Шашлык удался. Хранитель умел готовить, ведьма помнила. И с годами навык отточился на славу.
Даже малышка с удовольствием уплетала сочное и мягкое мясо вприкуску с целым огурцом, который она отвоевала у хранителя в честном бою. Остальное было щедро нарезано и сдобрено соусом, усыпано зеленью и выглядело, как взрослая мужская еда. В общем, так, как она любила.
Зелёный чай из самовара благоухал свежесорванным смородиновым листом и мятой. Она держала кружку двумя руками и, блаженно прикрыв глаза, наслаждалась напитком. Всё вокруг выглядело невообразимо. Переваливший за середину день, старый сад, запах яблок, шашлык, хранитель, который чуть наклонив голову, смотрел на неё пристально, малышка в гамаке здесь же в огромной беседке тихо покачивалась в обнимку с игрушкой и что-то напевала. Всё так невообразимо с утра менялось стремительно и не без боли, но сейчас в этом дивном мареве и тишине как будто не было никаких проблем, никакой тьмы, никакой грядущей битвы.
Как будто не было этой ужасной сцены в ресторане утром. Сейчас она её лишь мимолётно коснулась и расплылась. Под его взглядом ей было тепло. В его присутствии спокойно. От осознания того, что теперь они будут вместе вечно, хотелось взлететь.
Она закрыла глаза и почувствовала, как буквально проваливается сквозь кресло, ощущает душой этот полёт. В невидимой глазом области появились лёгкие сиреневые искорки и они летели от него. Он ещё не знает, как управлять своей силой и что она вообще у него есть, огромная, мощная, смертоносная, но эти крошки мерцали и несли любовь и надежду. Ей, миру, всем и вся.
– От тебя в разные стороны разлетаются крошечные сиреневые искорки. Это сила. Или магия. Это очень красиво, – сказала она, не открывая глаз.
– То есть? – услышала она его удивлённый голос и живо представила, как поползли вверх его брови, а искорки хаотично заметались и их стало больше.
– Интересно… – сказала она вслух.
– Что?
– Ты удивился. А их стало больше.
– Кого, господи..?
– Искорок, которые вылетают из тебя.
– Искорок, значит. Ну, аминь. А теперь давай расскажи мне про всё вот это, потому что я на слово тебе верю, и потому что со мной происходит нелепая хрень всякая и потому что из меня вылетают искорки.
– Сделай чаю ещё, – она открыла глаза и протянула ему кружку.
Он тут же поднялся и занялся понятным и линейным делом. Она улыбнулась: это всегда работало. Когда мужик не знает, что делать, надо дать ему гвоздь и молоток. Или что-то похожее, пусть сделает что-то несложное. Он тут же перестаёт суетиться и думать о сложном. Успокоился, начинаем усложнять.
А усложнять было что. Как донести до него всё то, что она пытается понять всю жизнь и сама к более-менее стройному пониманию мироустройства пришла совсем недавно, пройдя через такое, что врагу не пожелаешь. И это даже не фигура речи. Не пожелала бы врагу.
– Возьми, – он протянул кружку с густым облаком пара сверху.
– Я не знаю, с чего начать, – она пристально посмотрела ему в глаза.
– Начни с начала, – ответил он своей стандартной фразой.
– Так издалека? – усмехнулась ведьма. – Да как скажешь. И была пустота и не было в ней ни фига. А потом ни фига взорвалось от тоски по хоть бы каким-нибудь событиям и породило всё вокруг. Так возник Исток.
Он от души расхохотался:
– Я очень детально это представил, особенно тоску по тусовкам. Не, слушай, а серьёзно?
Она улыбалась:
– Да почти так и было. Возник в мировой пустоте Великий Исток и породил всё вокруг себя. Вообще всё. Наполнил пустоту Любовью и понеслось.
– Ты серьёзно?
– Ты же просил с начала. О том, что было до Истока, я не очень осведомлена и о том, что предшествовало появлению Великих учителей – единых душ, воинов и хранителей или разделённых душ, которые наполнили миры жизнью и понесли любовь во все уголки бесконечного числа многомерных миров, порождённых Истоком в порыве вселенской Любви и жажды дарить её всем и вся, я знаю не много.
– Видит Бог, я ожидал чего-то иного, но это куда прикольнее. Я думал, сейчас будет что-то про замки, склепы и кровавые жертвы тёмным богам. Ты ж ведьма!
– Вооот, все так думают. Не понимают ни черта, не умеют отличить добро от зла, и, естественно, всё, что выходит за грани тупого потребительского отношения к жизни вызывает неприязнь.
– И пылают костры…
– Костры – не самая жестокая казнь, как может показаться.
– Да иди ты… Ты давно у печи стояла? Расскажи кузнецу про огонь…
– Ты и не помнишь, как жил в других мирах… Здесь многие научились ускользать, умирать раньше, чем тебя убьёт человек или его новое изобретение. Хотя это нарушает несколько мировой порядок…
– Погоди про мировой порядок, где я жил?
– Господи, да миллион мест можно назвать.
– То есть?
– Душа вечна и это не единственный её дом. Это вообще край.
– Чего?
– Да белого света, например.
– Так уж…
– Ну на данный момент так. Именно света. Грядёт очередное противостояние света и тьмы и ты мне нужен.
– Ты избранный, Нео, – усмехнулся он.
– Да, Нео, ты избранный.
– И против я быть не могу, если верить кино?
Она утвердительно кивнула.
– Мы свой путь не выбирали. Мы в армии. Армии света. Наши души были созданы для того, чтобы нести свет во множественные миры. Наш внешний вид обусловлен нахождением в конкретном мире и никакого отношения не имеет к первому замыслу Истока, если он был.
– То есть, даже ты не знаешь?
– Даже я… да мы с тобой рядовые, детка. Просто рядовые хранители и воины.
– Ну вот, печалька, я думал, мы супергерои.
– С точки зрения людей, конечно, супергерои… При наших-то способностях. А вот…
– Погоди, я уже не понимаю, ты героиня или ведьма?
– В Средневековье были супергерои?
– Да нет вроде.
– То-то же… Каждому времени свои легенды. Мы были всегда. Просто они по-разному нас называют. Когда-то мы были прародителями, учителями, мессиями, ведьмами. А теперь вообще скатились до необходимости прятаться. Тьмы тьма, а нас мало и нас проще объявить сумасшедшими. Ну сам подумай, каково это будет на государственном уровне заявить, что во главу угла мы ставим вечность души, чистые помыслы, отвергаем верховенство денег и учреждаем на всей планете равенство, братство и возможности, одинаковые для всех. А ещё пластик не производим, бензин и генномодифицированные продукты, потому что нашей планете итак всего для всех хватит, если по-честному и без золотых унитазов для одних и золотых парашютов для других.
– Правда, хватит?
– Более чем, уж поверь.
– Только это сейчас мешает выйти из тени? Собраться всем и разнести всё к чёртовой матери, олигархов этих и корпорации?
– Тебе б только сломать что-нибудь, вот же энергия кипучая…
– Ты же говоришь, будет битва между супергероями светлыми и тёмными, а как же ещё? Почему тогда это нельзя просто смести это и построить новый мир…
Ведьма как-то с грустью посмотрела на хранителя.
– Ну что?!
– Обязательно воину в мясо рубить врагов? Нельзя выиграть битву по-другому?
– Да можно, но ты же говоришь…
– Всё правильно. Битва будет, потому что она навязана нам извне. Одними переговорами и просьбами не обойтись. Ты же не думаешь, что они нас слушать будут? Там во главе самая чёрная тьма. А мы просто…
– Рядовые… А наши полководцы никак не будут участия принимать?
– Будут. Они будут охранять саму жизнь. Это только в их власти. А в нашей – распространить Свет и Любовь и не дать этому процессу идти вспять.
Он встал и нервно прошёлся по беседке.
– Вауля, покачай меня, – попросила девчушка.
Он постарался улыбнуться и легонько, насколько позволяла ему взведённая внутри пружина, качнул гамак. Мелкая ласково замурлыкала. Ведьма ждала, пока эта милота не наполнит хотя бы часть пространства, а его агрессия пойдёт на спад.
– Послушай, малыш, как-то всё это…
– Бредово выглядит… Я знаю, я не прошу тебя верить. И не взываю к твоей спящей памяти. Ты просил рассказать, я просто рассказываю. Я много лет не могла понять, почему ты ничего не помнишь, хотя, когда мы встретились в первый раз… Я готова поклясться чем угодно… Я была уверена, что ты меня узнал, потому что я узнала тебя. Я чуть из себя не выпрыгнула, мне хотелось бежать тебе навстречу и обнять, плакать, смеяться. Я так была счастлива! Первая и единственная мысль была: «Наконец-то я тебя нашла».
Он буквально остолбенел. Забыл качать гамак и замер, широко открыв глаза и не моргая.
Она чувствовала, как эта старая боль, которая не отпускала её долгие годы, вдруг всколыхнулась и постепенно поднималась, выливаясь слезами.
Он её не помнил. Всё-таки не помнил. Просто не помнил. Иногда ей казалось, что он боится сказать ей, что он не такой, как все, что помнит прошлые жизни или видит будущее, как и она. Она всегда надеялась, что на самом деле у него намного больше сил, чем у неё и именно поэтому он скрывается ещё тщательнее, чем она, настолько, что даже бабушка не видит.
Она беззвучно плакала, сжимаясь в комок. Эта боль – осознание того, что он её не помнит. Душа, может быть, и узнала, но не так, как она надеялась, не так, как она ждала. Это узнавание было настолько глубоко, настолько неосознанно. Она столько лет искала ответы и до сих пор не очень понимает, за что с ними так. Почему этот крест знания достался ей? Почему она видит и помнит сколько всего, а он даже не пытался за всю жизнь что-то узнать? Почему его не тянет и не мучает глубинное сознание того, что мир устроен как-то иначе, чем написано в учебниках? Почему она это знала с самого раннего детства? Почему она помнила себя другим, другой, в других мирах? Почему он не помнит ничего?!
– Я всегда думал, что просто влюбился с первого взгляда. Вот так раз и попал. Увидел и всё… – его и без того тихий голос дрогнул.
Она наспех вытерла слёзы, подошла и крепко обняла его, продолжая хлюпать носом и желая зарыться в него как можно глубже.
И он вцепился в неё, до боли, до хруста. Те минуты всплыли мгновенно и зримо. Смеющаяся девушка болтает ногами на высоком подоконнике фойе старого особняка Дома искусств при Академии прикладных искусств и дизайна. У неё длинные русые волосы и тонкие руки, которыми она ловко откидывает соскальзывающую шёлковую прядь назад. Рядом ещё одна темноволосая курносая, пухлой ручкой аккуратно заправляет за ухо тугую вьющуюся кучеряшку. Смешно даже, они такие разные, но как будто отражения. И тут та, что с длинными волосами вдруг резко поворачивает голову и на её лице сквозь недоумение вспыхивает лучезарная широкая улыбка. Она смотрит на него. Как будто его ждала. Как будто знала, что он придёт. Как будто он уже её…
И сердце тогда перевернулось в груди. И было легко и хотелось уйти с ней в тот же вечер. А теперь к этому чувству примешивались боль и горечь от того, сколько времени он упустил. От того, что не ушёл тогда с ней. Кто вообще это сочинил, что нельзя девушке показывать свою заинтересованность сразу? Почему в этом уверены сплошь и рядом все юнцы? Почему? Почему он тогда ушёл провожать ту, другую, хотя она была ему никем. Ведь всё началось именно в этот день. Ведь это он дал той шанс думать, что у них что-то может быть. И он держался около неё, чтобы побольше узнать об этой с шёлковыми волосами. Почему нельзя было уйти сразу и спросить обо всём у неё? Почему он доверил своему другу провожать её, надеясь, что тот узнает: понравился ли он ей или нет? Почему надо было сделать всё наоборот? Что за нелепость разводила их ровно с той минуты, когда они, наконец, нашли друг друга?