В закрытом гарнизоне - читать онлайн

Чито – вгрито

Полночь. Северная Атлантика. Борт подводного ракетоносца.

В отсеках легкий гул корабельной вентиляции, приглушенный свет подволочных плафонов, редкие команды по боевой трансляции.

– Погружаемся на глубину двести метров. Осмотреться в отсеках! – следует очередная.

Вслед за этим, из неоткуда материализуются вахтенные, выполняют, что предписано и нетленно исчезают.

– У-у-у, – монотонно гудит вентиляция.

– Хр-р-, – вплетается в нее из полуоткрытых дверей кают, где отдыхает очередная смена.

Впрочем, спят, далеко не все.

В офицерской кают-компании, расположенной на верхней палубе второго отсека, начинается очередной просмотр фильмов.

Памятуя завет вождя мирового пролетариата, о том, что «важнейшим из искусств для нас является кино», на корабле его впитывают ещенощно и в изрядных количествах.

А поскольку старшим на борту, в этот раз заместитель командира соединения, ассортимент фильмов радует новизной и разнообразием.

В сорока жестяных коробках, полученных в Политуправлении флота и упрятанных замполитом в компрессорной выгородке первого отсека, под бдительным надзором торпедистов, хранятся перлы советского кинопроката.

– Ну что, комиссар, чем сегодня порадуешь? – басит от центрального стола замкомдива, и удобно расположившиеся на диванах и привинченных к палубе креслах, жаждущие приобщиться к искусству офицеры, оживляются.

Кстати, выглядят они весьма импозантно. Многие с бритыми, сияющими как бильярдные шары головами, разнокалиберными усами и пока еще жидкими бородками. Дань, так сказать, подводной моде.

Ну, и как положено при посещении кают-компании, все в отутюженных кремовых рубашках, легких синих штанах и кожаных тапках. Рубашки, по неизвестно кем заведенной традиции, украшены выполненными водостойким суриком штампами, по числу пройденных автономок и свидетельствуют о боевой наплаванности их владельцев.

Самые – самые старпом и механик. Они все в штампах, как ходячие бандероли.

– Предлагается новый фильм Данелия, – молодцевато подкручивает казацкие усы чернявый капитан 2 ранга. – «Мимино» называется.

– Это который снял «Путь к причалу»? – проявляет высокую осведомленность командир.

– Ну да, – поудобнее устраивается в кресле механик. – По сценарию Вити Конецкого.

– Наш человек, – многозначительно изрекает замкомдива. – Давай, Эдуард Иваныч, запускай берлагу.

Замполит подает знак в сторону уже вооруженной бобинами «Ураины», старшина-акустик, он же по совместительству киномеханик, тянет руку к рубильнику и через секунду в полумраке кают-компании возникает тихий стрекот.

Сначала на белом полотне висящего впереди экрана появляются пленочная перфорация, название фильма и титры, а потом с борта летящего вертолета открывается прекрасная картина гор, синеющего над ними неба и земной ландшафт.

– Красота, – ветерком шелестит среди зрителей, а впечатлительный доктор от восторга всхлипывает.

Далее, после приземления, следуют несколько колоритных диалогов горцев, вызывающих у аудитории дружный смех, вертолет снова парит над горами, и все вокруг наполняет жизнеутверждающая песня

торжественно выводит мягкий баритон, и у многих по телу пробегают мурашки.

следует далее оригинальный припев, и в него вплетаются звуки барабана.

Песня будоражит, куда-то зовет и рвется из прочного корпуса.

– Хорошо поет, – покачивая в такт ногой в тапке, констатирует замкомдива. – Душевно.

Когда первая часть заканчивается и киномеханик перезаряжает установку, офицеры живо обмениваются впечатлениями и довольно улыбаются.

– Вот видишь, Михал Иваныч, – обращается командир к здоровенному минеру. – Летает человек в воздухе, песни душевные поет. – А ты на швартовках всегда матами ругаешься.

– Он, не ругается, – пихает локтем в бок приятеля командир ракетчиков. – Это наш Миша так разговаривает.

В кают-компании грохает смех, и фильм продолжается.

Когда он заканчивается и врубается свет, офицеры некоторое время сидят и молчат. Всем хочется продолжения и почему-то грустно.

На следующую ночь «Мимино» показывают в старшинской кают-компании мичманам и матросам, и тот, что называется, вызывает фурор.

«Чито вгрито» бормочут на многих боевых постах и в рубках, а в общественных, вроде курилки и амбулатории местах, то и дело летают крылатые фразы.

Типа, «Ларису Ивановну хачу» или «Я тебе умный вещь, скажу. Только ты не обижайся».

А когда в кают-компаниях пьют вечерний чай, к которому подается сухая простокваша, кто-нибудь обязательно интересуется у соседа «ты пачиму кефир не кушаишь? Не любишь?».

И еще многих интересует перевод слов «чито вгрито», по поводу которых разгораются жаркие дискуссии.

В экипаже есть русские, украинцы, белорусы и даже сыны вольных степей, а вот грузин нету.

Точку в этом вопросе ставит экипажный полиглот – доктор. «Чита», исходя из его лингвистических познаний, это девушка – зазнайка. Данное устраивает стороны, и все довольны.

На исходе третьего месяца, при возвращении в базу, в последнюю ночь на борту снова крутят полюбивший фильм, мягкий баритон поет о Чите, и все грезят о родном береге…

Спустя десять лет, волею судеб и начальства отрешенный от моря, я вылетел в свою первую командировку в Грузию.

Была осень, убаюкивающе гудели турбины, за иллюминатором лайнера куда-то плыли облака.

Тбилиси встретил хорошей погодой, своим неповторим колоритом и радушием хозяев.

Когда поселившись в один из номеров гостиничного комплекса Ваке, после ужина я сидел вместе с ними на террасе и любовался вечерним городом, из расположенного внизу парка, со скользящими над ним кабинками фуникулера, легкий ветерок донес слова знакомой песни.

– Что, нравится? – поинтересовался самый старший, по имени Георгий.

– Очень, – кивнул я и рассказал где и когда ее впервые услышал.

– Ясно, – переглянулись коллеги, и вскоре распрощались, пожелав мне спокойной ночи.

А спустя неделю, когда мы вместе бродил по узким улочкам древней столицы Грузии Мцхета, друзья пригласили меня пообедать в один из расположенных там ресторанов.

Называли они его «пацха», пристроен он был к скале и, судя по обстановке, тоже был весьма древним.

В обширном пустом зале нас уже ждал установленный поперек дубовый стол, поражающий обилием блюд и напитков, и мы, не мешкая, отдали ему должное. Седовласый тамада красочно провозглашал тосты, пили за партию, дружбу народов и процветание.

Затем к сидящему рядом со мной Георгию подошел хозяин в «сванке»* и черной рубашке, перетянутой серебряным пояском, наклонился и что-то прошептал.

Тот клюнул горбатым носом, положил мне руку на плечо и кивнул в сторону двери, – смотри.

В следующее мгновение ее створки со скрипом растворились, и в зал пружинистой походкой вошли пятеро людей, с музыкальными инструментами в руках.

Не обращая внимания на присутствующих, мужчины гордо стали напротив, инструменты в их руках ожили, и к сводам полетели красивые как сама жизнь, слова.

блестя маслинами глаз, чудно пел выступивший чуть вперед невысокий крепыш, и за столом внимательно слушали.

А когда эхо последних слов замерло, и последовали аплодисменты, один из наших даже прослезился.

– Ты что, Автандил? – уставились на него соседи.

– Птичку жалко, – приложил он к глазам платок, и зал содрогнулся от хохота.

– Это песня так называется, «Птичка невеличка» – наклонился ко мне Георгий, и я тоже рассмеялся.

Ошибся, оказывается наш полиглот.

Тогда, в Атлантике.