Подвал Управления был оборудован под несколько специальных помещений. Тут были и учебный класс, и зал для боевой подготовки, и ружпарк, и каптёрка, и вентиляционная камера. На данный момент последнее помещение оказалось неплохой камерой для дознания
На потолке светят две пары люминесцентных ламп, и в помещении светло, как днём. Её продолговатая форма вмещала в себя трубопроводы, два электродвигателя – их крыльчатки направлены на квадраты калориферов. В зимнее время они нагнетают по воздуховодам тепло в вестибюль. Сейчас двигатели отключены.
В зимние и осенние дни здесь курилка, закуток для неслужебного пользования, а с недавнего времени, когда в мужской контингент блюстителей порядка влился боевой авангард представителей прекрасного пола, это слияние стало заметным даже невооружённым взглядом. В углах, на вентилях трубопроводов и батарей висели кое-какие пикантные предметы, не то чулки, не то колготки, и какие-то лоскутки. Но находившимся в вентпомещении людям было не до эстетических удобств.
Вдоль стены стояла широкая лавка-топчан, на котором сидели Михалёв и Анонычев. У изголовья, у калориферной стенки, стоял табурет – на нём сидел Заичкин. Юрочкин оседлал один из электродвигателей. Феоктистов стоял или прохаживался по небольшому коридорчику. У Михалёва лежала на коленях папка, поверх неё листы бумаги – он писал протокол.
Вопросы задавали все, вели перекрёстный допрос. Феоктистов старался быть спокойным и время от времени успокаивал своих коллег, чаще – Михалёва. Тот ругался, нагонял истерию, но больше для психологического воздействия. То есть это была его игра, обычное поведение при допросах. В каком-то смысле – их игра. В хорошего и в плохого следователя.
– Миша спокойно. А вы, любезнейший, – (к Заичкину) – не выводите людей из себя. Так начнём заново. Где ваша машина?
– Я сказал: в ремонте.
– Где, у кого? – горячился Михаил. – Или в сервисе? Мы сейчас их прошерстим!
– Нет… – Заичкин сидел потный, в расстёгнутом кителе. А в руке он держал платочек, уже серый от пота, и время от времени вытирал им лицо, шею.
– У кого? Или тебя начальничек по десять раз спрашивать? – Михаил стукнул по протоколу кулаком, следовательно, и по ноге.
Они крутились вокруг этого вопросы уже минут пятнадцать, и все были взведены. Заичкин или же молчал, либо нёс какую-то околёсицу: и об ответственности каждого из них, и о его связях в городе, в области и даже в Москве, которыми он, разумеется, воспользуется, и всех непременно будут ждать «вилы».
– Ты мне алиби, алиби давай! Не хрен мне тут блатную свою иерархию выстраивать! – горячился Михалёв. – У меня у самого шобла не хиленькая. Где машина?
– Мы ж завтра все сервизы профильтруем, – повторился Юрочкин. – И частников тоже.
«Найти, они всё равно уже ничего не найдут… – лихорадочно соображал Заичкин. – А Фомич – кремень. Мужик тёртый, полтора десятка отбарабанил по лагерям, не лопухнётся».
– В Байкальске, – сказал, наконец, подследственный.
– В сервисе или у частника? – спросил Феоктистов, остановившись почти в проёме двери.
– У частника.
– Не у Фомича ли? – спросил Анонычев.
– У него.
Все оживились.
– Ну, так бы и сказал, – миролюбиво, едва ли не ласково, произнёс Михалёв.
– Андрюша, – обратился Феоктистов к Анонычеву, – живо к Силантичу! Пусть даёт любую машину и дуй в Байкальск. Потолкуй с Фомичёвым. Только о «Волге» Заичкина, и никаких намёках о нашем к нему интересе по другим делам.
Бурят поднялся с топчана, кивнул на предупреждение Феоктистова и вышел.
У Заичкина все занемело внутри, охватило беспокойство. Предупреждение старшего следователя укололо его сознание: что ещё за интерес у них к Фомичу?.. Ведь если его хорошо колупнут, то ой-е-ёй чегошеньки могут из этой твари натянуть, а, следовательно, и на него. Кажется, он сам лопухнулся. Какого чёрта подставил этого зека?!.
– Ну, пока Андрей ездит, вы нам вот о чём поведайте, Владимир Васильевич. На чьей же машине вы выезжали вчера на пикничок?
Заичкин насупился, замкнулся.
Его молчание подействовало на Михалёва детонатором. Он бросил папку с бумагой и ручку на топчан, где сидел Анонычев, и простонал:
– Нет, ваша светлость, я так больше не могу! Это же издевательство!
– Спокойно, Миша. А вы, Владимир Васильевич, не будите в людях страсти. Отвечайте на поставленный вопрос: на чьей машине вы вчера ездили на пикник?
– Кха… Никуда я не ездил, в городе был, – негромко проговорил Заичкин, как выдохнул.
– А какого ж ты хрена плёл тут? – воскликнул Михалев.
– Так, сдуру.
– Ага! Дурочку решил повалять, да ошибся, не на того зрителя попал. Ты у нас сейчас сам будешь этой самой дурочкой! И если ещё поломаешься, то я тебя… – Михалев показал непристойный жест.
– Михаил, остынь!
Михалёв, глядя на Заичкина, проворчал.
– Мало он тебя башкой об стол звезданул…
Заичкин покрутил шеей, словно ворот стал узким и сдавливающим. С признательностью посмотрел на Феоктистова.
– Итак, если вы никуда не ездили, то где вы были в 23.45?
– Кха… по городу патрулировал.
– С кем? На чём?
– Один.
В допрос вмешался Юрочкин. Спросил:
– Простите, Владимир Васильевич, когда вы говорите, сдали машину в ремонт?
– Так вчера вечером.
– Вечером, это когда?
– В часу одиннадцатом. Мы ещё раньше с Фомичом договаривались. А тут решился.
– У вас, что с ней?
– Цвет мне её не нравился. Хотелось потемнее, а лучше – чёрную. И у него как раз появилась чёрная краска.