В доме стоял запах смерти. По собственному опыту Ханна знала, что, когда жизнь покидает человека, вокруг его личности внезапно возникает ореол таинственности; как близкие, так и те, кто никогда не встречался с покойным при жизни, стремятся узнать о нем как можно больше. И стремление это лишь усиливается, если кончина безвременная или же произошло преступление. Мы всегда желаем знать все обстоятельства смерти и предшествующих ей часов: о чем усопший думал напоследок, что ел, принимал ли ванну? Строил ли какие-нибудь планы на завтрашний день? Наконец, главный вопрос: сознавал ли он в решающий момент, что впереди его ждет смерть? И отнюдь не только праздное любопытство является причиной желания узнать больше о покойном, прояснить фактические обстоятельства превращения жизни в ее противоположность, Ханна всегда считала это особым способом оказать усопшему уважение через понимание последних минут его существования. В своих фантазиях она нередко задавала себе вопрос: если бы можно было оживить мертвеца, какие мудрые мысли он смог бы поведать? Ведь он знает о жизни то, чего не знаем мы. Знает, каково это – быть мертвым. Как это происходит? Испытываешь ли ты боль? Что ждет нас там, по другую сторону? Какой бывает последняя предсмертная мысль? Успеваешь ли ты оглянуться назад, подумать о том, чего достиг в жизни, получить ответы на все тревожившие тебя вопросы, почувствовать, что ты действительно жил? Тем не менее, подумала Ханна, в конечном итоге нас интересуют при этом вовсе не покойные, а мы сами. Смерть других заставляет нас, оставшихся, задуматься о своем существовании, сквозь призму смерти мы видим в перспективе мелкие и крупные детали жизни. И как смерть может завладеть нами.
Держась чуть позади Эллы, как знающий свое место телохранитель, Ханна вошла во впечатляющий своими размерами дом, похожий на те, что фигурируют в новейших скандинавских жилищных архитектурных проектах. Просторные комнаты с огромными окнами, из которых открывался настолько органичный вид на окружающие пейзажи, что горы казались частью помещения. Детали интерьера свидетельствовали о безукоризненном вкусе, чему в немалой мере способствовала дорогая дизайнерская мебель. Дом был каким-то уж слишком современным и красивым для такой крохотной захолустной деревушки. Интересно, кстати, сколько он мог стоить? Однако вид со вкусом подобранной роскоши был омрачен заполнявшей все помещение атмосферой глубочайшей скорби. Осматриваясь по сторонам и видя вокруг себя сплошь заплаканные и убитые горем лица, Ханна ощутила, как постепенно проникается общим горем. Еще до того, как поздороваться, она увидела, что центр комнаты занят кроватью, к которой были прикованы взгляды всех собравшихся. На ней при полном параде лежал Тор. Мертвый. Ханна с трудом сглотнула. Зачем он здесь лежит? Разве это нормально, присутствовать на собственной торжественной церемонии прощания? Ханна не привыкла к виду мертвых тел. Однажды ей довелось видеть мертвеца. Он лежал на рельсах близ станции Дюбёльсбро[16], а двое полицейских пытались, довольно безуспешно, прикрыть труп, однако она была слишком любопытна. Она увидела его, проезжая мимо на велосипеде. Труп полностью окоченел и лежал на рельсах завернутый в пластик, наружу выглядывала только голова. Не стоило ей на это смотреть. Жизнь вокруг нее продолжалась как ни в чем не бывало, да иначе и быть не могло. Спускаясь по лестнице и неся свой велосипед, она увидела идущего навстречу паренька с бумбоксом на плече. Громкая музыка, шорты, бейсболка, серая майка, он прыгал и приплясывал и вообще был полон жизни. У нее возникло желание вцепиться в него и закричать: «Стой! Там на рельсах лежит покойник!» Однако делать она этого так и не стала. Ведь это она, Ханна, столкнулась со смертью человека, погибшего во время неистовой летней грозы, а вовсе не этот мальчуган с бумбоксом. Для него жизнь светила всеми своими красками, так зачем же было лишать его этого чувства? Напоследок она оглянулась и посмотрела на автомобильный мост: там стояла зеленая машина, на которой приехал, прежде чем прыгнуть вниз, тот самый человек, который лежал здесь сейчас холодный и окоченелый. А в голову ей упорно лезла навязчивая мысль: в момент его гибели я была в магазине и стояла перед трудным выбором между красным и белым вином.
– Элла!
Какая-то женщина кинулась к Элле и с таким отчаянием обняла ее, как будто пыталась переложить на ее хрупкие плечи собственное горе. Элла в ответ также заключила ее в объятия. Ханне показалось, что всеобщему молчанию, сопутствующему этой тягостной сцене, не будет конца. В душе у нее возникла целая гамма чувств: сначала сострадание, затем ощущение какого-то дискомфорта и, наконец, легкое раздражение. В самом деле, сколько можно тянуть с тем, чтобы представить присутствующим пришедшего проститься с покойным незнакомого человека, ставя его тем самым в неловкое положение? Ханна переступила с ноги на ногу и покашляла. Элла услышала, выскользнула из объятий женщины и представила ее Ханне: Вигдис. Ханна поняла, что это сестра Эллы и мать Тора. Она решила, что будет говорить по-датски, надеясь, что никого этим не оскорбит. Кроме того, в данной ситуации ей показалось это более естественным, чем воспользоваться английским:
– Мои глубочайшие соболезнования. Я безумно скорблю о вашей потере.
Ханна рассматривала Вигдис, та казалась на пару лет младше Эллы, хотя, разумеется, могла значительно состариться в течение этой ночи. Вигдис ограничилась кивком – вполне понятно, не имея сил на дальнейшее общение с незнакомкой. С ее кривящихся от плача губ слетело несколько быстрых исландских фраз. Элла в ответ сказала что-то ободряющее, утешительное, стремясь, насколько это было возможно, разделить с сестрой ее тяжкую ношу. Ханна исподволь окинула взглядом собравшихся: горестные лица, краткое перешептывание, в непонятных ей исландских словах сквозили скорбь, недоумение, отчаяние. Глаза ее скользили по углам комнаты, старательно избегая ее середины, где было установлено погребальное ложе Тора, ибо, хотя ее так и подмывало увидеть мертвого юношу, она находила, что разглядывать его было бы неподобающим. Наверное, осматривая комнату, Ханна подсознательно пыталась отыскать некий уголок, куда можно было бы заползти, спрятаться, она весьма остро ощущала себя здесь чужаком, коим на самом деле и являлась. В углу комнаты сидел похожий на каменное изваяние пожилой человек. С безучастным выражением на лице он, тем не менее, не отрывал глаз от мертвого мальчика. Что это было такое – некая редкая форма стоического самобичевания? Ханна обратила внимание на то, что, хотя многие подходили к нему выразить свои соболезнования, человек-статуя на это никак не реагировал. Вероятно, это был отец Тора, Эгир. У Ханны возникло некое неприятное ощущение. Лучше бы она сюда не приходила. Она уже горько сожалела, что сомневалась в словах Эллы относительно смерти Тора. И даже чувствовала своего рода вину: она так стремилась отыскать какую-нибудь смерть для своего детектива – и вот вам она, пожалуйста. Она постаралась поскорее прогнать эту мысль – вовсе не обязательно, что это было убийство, и даже вероятнее всего нет. Ханна попробовала взять себя в руки, она должна стиснуть зубы и ради Эллы побыть здесь, решительно отбросив в сторону свое отвращение к возможности оказаться втянутой в личные дела других. Черт подери, вот бы сейчас напиться! Или хотя бы пропустить чашечку кофе. Бессонная ночь настигла ее, как удар тяжелого мяча по затылку. Она сделала глубокий вдох и, внезапно увидев дверь, ведущую в помещение, похожее на кухню, двинулась к ней.
Едва переступив порог кухни, Ханна ощутила, как екнуло сердце. Виктор! Он стоял спиной к ней и наливал себе кофе. Интересно, он пришел сюда как член семьи или как человек, ведущий расследование? Откровенно говоря, последнее устраивало ее больше.
– Так значит, в Хусафьордуре все же случаются преступления?
Виктор неторопливо обернулся, как будто заранее чувствовал, что именно Ханна стоит у него за спиной. Он протянул ей чашку, которую только что наполнил.
– Я так и знал, что ты сюда придешь.
Ханна удивилась:
– Почему?
– Потому что Элла не из тех, кто может оставить своего гостя дома в подобной ситуации.
Снова недоумение:
– А откуда ты знаешь, что я живу у Эллы?
– Здесь в деревне я являюсь представителем власти. Я знаю все.
Виктор наполнил еще одну чашку и облокотился о кухонный стол. Держа кофе в руке, он внимательно посмотрел на Ханну. Та сделала первый глоток. На вкус кофе был горьковатый.
– Ты знаешь, что случилось с Тором?
Виктор наконец опустил взгляд, покачал головой и прихлебнул из кружки, все это слилось у него как бы в одно движение.
– Это преступление?
Теперь уже настал черед Ханны испытующе посмотреть на собеседника.
– Прости, но я не могу давать никакие комментарии по делу.
– А-а, так значит, все-таки есть дело?
Виктор вздохнул.
– Я этого не говорил.
– Но сам-то ты здесь как полицейский или как член семьи?
– Извини, но я действительно не могу сказать больше.
– Ты ничего и не говоришь.
Виктор обезоруживающе улыбнулся и сделал движение, намереваясь, по-видимому, вернуться в комнату. Ханна решилась на последнюю попытку – среди скорбящих она уже не сможет задавать вопросы.
– Почему он здесь? Я имею в виду тело?
Виктор помедлил, как будто хотел поделиться с ней чем-то и в то же время понимал, что делать этого не вправе. Желание одержало верх над долгом.
– Это была идея Эгира, его отца, он настоял. Я был решительно против. Необходимо произвести вскрытие.
Ханна удивленно подняла бровь.
– Вскрытие?
Сделать какие-то выводы по тону Виктора было невозможно.
– Чистая рутина, когда кто-то утонул. Через час из Рейкьявика прибудет судмедэксперт, тогда я и заберу тело.
– Значит, Тор утонул?
Виктор кивнул.
– Сегодня утром отец нашел его и вытащил из воды.
– А как он туда попал?
Виктор вздохнул и одним глотком осушил свою кружку.
– Вот это-то как раз и загадка.
Виктор отставил пустую чашку. У Ханны к нему оставалось еще множество вопросов, однако он уже скрылся в комнате. Она покосилась на свою чашку: кофе был слабый, коричневый, как навоз. Ханна выплеснула его в мойку.
Ханна вернулась в комнату и осмотрелась в поисках Виктора. Его здесь не было. Вот дерьмо! Ханна попыталась заставить себя подойти к покойному. На расстоянии юноша был похож на спящего, которого зачем-то выставили на обозрение для членов семьи и друзей. Вблизи же сразу становилось понятно, что молодой человек умер. Он выглядел слегка опухшим, вероятно от пребывания в воде. Ханна удивлялась самой себе: откуда мог взяться этот приступ брезгливости? Она должна перебороть себя и взглянуть на тело. Прядь волос, странно прилипшая ко лбу, за правым ухом на манер заколки виднелся застрявший кусочек водорослей, словно подсказывающий, отчего он умер. А это, что? Ханна склонилась над покойным и протянула руку к кусочку водорослей; оказывается, он что-то скрывал. Кровь. За ухом у юноши она разглядела небольшую шишку.
– Hvernig dirfistu að snerta son minn?[17]
Ханна молниеносно отдернула руку, обернулась и посмотрела Эгиру прямо в лицо. Человек-статуя поднялся, покинув свой постамент. Ханна внезапно осознала, насколько неподобающим со стороны может выглядеть ее поведение. Подумать только, стоять тут и ощупывать усопшего!
– Прости.
Человек-статуя взглянул на нее, в глазах его читалась какая-то странная пустота. Ханне показалось, что он собирается ее ударить, она инстинктивно съежилась. Однако человек-статуя застыл в своем новом положении, подобно зомби, позабывшему о своей миссии. Ханна попятилась, стараясь как можно скорее оказаться подальше от мертвого тела, скорби и пустоты.