировать в сложных ситуациях.
Но именно поэтому я так хорошо подхожу для своей работы. Успех моего Института словесного дзюдо позволяет мне с благодарностью оглядываться на воспитание, которое я получил и которое могло бы озлобить другого человека.
Я родился в семье военного. Брак моих родителей распался, когда мне не было и трех лет. Моя мать отправила меня к бабушке и дедушке в Итаку, штат Нью-Йорк, дав несколько долларов проводнику, чтобы тот присмотрел за мной в поезде.
Я помню, как рос практически в одиночестве, бродил по окрестностям, как дикарь. Одно из самых значимых событий в моей жизни – встреча с пожилым индейцем чероки по фамилии Свифтвотер, который научил меня идти по следу. Он считал себя в долгу перед моим дедом, потому что тот, будучи студентом-юристом в Корнельском университете, помог ему не потерять его 40 акров земли. Так что Свифтвотер взял меня под свое крыло, и я наслаждался редкой привилегией изучать индейские обычаи.
Будучи воспитанным в доме преподавателя университета Лиги плюща [3], где я каждый день много читал и учился говорить правильно, я был очень озлобленным ребенком. Я и представить себе не мог, что получаю необычайно разносторонний опыт, в котором сочетался утонченный мир академического образования и моя тяга к спорту. Я чувствовал себя отвергнутым матерью и обузой для своих бабушки и дедушки. С детского сада я был ребенком, которого вижу в себе и по сей день: со вспыльчивым характером, не умеющим ладить с другими.
У меня было два принципа: «не позволяй никому себя топтать» и «думай только о себе».
Я ненавидел школу. Я всегда спорил, всегда задавал вопросы, никогда не делал того, что мне говорили, пока не получал объяснений. Я хотел выигрывать все споры, все драки, все игры. Характеристика в моем школьном деле была полна мрачных прогнозов. В старших классах я был звездой спорта, чемпионом Америки по плаванию, но по-прежнему не проявлял усердия в учебе.
Осенью 1959 года, когда начался мой последний год учебы в школе, одна пожилая учительница, которая чего только не перепробовала, чтобы достучаться до меня, как-то раз отвела меня в сторону и сказала: «Может, ты и крутой пловец, но в жизни будешь сидеть на скамейке запасных. Ни один колледж не примет тебя с такими оценками, ты ни на что не годишься».
Я сидел, хмуро ожидая нотаций, упреков, типичного «так что тебе лучше начать учиться, молодой человек». Но этого не последовало. Она больше ничего не сказала. Она вынесла вердикт. Школа сделала все, что в ее силах. Я бесполезен и ничего не добьюсь, ну что ж, удачи мне.
Скорее всего, ее уже нет в живых, и я никогда не узнаю, осознавала ли она, что именно этот вызов станет моей последней надеждой. Я вылетел оттуда, полный решимости доказать, что она не права.
И я доказал.
Я мгновенно стал круглым отличником и получил приглашение в несколько престижных вузов. Я поступил в Колгейтский университет, где выбрал специализацией английский язык. Я все еще был своенравным, но учился направлять гнев и агрессию в более приемлемое русло. Мне нравилось читать и учиться, размышлять, анализировать и обсуждать. После окончания университета я захотел преподавать. Когда в средней школе Принстона (штат Нью-Джерси) открылась вакансия, я решил попробовать свои силы. Я совсем не представлял, во что ввязываюсь и как это поможет мне в жизни.
Мне предстояло преподавать английский язык и литературу, в том числе в одном коррекционном классе. Никто не сказал мне, что предыдущего учителя избили и оставили истекать кровью в его же машине. А учительницу, работавшую до него, свесили головой вниз из окна второго этажа, держа за ноги. Это был класс, который пережевывал и выплевывал учителей.
Так называемые «неакадемические студенты», старшеклассники, которые точно не собирались поступать в колледж. Я подумал, что им понравится настоящая экшн-литература, и дал каждому ученику по экземпляру книги о мужчинах и войне под названием «Бог – мой второй пилот». Было 8:05 утра, а мне еще не было 22 лет.
Спустя минуту огромный парень по имени Пит встал и демонстративно разорвал книгу пополам. «Я не собираюсь читать эту чушь», – сказал он, и листы упали на пол. Остальные ученики, все до единого, последовали его примеру.
Что теперь? Я не мог побить 30 человек, как бы мне этого ни хотелось. И если бы я отправил их к директору, я показал бы себя как слабохарактерного приверженца дисциплины. Вот это мотивация! У меня не было ни единой идеи, ни малейшей подготовки. Класс смотрел на меня вопросительно, как будто бросая мне вызов.
Отчаявшись, я указал на Пита и назвал его Джеком.
– Чем ты занимаешься, Джек? – спросил я.
– Чего? – он нахмурился и сузил глаза.
– Что ты делаешь по жизни, что дает тебе право рвать книгу?
– Я механик, – ответил он.
– Серьезно? Автомеханик?
Он кивнул:
– Лучший в городе.
– Да ну? А если я скажу, что не верю ни одному твоему слову?
– Почему? Я правда механик.
– Лучший в городе?
– Спроси у кого хочешь.
– А как насчет доказательств?
– Каких?
– Ну вот что. Раз ты не хочешь читать книги, завтра твоя очередь.
– Какая очередь?
– Ты будешь учителем, – сказал я. – Принеси сюда карбюратор и научи тому, что умеешь, класс. Если ты лучший, значит, должен уметь объяснить, что делаешь.
– Ты издеваешься?
Я посмотрел ему в глаза и покачал головой.
– Договорились, – сказал он.
Следующим утром я должен был заподозрить неладное, когда он явился с завернутым в газету карбюратором, с которого капал бензин. Где он его достал до меня дошло, только когда я услышал, как другой учитель жалуется, что из его автомобиля исчезла эта запчасть.
Пит не стал дожидаться приглашения. Он вышел вперед, велел мне сесть и с грохотом водрузил карбюратор на стол. «Все заткнулись!» – скомандовал он.
Я ничего не понимал в устройстве автомобиля, пока не послушал Пита. Оказавшись в своей стихии, он был красноречив, говорил с увлечением. Он не только знал свое дело, но и умел его объяснить.
После я сказал ему, что он хорошо справился, и спросил, разбирается ли он в карбюраторах гоночных автомобилей.
– Нет, я только знаю, что они другие.
– Узнай, в следующем месяце повторим.
– У меня нет гоночных машин, на которых можно учиться.
– Неважно, где ты возьмешь информацию. Попробуй сходить в библиотеку.
Он выругался:
– Я ни разу не был в библиотеке и не собираюсь туда идти.
– Неважно, где ты возьмешь сведения, но найди и научи нас.
Я спросил другого парня, который оказался бильярдистом, провести мастер-класс. Я привез небольшой бильярдный стол, и этот парень, который проваливал все экзамены по математике и физике, рассказал нам об углах, трении и торможении больше, чем я слышал за всю мою жизнь. Я предложил ему рассказать о великих бильярдистах в качестве второго доклада. Одна из девочек рассказала о своей работе в пекарне. Парень из деревни рассказал о капканах для зверей.