Едва автомобиль выехал за городскую черту, как Жека прибавил газ. Он выжимал из «Мицубиси» максимальную скорость, на которую только был способен старый автомобиль. Но все равно их то и дело обгоняли легковушки и грузовики.
В раскрытые окна врывался горячий ветер. От дороги пахло теплым асфальтом, от летящих мимо самосвалов – дизелем, а от деревьев на обочине – сладким ароматом лип.
Сначала Данчик пытался развлекать девчонок и Жеку глупыми анекдотами и нелепыми историями, которые он сам же на ходу и придумывал. Но смеялась над его рассказами одна только Вета. Аля сидела уставившись в окошко на нескончаемые деревья, изредка мелькающие деревушки, обширные поля покрытые желтой густой ботвой, и редких коровенок на выпасе. Жека тоже молчал, держал руль и щурил белесые глаза на закатное солнце. Потом замолчал и Данчик, а когда он задремал и невольно склонился к водительскому сидению, приятель не стал его беспокоить, лишь перехватил крепче руль и встряхнул бритой головой, отгоняя дремоту.
Грузовики проносились мимо хлопая брезентовыми крыльями. Того и гляди, взлетят в стремительно синеющее небо навстречу первым мерцающим звездам.
Сон сморил Вету далеко за полночь. А через несколько часов она проснулась, и поняла, что автомобиль не движется. За окном темнел лес, значит, они припарковались на ответвлении от основной дороги. Рядом на сиденье, крепко обнимая рюкзак, прижавшись виском к стеклу и нервно вздрагивая, спала Аля. Впереди сопели, скорчившись в неудобных позах, Данчик и Жека.
Предрассветные лучи солнца еще не показались над горизонтом, но край неба слегка подернулся розовым.
Вдруг позади автомобиля появился свет. Желтые лучи приближались, увеличивались и рассеивались – это по шоссе грохотала фура, освещая себе дорогу.
И вдруг в свете огней взгляд Веты выхватил хрупкую одинокую фигуру. Она стояла у самой кромки леса и наблюдала за старым «Мицубиси» на обочине. Вета успела разглядеть бледное лицо, скорбно опущенные уголки губ, но фура уже промчалась мимо, унося с собой желтые потоки света.
Дашка?!
На девочке было голубое платье, в нем хоронили. Но вместо светлого платочка, в который ее обрядила мать, следуя церковной традиции, на ветру развевались русые, как у самой Веты, кудряшки. Тонкие ручки простирались вперед, словно Даша хотела обнять старшую сестру.
Едва сдерживая крик, Вета в ужасе зажала ладонями рот. Нет! Ей все это мерещится! Маленькая Даша сейчас лежит на кладбище под толстым слоем земли и песка. Она не может стоять на опушке, вглядываясь в темные стекла автомобиля, за двести километров от родного города, из которого никогда не выезжала за всю свою короткую жизнь! Она не может оказаться тут, сейчас, после смерти!
И снова, ярко освещая фарами путь, по дороге промчался автомобиль. Даша все еще стояла на опушке. И пока на нее падал электрический свет, Вета успела разглядеть, как девочка шепчет «Нет!». И снова стало темно. Рассветные лучи еще не озарили опушку, и тьма сгустками клубилась возле деревьев, окутывала машину.
Тяжело дыша, Вета подалась вперед, всматриваясь через лобовое стекло. Она боялась, что снова увидит умершую сестру, и так же сильно боялась, что Дашка – всего лишь плод ее фантазии. Ведь это означало бы, что Вета сходит с ума.
Она судорожно схватилась за подголовник переднего кресла и потянулась вперед.
– Ветка, блин, – проворчал потревоженный Данчик, – только заснул!
Он глубоко зевнул, едва не вывихнув челюсть, и с хрустом потянулся, разрушив мистический страх, сковавший девушку. Вета отпрянула назад и затаилась в углу между дверью и креслом. Данчик оглянулся, недоуменно пожал плечами и, громко хлопнув дверью, выбрался наружу.