У Евы понижена температура тела. Несколько дней подряд. Она мерзнет, и ее колотит, но старается контролировать эту дрожь. Поправляя белый вязаный кардиган, сводит полы вместе. С неприятием смотрит сначала на содержимое своей тарелки, а потом, поднимая глаза, Круглову в лицо.
– Если ты съешь свой салат, я не подумаю, что ты перестала злиться. Можешь поесть, Ева.
– Да что ты?
Только советов Никиты ей не хватало. Почему все пытаются ее накормить, не замечая при этом ее сложных отношений с едой? Сегодня тошноту вызывает даже слабовыраженный запах оливкового масла.
Желудок Евы ноет без еды, но она не способна принимать пищу, испытывая эмоциональное напряжение. Ее горло сжимается, и приходится контролировать естественную для других человеческих существ возможность дышать.
– Как тебе в новом ВУЗе? Нравится?
Никита ест мясо. Жирные кусочки баранины в каком-то остро-сладком соусе. Еве бы такое тоже понравилось. Только не сейчас. Она прижимает к носу пальцы и отводит взгляд в сторону.
Температура ее тела опускается за границы нормы в периоды, когда она потребляет критически мало калорий. Ева знает, почему это происходит. Организм испытывает стресс и пытается выжить, снижая расход энергии, и переставая заботиться о тепле ее тела.
К тому же она сильно перемерзла в Дальницком. С Титовым.
От одного лишь мимолетного воспоминания, ее щеки, шею и верх груди заливает жаркий румянец. По ощущениям, на ее холодной коже он прям как огонь.
Скользя ледяной ладонью по щеке, самой себе Ева кажется мертвой. Косметика способна скрыть бледность и круги под глазами. Правильно подобранная одежда – излишнюю худобу. Правда, с этим ей несколько повезло, у нее фигура матери. Как бы ни снижался вес – бедра, задница и ноги остаются округлыми и налитыми. А вот на грудь, ряд ребер и руки-палки без сочувствия не взглянешь.
– Нравится.
– Я думаю, нам уже сейчас стоит решить вопрос твоей технологической практики.
– Нам? – у Исаевой еще находятся силы, чтобы изумиться.
– Мне бы не хотелось, чтобы моя жена находилась в компании распущенной молодежи посреди какого-нибудь океана.
– Очень жаль, Никита. Потому что я сама – распущенная молодежь. И да, мне бы хотелось быть посреди океана.
Ловит себя на том, что говорит «мне бы хотелось» вместо «я хочу». Практика в ее планы все-таки не входит. Она начинается в мае.
– Ева. Нам с тобой нужно научиться находить компромиссы.
– Тебе, Круглов, несмотря на твое высшее Кембриджское, нужно для начала выучить, что такое компромисс. Это взаимные уступки. А ты ждешь их только с моей стороны.
– Я открыт для обсуждений. Давай говорить. Давай вместе планировать… Что ты хочешь, Ева?
– От тебя – ничего, – и это правда. – Я не хочу даже видеть тебя, не то, чтобы сидеть рядом и о чем-то говорить.
«Осторожнее, Ева. Отцу бы эта часть очень-очень не понравилась».
Круглов сжимает челюсти и качает головой.
– Ты не оставляешь мне выбора. Придется все-таки воспользоваться советом Павла Алексеевича. Пока ты не поймешь, что я тебе не враг.
– Каким советом?
– Проявлять силу.
– Ты – враг мне. В таком случае.
Бросая салфетку на стол, Никита прижимает руку к столешнице и долго смотрит Еве в глаза.
– Ты и до этого не давала мне шансов.
– До этого ты был мне просто безразличен. Сейчас же ты мне ненавистен.
– Отлично.
– Как ты не понимаешь, Ева? У нас с тобой все может быть хорошо. У нас есть для этого общий фундамент. Мы можем быть счастливы.
У нее нет сил, чтобы рассмеяться. Иначе она бы это непременно сделала. Поэтому она просто пилит Круглова взглядом.
– Ты не собираешься больше со мной разговаривать?
Она сжимает губы и качает головой.
– Что ж, ничего нового, Ева.
Когда наступает момент расставания, она полностью эмоционально истощена. Позволяет Никите открыть для себя двери машины, только потому, что ей необходима минутка, чтобы задвинуть усталость за пределы сознания.
Проскальзывая мимо Круглова, не ожидает, что он задержит ее, чтобы обнять. Мысленно она уже у себя в крепости, поэтому позволяет ему этот жест. Лишь бы поскорее убирался.
– Ну, все, Круглов, – отстраняется, небрежно упираясь руками ему в грудь. – Давай, до свиданья.
Еву передергивает от раздражения, когда его губы коротко прижимаются к ее виску, а рука до последнего удерживает кисть. Но она отходит, и увеличивающееся расстояние разрывает этот контакт.
– Спокойной ночи, Ева.
Не оглядывается, проталкивает свое тело вперед. Дрожащими руками жмет кнопку домофона и встает так, чтобы в камерах было видно лицо. Холодный воздух дарит ей небольшой прилив бодрости, и она радуется ей, как ребенок.
– Шурик, быстрее, пожалуйста, – нетерпеливо выкрикивает, прослеживая за облачками пара, покидающими ее рот. – А то спою сейчас. Народную!
Система безопасности реагирует громким коротким писком и отворяет металлическую дверь, впуская Еву в ненавистные родные пенаты.
– Вечер добрый, Ева Павловна, – встречает ее охранник.
– Давай без этого, Шурик. Без отчества. Без доброго. Ты вон, какой шкаф, я на твоем фоне штакетина. Я к тебе по-хорошему, Шурик, а ты все – Павловна.
– Так положено, Ева Павловна.
– Не беси, ради Бога…
Проходит мимо, ежась и сутулясь.
– Спокойной ночи, Ева Павловна.
– Хотелось бы, – бубнит она, но все-таки оборачивается. – Спокойной, Шурик.