Яжеродитель, яжепуп, и те, чья хата с краю



– Не плачь, не плачь, маленькая!!!

Верья прижала к себе ревущую Льдинку, и стала гладить её по встопорщенной маковке, как будто та и на самом деле была маленькой, обиженной, никем и никогда не обласканной девочкой. Да так оно и было.

Льдинка хотела было строптиво дернуть плечом, чтобы освободиться из объятий, даже начала движение. Но почему-то затормозилась. И сама прижалась к Верье, продолжая хлюпать носом и ресницами.

Верье было абсолютно фиолетово до того, что её красивый наряд сейчас промокнет и примет новую окраску от текущей по щекам девушки краски.

Она держала её в мягких, но крепких руках, покачивая, убаюкивая, что-то нашептывая.

И рыдания начали утихать. Вместо них потек рассказ. Прорвало плотину! Бывает так. Терпишь, терпишь, копишь, копишь, думаешь, что ты железная леди, а потом какой-то малюсенький камушек, пробивает все бетонно- ледяные укрепления, и пока всё не расскажешь, не выскажешь, не остановиться.

– Была у нас там такая дружная шобла. Всех задирали! А если кто им сдачи давал, сразу бежали к отцам, матерям, и те вместо того, чтобы объяснить отпрыскам, что нельзя забивать камнями кошек, что старые человек не увидев натянутых ими веревками, мог разбиться до жесткости, что…ай! Да они такое творили!

Я кошку подкармливала. Тогда ещё не совсем заледенела. С котятами. Сама могла голодной остаться, а ей, милашке, тарелочку супа у соседки выпрошу, или ещё кто, что подаст, чтобы кошке было по нраву. Всё ей несла. Милая она была такая. Мурлыкала…

Прихожу как-то, а она…УУУУУУУУУУУУ….

Новый вой сирены почти до конца порвал все барабанные перепонки.

– Нет её больше! Они! Всё они!

А их родители только посмеялись надо мной, сказали, что одной приблудой меньше. И меня бы туда же! Тоже было бы хорошо!

Вот тогда я и сбежала из дома. И попала в ученицы.

И знаешь, что, Верья…

– Ты моё имя знаешь? – немного удивилась дама.

– Так кто ж не знает главную, светлую Ведающую?! – уже усмехнулась Льдинка, грустно усмехнулась, но всё же.

– Кто ж о тебе не слышал? – продолжила девушка, – знаешь, что? Мне было хорошо, когда она заморозила мне сердце! Оно перестало болеть!

И первыми я накормила мороженным тех парней. Они уже подросли тогда.

Ах, как я наслаждалась, наблюдая, как они отнимали у своих же стариков, яжеродителей квартиры, пенсии и то, что те с трудом растили на своих огородах!

Сколько удовольствие мне доставляли слезы этих яжепап и яжемам, после очередных визитов их яжепупных деток!

А когда детки, такие залюбленные, засыпанные всем, что только можно в детстве, стали отвозить яжеродителей по специальным домам, выбирая, какие подешевле, я стала угощать персонал своим вкусным, леденящим до мозга костей мороженным!

И знаешь, что?! МНЕ НЕ СТЫДНО! Мне и сейчас не стыдно!

Я обижаюсь на то, что не могла такого в детстве!

Может быть, тогда бы Малинка моя была бы жива…с котятками…

Слезы полились снова.

Все застыли, замороженные этой исповедью, отповедью.

И ведь вокруг тогда были другие люди…не родители тех яжепупов, не злые. Просто…

Просто никакие. Ни горячи, ни холодны. Не их хата. Ни их дитя. Подумаешь, у кого-то нос разбит. Наплевать, что старику последнюю куртку замазали. Да мало ли там всяких приблуд болтается.

Не их это дело! И нечего на них кивать. Они не при делах!

Тишина залила кухню, Дом. Сад. Купол абсолютной пустоты накрыл, казалось, всё вокруг. И даже больше.

И в этой вечной пустоте ворочались, жужжали, шипели, попискивали голосишки тех, о ком сейчас поведалось.

Никуда они не делись. Пока ещё. Живут себе и здравствуют. И от них, ни горячих, ни холодных, намного больше тьмы, чем от настоящих злодеев.

Потому что тех видно сразу.

А эти…они же правильные. Им правильно ходить по прямой, по сторонам не посматривая.

С вами рядом такие не ходят? Оглядитесь. Ох…живучие, очень даже. Ибо не живут они, а выживают.

Всегда!