Решив навсегда покинуть родной город, Вета, Жека и Данчик уселись в потрепанный, видавший лучшие годы, автомобиль. В машине воняло бензином и табаком, старые кожаные кресла противно скрипели, но зато появилась определенность. Они уезжают!
Вета уезжает, как всегда мечтала и не смела признаться в этом даже самой себе! Навсегда от затхлой, насквозь пропитавшейся вонью лекарств, маленькой квартирки, от пронизанного злобой и ненавистью взгляда матери, от ее жестоких слов. Только вот от воспоминаний куда скроешься?
Но, усевшись на заднем сиденье, Вета опустила стекло и с облегчением вдохнула теплый, с примесью гари и цветов, воздух.
Старый «Мицубиси» остановился возле обшарпанной пятиэтажки. Данчик озираясь зашел в темный подъезд. И пока ждали его возвращения, Вета жадно глотала теплый, сладкий воздух. Он обещал свободу от… от чего? От прежней жизни. Она вытравит воспоминания учебой, или работой, или новыми отношениями. Пока неизвестно, что ее ждет. Но Вета уверена, что гораздо лучшее время.
– Тетка расспрашивала? – спросил Жека, когда Данчик вернулся в машину. – Сказал ей что-нибудь?
– Нет, – буркнул тот. – Она на работе.
Вета заметила, что Данчик в дурном настроении. Забросил рюкзак на заднее сиденье, а сам, нахмурившись, уселся рядом с водителем. Жека пристально посмотрел на приятеля, но ничего не сказав, завел мотор.
За окном показалась та самая старая церковка, в которой сегодня утром отпевали Дашу. Здание совсем недавно отремонтировали, закрасили белым старые фрески и намалевали поверх образы в современном стиле. В эту церковь часто ходила мать. Сначала одна, а потом, когда та заболела, таскала и Дашку. Перестала только, когда Даша уже не могла вставать с постели. Сама Вета церковь не переносила, ей там становилось дурно из-за всех этих свечей и удушливого дыма, который разносился из кадила бородатого дьяка.
Девушка опасливо покосилась на ворота в церковной ограде, боясь снова увидеть хрупкую фигурку. Но там, прямо на асфальте, собирая подаяние, сидел старый нищий. Вета брезгливо передернула плечами и отвернулась.
Она потянулась к переднему креслу и положила ладонь Данчику на плечо. Он не переоделся, остался все в той же клетчатой рубашке, которую она помнила с девятого класса. Вета погладила мягкую изношенную ткань. Данчик оглянулся. Глаза у него были, как у несчастного, брошенного щенка, ей стало жаль парня и она снова нежно погладила его плечо.
– Я тетке записку оставил, чтобы не переживала. И не искала. Не могу же я вот так, не простившись… ты же знаешь, она меня вырастила.
– Все нормально, Дань!
Но когда он попытался накрыть ее ладонь своей, быстро отдернула руку. Вета не позволит старым отношениям возродиться и потянуть ее обратно. Она готова начать новую жизнь, и ничто и никто не должен напоминать ей о прошлом, об этом маленьком городишке, о жестокости матери!
Откинувшись на спинку, Вета снова огляделась. Машина ехала по знакомым улицам. Слишком знакомым.
– Жека! – встревожилась Вета. – Почему мы снова тут едем? Опять эта церковь! Ты в трех соснах заблудился?!
– Может, сама за руль сядешь, если такая умная? – огрызнулся он.
Но после ее замечания вытащил телефон и открыл навигатор. Желтый треугольник, обозначавший их автомобиль, медленно полз вдоль зеленой дорожки на выезд из города. Вета напряженно следила за приложением через плечо Жени. Но тут боковым зрением она снова заметила белые стены с угловатыми образами святых.
– Вот! Опять! Жека!
– Что за чертовщина?!
Жека остановил машину у обочины. С церковной стены через невысокую ограду за ними наблюдал святой со скорбным выражением на желтоватом лице.
– Святой Николай – покровитель путешественников, – прошептала Вета и поежилась. – Может быть, это он не хочет нас выпускать из города?
– Ветка, ты прелесть! – обернулся к ней Данчик, и широкая ухмылка появилась на его красивом лице. – С виду жесткая, как бетонная стена. Сунешься к тебе, так морду в кровь обдерешь, а сама…
– Заткнись! – оборвала она.
– Наверное, свернул не туда, – вполголоса сказал Жека и снова завел автомобиль.
В этот раз ехали медленнее, все втроем отмечая каждый поворот, сверялись с зеленой дорожкой навигатора. И когда за очередным показалась белая старая церковь, выругались в один голос. Жека резко ударил по тормозам, и Вета едва не разбила нос о подголовник переднего кресла.
– Как пить дать, не туда свернул! – огорошенно повторил Жека.
– Мы с тобою свернули не туда вообще! И все закончится для нас теперь так себе! – весело заорал в голос Данчик, аккомпанируя себе ладонями по пластиковой торпеде автомобиля.
Вета вздрогнула, а Жека крепко приложил приятеля кулаком в плечо:
– Чё ты несешь?!
– Это знаки, – Данчик обиженно потер плечо.
– Какие на фиг знаки?! Ты еще во всякие знаки верить будешь?! – взвился Жека и со всего маха влепил приятелю затрещину.
– Придурок! – Данчик шарахнулся от него, распахнул дверь и вывалился на разогретый солнцем асфальт: – Группа «Знаки»! Русский панк-рок! Песня в тему! А ты, блин, руки распускаешь!
Он с грохотом захлопнул дверь, и Вета подпрыгнула от неожиданности, едва не задев макушкой серую обшивку потолка.
– Неудобняк, – сокрушенно пробормотал Жека, поймав в зеркало заднего вида ее укоризненный взгляд, и нахмурил светлые брови.
Он посидел немного, крепко сжимая руль и наблюдая через окно, как обиженный Данчик, повернувшись к автомобилю спиной, закуривает и делает вид, что рассматривает новодельные фрески на храмовой выбеленной стене.
Наконец Жека разжал пальцы, выпустил руль и медленно выбрался из машины. На кожаной обшивке автомобиля остались влажные отпечатки его ладоней. Вета покачала головой: перепсиховал он что ли? Или это все жара?
Вета слизнула соленые капельки пота над верхней губой и тоже выскользнула наружу.
Солнце золотым нимбом зависло над самым крестом церковки, зацепилось за верхнюю перекладину, не желая отпускать день. Но синие тени уже вытянулись, обещая прохладу и надежду на отдых. Усталые глаза Святителя Николая ласково и печально смотрели на трех молодых людей под стенами церкви.
– Все, Данчик, завязывай, – Жека протянул руку, чтобы потрепать приятеля по спине, но словно обжегшись, немедленно отдернул ладонь.
– Погнали, Дань, – жалобно протянула Вета, – и так не вырваться из этого поганого городишки, так еще и ты в обидки ударился.
Данчик молчал. Потом бросил окурок себе под ноги и мрачно процедил:
– Уговорили. А вон там, случайно, не твоя подружка сидит?
Вета и Женя, как по команде, обернулись. В глубине жестяной ракушки на остановке, в самом темном углу на скамейке притулилась Аля. Она сидела, низко опустив голову и зажав ладони между колен. На ней были короткие джинсовые шортики, легкая футболка и массивные белые кроссовки. Светлые растрепанные волосы закрывали лицо. Вся ее поза выражала растерянность и плохо скрытую тревогу.
Повинуясь внезапному порыву, Вета оставила парней и перебежала дорогу.
– Алька, – воскликнула она, ступив в густую тень, – ты чего тут делаешь?!
Аля вздрогнула, словно ее ударили, и подняла голову. Ее голубые глаза казались темно-синими.
– Ветка, – выдохнула она и опасливо заглянула Вете за спину.
Потом нервным движением пригладила волосы надо лбом и быстро огляделась из-под ладони.
– Ты одна?
– Нет, с пацанами, – Вета присела рядом на изрезанную ножом деревянную скамейку. – Вон они!
Парни, не замечая, что на них смотрят, что-то живо обсуждали меж собой. Похоже, что они помирились, и Вета с удивлением отметила, что на некрасивом лице Жеки блуждает рассеянная, но счастливая улыбка.
Она перевела взгляд на туго набитый рюкзак, который валялся возле Алиных голых ног.
– А ты куда-то собралась?
– А… да… к подружке. На ночевку, – запинаясь пролепетала Аля.
– Как тетя Наташа себя чувствует? – сама не зная зачем, продолжала расспрашивать Вета.
Она вовсе не желала знать, в каком состоянии беременная Алина мама, и хорошо ли она себя чувствует. Ей было наплевать. Но что-то вынуждало ее оставаться на этой скамейке, заставляло продолжать пустой разговор.
– Мама в порядке, в больнице, – Аля кусала губы, нервно сплетала тонкие пальцы на загорелых коленках.
– А дядя Толик?
Аля часто, как собака, задышала открытым ртом.
– Жарко, да? – участливо спросила Вета.
Аля склонилась, светлые волосы вновь скрыли ее лицо. Она пошарила в своем рюкзаке, вытащила полупустую бутылку воды, и, запрокинув голову, жадно выглотала остаток. Вета увидела, что парни направились к автомобилю.
– Ну ладно, мне пора, – сказала она.
Может, на этот раз им удастся вырваться за пределы города и они перестанут колесить по улицам, как будто не знают их вдоль и поперек с самого детства?
– Прощай, Алька. А я уезжаю. Навсегда.
Вета поднялась и протянула Але раскрытую ладонь. В глазах растрепанной девчонки промелькнула отчаяние и надежда. Она отшвырнула пустую пластиковую бутылку в угол к мятым жестяным банкам и прочему мусору, оставленному за многие дни скучающими пассажирами.
– Возьми меня с собой! – Аля схватила Вету за руку. – Умоляю! Умоляю!
С длинных ресниц сорвалась слеза, Аля быстрым движением смахнула ее, но, как по сигналу, слезы заморосили по щекам.
– У меня есть деньги! – Она крепко вцепилась в запястье, хотя Вета и не думала вырываться. – Я не стану обузой! Деньги!
Она продолжала лепетать про деньги, про то, что ей надо уехать из города, про то, что маме будет без нее лучше, и ни к какой подружке она вовсе не собиралась, а сидела тут, на этой заплеванной вонючей остановке, потому что надеялась поймать попутку и умчаться куда глаза глядят. И Вета сдалась. Она не стала расспрашивать, почему девчонка решила уехать так внезапно. Она прекрасно понимала, что такое случается. Просто надо решиться и все бросить! И когда Аля подхватив свой рюкзак, засеменила с нею рядом, так и не выпустив ее руку, Вета даже почувствовала некоторое облегчение. Словно, наконец, решила ребус, который терзал и не давал покоя.
– Она едет с нами. У нее есть деньги. – Тоном, не терпящим возражений, оповестила парней Вета, забрасывая в машину туго набитый Алин рюкзак.
Данчик приветливо улыбнулся, Жека презрительно поморщился, но промолчал.
На этот раз ни навигатор, ни автомобиль, ни святой Николай не остановили их. Машина пересекла указатель с перечеркнутым красной полосой названием города и беспрепятственно помчалась дальше по шоссе.