Нечего и говорить, что на другой день в деревне только и судачили об убийстве. Высказывались самые нелепые предположения, вплоть до того, что Тишкина сошла с ума и сама себя придушила. Эту мысль толкнул Дудкин. На вопрос Цепкиной, отчего Тишкина могла сойти с ума за несколько часов, музыкант лишь развел руками.
– А я почем знаю, – сказал он. – Но зато это объясняет, как «Орленок» попал к крашеной. Если бы была в своем уме, то сидела бы дома. – И с этими словами в упоении от своего объяснения он с важным видом взглянул на Цепкину.
– Дураком ты был, дураком и останешься, – отрезала Пелагея Егоровна и прошла мимо.
Михаил Антонович Симагин был абсолютно убежден, что смерть Тишкиной – дело рук Женщины в белом.
– Помяните мое слово, – говорил он всем, кого встречал, – Шельма зря болтать не станет. Уже не раз по ее словам выходило и как быстро на этот раз сбылось.
– Да, – покачал головой Фёдоров, – Люба вот мне не верит, а я-то знаю, что Шельма не соврет. Надо и следователю об этом сказать, хотя он вряд ли поверит.
– А следователь вроде ничего, человек хороший, – сказал Симагин.
– Все они хорошие до поры до времени, – проворчал Фёдоров. – Тут, когда кража была, приезжал один, в очках и портрет интеллигентный, а что толку-то, потоптался день-два и уехал ни с чем. Вот она, наша милиция!
Симагин согласно кивнул и предложил Фёдорову папиросу. Глубоко затянувшись, Фёдоров сказал:
– Если он меня вызовет, я ему вот что скажу: «Езжай домой, мил человек. Дело это дьявольское, не твоего ума».
– Так он и поедет, как же, – протянул Симагин.
– Если умный, то поедет.
– Почему это?
– Умные стариков слушают, а мы, старики, кое-что понимаем.
– Да, это верно, – подтвердил Симагин и сказал: – А что, Николай, заглянем к тебе, пока не вызвали.
– Дельная мысль, – согласился Фёдоров, – а то ты давно к нам уже носа не кажешь.
И друзья отправились к Фёдорову.
К Анне Петровне Дочкиной, жившей через дом от Тишкиной, весь вечер и все следующее утро приставали с расспросами, не видела ли она чего или не слышала. Дочкину, которая всегда чуралась всяких сплетен и кривотолков, безумно это раздражало.
– Ну не знаю я, ничего не слышала и не видела, – уже в пятый раз устало говорила она Ленке, самой упорной из всех. – Сколько раз можно повторять?
– Вот были бы вы чуточку любопытнее, глядишь, и заметили бы что. Ведь Алену-то рядом с вами убили.
– Что делать, такая уж я уродилась, – нетерпеливо ответила Дочкина, не зная, как отвязаться от надоедливой сплетницы.
«Странно, – подумала Ленка, – похоже, её совсем не интересует убийство. Подозрительно это, хотя, впрочем, она всегда такая была. Живет как в воду опущенная». Тут Ленка заметила Бочкина и, к невыразимому облегчению Анны Петровны, поспешила ему навстречу.
Несмотря на то что в деревне высказывались разные мнения об убийстве и даже строились версии, порой фантастические, большинство считало, что убийство – дело рук родственников, вместе взятых или кого-то одного.
– Вы только посмотрите на его жену, – захлёбывалась Тарасова. – Да у неё на лице торжество написано. Рада небось, что от свекрови освободилась. А племянник? – продолжала она бушевать. – Это же настоящий разбойник с большой дороги. Ему дай в руки нож, так он тебя убьёт за грош.
Её собеседница Таисия Игнатьевна Сапфирова с интересом слушала эту пламенную тираду. «Чего она так волнуется? – удивлялась старушка, – это на неё не похоже. Второй раз за два дня уже срывается. Видать, нервы, хотя будут тут нервы, когда у тебя в доме труп».
Тарасова тем временем продолжала свою обвинительную речь:
– Он мне давно подозрительным казался, морда бандитская. Знаю, меня он терпеть не может, вот он и приволок Алену ко мне домой, чтобы меня заподозрили. Слава богу, люди знают, что это не я. Послал же Господь со мной Зою. Вся их семейка такая. Готовы друг друга со света сжить. Родственнички.
Таисия Игнатьевна молчала и, лишь когда Тарасова наконец выговорилась, сказала:
– Я бы пока не стала никого обвинять.
– А я так непременно добьюсь, чтобы следователь из них, подлецов, всю душу вытряс.
– Сын-то, кажется, расстроился, по всему видно, любил мать, – осторожно вставила Сапфирова.
– Насчет него не знаю, может, и так, но остальным в тюрьме самое место.
Анна Дмитриевна хотела продолжить, но Сапфирова решительно извинилась и оставила Тарасову наедине со своим возмущением, впрочем, ненадолго – аудитория в лице Ленки и Бочкина уже приближалась к ней.
Следователь и лейтенант вызвали не меньший интерес со стороны полянцев, чем убийство. Их обсуждали шумно, порой перебивая друг друга, разбирали по косточкам, досконально. Дудкин с пеной у рта расхваливал милицию, а Саврасиха с той же самой пеной кляла её на чем свет. Были тут и Синицкие, жертвы прошлогодней кражи. Они ругали милицию вообще и следователя с лейтенантом в частности. Арсеньева резонно заметила, что если один следователь никчемный, то это не значит, что и все такие. Но Синицкая лишь от нее отмахнулась.
Скоро новое известие облетело Полянск: следователь вызывал всех для снятия отпечатков пальцев. Впереди шествовал Дудкин, как солдат-призывник. Он протянул следователю руку с таким достоинством и грацией, словно она предназначалась для поцелуя. Больше всех по этому поводу ворчала Цепкина. Она недоумевала, зачем это нужно делать.
– А что, если я откажусь? – прямо спросила Пелагея Егоровна, в упор глядя на следователя.
– Навлечете на себя лишние подозрения, – сразу ответил Попов. Цепкина набычилась.
– Почему это лишние? – хмуро спросила она. – Меня что, в чем-то подозревают?
– Это тайна следствия. Давайте пальчики и не тяните время. Готово? Следующий.
– Как я ему слово поперек сказала, – рассказывала дома Пелагея Егоровна Зое, – с него тут же весь лоск слетел. Как ветром сдуло, словно стружку рубанком срезало.
– Ах, мама, – недовольно воскликнула Зоя, – ты, наверное, опять грубость брякнула!
– А что ему мои пальцы, будто я преступница какая. Я честная, порядочная женщина. Если будет мне дело шить, то он меня надолго запомнит, и пусть не думает, что я все стерплю.
Попов в этот момент меньше всего думал о разъяренной Коробочке.
Когда с отпечатками было покончено, он облегченно вздохнул и утер пот со лба.
– Владимир Иванович, иди работать да результаты представь поскорей, а лейтенант пока мне племянника с сестрой приведет.
Антон Анисимович Люгеров и Дина Петровна Адская вошли в импровизированный кабинет следователя с некоторою опаской. На этот раз Попов не стал расточать любезности, сразу избрав твердый тон.
– Проходите, садитесь. Ваши паспорта.
Оба поспешно положили документы на стол. Попов небрежно просмотрел их и возвратил владельцам.
– Так-так, – зловеще сказал он. – И когда же вы вернулись?
– Откуда? – дрожащим голосом спросила вконец испуганная Адская. Это была невысокая, невзрачная женщина лет сорока, с мелкими чертами лица, пустыми невыразительными серыми глазами и косичкой, которую называют «мышиный хвост».
– А вот это вы мне расскажите. Когда вы появились дома? Вчера вечером?
– Мы гуляли, – ответил за неё Люгеров, лысеющий толстяк лет тридцати восьми.
– И где же?
– В лесу и на реке.
– Кто-нибудь вас видел с двух до трех дня?
– Не знаю.
– Не знаете?
– У меня нет часов, у Дины тоже. Не хотим думать о времени.
– Это плохо, – произнес Попов.
– Почему это? – спросил Люгеров.
– У вас нет алиби.
– Но мы же были вместе все время, мы постоянно видели друг друга.
– То есть вы хотите сказать, что не расставались ни на минуту?
– Если и расставались, то не более чем на пятнадцать минут.
– А откуда вы знаете? Ведь у вас не было часов.
– Уж пятнадцать-то минут можно определить, – уверенно сказал Люгеров.
– Сомневаюсь, – отрезал Попов и спросил: – А сколько от дома вашей тети до реки?
– Минут двадцать, – торжествующе сказал Люгеров и с победной улыбкой спросил: – Ну что, есть у нас алиби?
– Скажите, в каких отношениях вы были со своей тетей? – изменил тему следователь.
– В хороших, – не задумываясь ответил племянник, – в самых что ни на есть дружеских.
– Так-так. А вы? – обратился Попов к Адской. Мышиный хвост замялась.
– Ну, я… – неуверенно начала она.
– Смелее, – подбодрил её Попов. – Что «вы»?
– Ну, мы иногда ссорились, – наконец выдавила она.
– Что значит «иногда»? Каждый день или раз в месяц?
– Ну что вы, пару раз в приезд.
– Это который ваш приезд?
– Пятый.
– Ссоры были сильные?
– Нет, что вы.
– Из-за чего ссорились?
– Из-за политики.
– Политики? – удивился следователь.
– Да, я за перестройку, а она была ярой коммунисткой.
Попов покачал головой. Политика его не интересовала.
– Это ваши часы? – спросил он, показывая ей найденные в цветнике Тарасовой часы.
Адская несколько секунд молча разглядывала их, потом покачала головой:
– Нет, не мои.
– А чьи, вы не знаете?
И вновь отрицательный ответ.
– А где вы их нашли? – вдруг спросила Адская.
– Там, где они лежали, – ответил следователь. Он вновь изменил тему.
– Почему убили вашу тетю? Как вы думаете?
– За длинный язык и еще более длинный нос, – тут же ответила Адская.
– Любила посплетничать, разузнать все о соседях?
– Не то слово, – поддержал сестру племянник.
– Значит, вы не любили свою тетю? – подытожил Попов.
– Конечно, я любил тетю Алену! – патетически воздев руки, вскричал Люгеров. – Такой человек, сама доброта! А отдохнуть у неё было лучше, чем в санатории. Золотая тетушка!
Адская повторила почти то же самое, только в более сдержанных выражениях.
– Скажите, вы не заметили чего-нибудь необычного в ее поведении накануне и в день убийства? – спросил Попов.
Свидетели переглянулись. Ответил Люгеров.
– Ничего, – голос его звучал твердо.
– А вы?
– Тоже.
– Дина Петровна, когда вы в последний раз ссорились с вашей тетей?
– Ну, я даже не помню.
– А вы постарайтесь.
– Ну, дня три назад.
– Из-за чего?
– Как всегда, из-за политики.
– Какое ваше финансовое положение, Дина Петровна?
– Я бухгалтер-экономист.
– Семья есть?
– Не замужем.
– А вы, Антон Анисимович?
– Холостяк.
– Кем работаете?
– Читаю физику в политехническом институте.
– Сколько получаете?
– Триста семьдесят в месяц.
– Так-так, – задумчиво произнес следователь, – пока вы свободны. Подпишите показания и никуда не уезжайте. Вы мне, вероятно, – он сделал упор на этом слове, – еще понадобитесь. Если что вспомните – сразу ко мне. Все ясно?
Те кивнули и стрелой вылетели из дома, где Попов разместил штаб расследования.
– Ну что вы думаете об этой парочке, Владимир Андреевич? – широко улыбаясь, спросил следователь.
– Да, нагнали вы на них страху, Кирилл Александрович.
– С такими людьми это лучший способ. Подозрительны они вам?
– Если честно, то не очень.
– Мне тоже, – вздохнул следователь. – Скорее всего, они чего-то недоговаривают, но я не думаю, что кто-нибудь из них или они вместе убили Тишкину. Не тот тип людей, если только они не гениальные актеры. А вот в алиби их я не очень верю, тут придется разобраться. Что скажете?
– Совершенно с вами согласен, Кирилл Александрович.
– Ну вот и отлично. Меня еще интересует, кому достанется имущество покойной. Надо спросить у сына. Такие вот дела. Что, утомились, небось? Давайте обедать, а потом вызовем эту э-э… Тарасову, допросим её поподробнее.
Скворцов кивнул. Было видно, что его что-то беспокоило.
– Почему она спросила про часы? – задал вопрос Скворцов.
– Не знаю, – ответил Попов, – но буду знать, когда найду их владельца и выясню, как они туда попали.
– Кирилл Александрович, – спросил лейтенант Скворцов, – а почему вы не допросили их по отдельности?
– Я сначала решил посмотреть их вместе, ведь у них все равно было время обдумать свои показания. Если бы я заметил, что у них есть что сказать друг о друге, я вызвал бы их по отдельности.
– И вы заметили?
– Нет, очевидно, что они спелись, но, возможно, я еще поговорю с кем-нибудь из них наедине. Пока не знаю.
– У вас интересные методы, Кирилл Александрович, – сказал Скворцов.
– Я знаю, – просто ответил следователь. – Ну а теперь будем обедать. – Что вы приготовили?
– Борщ и макароны по-флотски.
– Ну и отлично, – довольно произнес следователь, – а то у меня от этих свидетелей разыгрался волчий аппетит.