– Лил, ты все еще здесь?
– Нет, я уже ушла, – голос из уборной (…)
– Лил, а Лил, ведь осень вновь, и пора, знаешь, мне в руку сегодня упал желтый лист, его подняло ветром с земли – так забавно, он ровненько лег в мою ладонь.
– Ты – счастливчик, Гум, я это всегда знала.
– Я подумал, Лил, ты как-то упоминала об ортанзе, помнишь? Проклятые поэты…
– Нет, в последний раз ты отправился за золотым руном и я тебя не видела почти год.
– Лил, вишневый град косточек, не сравнится с твоей беспринципностью, ты обязана мне теперь помочь отыскать ортанз!!!
– Хих, у тебя кризис или как тебя прикажешь понять?
– Мы возьмем лодку и спустимся по карельским рекам в обитель призрачной Туле! Я все придумал, у меня есть карта и руно.
– Что?! Ты сумасшедший, кормить комаров в Карелии?.. Нет, дорогой, это не для меня, без горячего кофе, питаться рыбой и грибами, зажаренными на вертеле, хих…
– Лил, ты стала чересчур изнеженной – дорогие автомобили, рестораны и гламурные подонки, которые ни на что не способны, кроме как отнимать у тебя драгоценное время, ты совсем забыла обо мне. Лил, мне очень трудно сейчас.
Она вышла из уборной в полупрозрачной накидке из органзы, белые лепестки ее конусообразных грудок собрали на себе небрежный каскад сиреневых завихрений, подведенные глаза и губы фиолетовыми тенями напоминали аметистовые россыпи на коже форели.
– Лил, что это, ты похожа на тихоокеанскую устрицу, побывавшую в пасти мурены, ты собралась куда-то пойти в этом наряде?..
– Нет, я собралась сплясать в этом наряде на твоей могилке, поросшей фиалками…
– Это невообразимо оригинально, знаешь, ты будешь нарасхват среди зверски голодной птенчиково-пушечной братии.
– Не утрируй события, завистливый фетишист, я всего лишь экспериментирую с некоторыми идейными композициями.
– Лил!
– Молчи, следующие слова мне известны.
– Правда?..
Он подхватывает ее и увлекает на мягкие матрасы роскошной кровати, простирающейся на долгие-долгие мили, русла и рукава, с бесчисленными балдахинами греческих божеств и царственных животных, и вот нескончаемая американская горка этой чудо-кровати все же замирает на краешках губ их затянувшегося поцелуя.
– Лил…
– Я знаю…
– Я никуда тебя не отпускаю…
– Ты же знаешь, я все равно уйду.
– Нет, не уйдешь, не сегодня, а завтра мы отправимся на поиски ортанза.
– Ты решил меня скормить комарам или омарам, кому на этот раз?
Он лихорадочно целует ее нос, губы, лицо, глаза – он впивается в ее нёбо своим языком и уже ничто не может сдержать этого спрута страсти, этого змеиного кровавого ринга атлетических тел сотней гладиаторов, ламий, блудниц и метательниц дисков. Лил отрывается от него и начинает неистово хохотать, она заворачивает его голову в выбившуюся органзу и остатки ее запихивает ему в кратер рта, она прижимает его лицо к своей ангельски белоснежной груди, и он начинает рыдать крокодильими слезами счастья и несбыточной радости, рыдание преобразуется в рёв гризли, в вой волков и сирен, начинают дрожать и лопаться стекла в доме и сотни люстр падают с потолков, размельчаясь на тысячи хрустких хрустальных осколков, они катаются по этим осколкам и плачут от счастья соития и причастности.