Есть такое расхожее выражение: бойся своих желаний.
Когда я только начинала играть в клубе для ребят, которые хотели добиться большего, чем могли им дать местные школы и спортивные центры, мой первый тренер чуть ли не ежедневно твердил: «Мечта – это просто желание без плана». Он вбил это нам в головы, и с возрастом я осознала, насколько же правдивы его слова. Так что нельзя сказать, что я не воспринимала желания всерьез; я просто не придавала им особого значения. По жизни я мало чего хотела, но знала, что если пожелаю купить что-нибудь дорогое, то придется копить и экономить на других сферах жизни.
Суть в чем: я с самого детства хотела профессионально играть в футбол и целенаправленно к этому шла. Тренировки, упорство, еще раз тренировки – я жертвовала всем подряд, чтобы уделять время футболу. И в целом часто применяла этот подход по жизни.
Но когда-то юная Саломея Касильяс три года подряд на дни рождения загадывала одно: познакомиться с Королем Райнером Култи… и выйти за него замуж. Ну, и под его руководством научиться играть в футбол лучше всех.
Я бы отдала ради этого все. Вообще все, что угодно. Блин, да в двенадцать я бы скончалась от радости, если бы он просто коснулся моей руки.
В двадцать семь, познакомившись с ним поближе, я бы предпочла остаток жизни не попадаться ему на глаза.
Но судьба – дама незрелая и переменчивая, и всего через пару дней после моего разговора с Гарднером на тему пофигистичности нашей бывшей суперзвезды мои подростковые мечтания внезапно сбылись.
То ли в него кто-то вселился, то ли его подменили инопланетяне, но с того дня на поле появился совершенно другой человек. Мужчина с жесткой линией плеч, железным стержнем позвоночника и тоном, не оставляющим места вопросам.
Эх, как же мне раньше хотелось, чтобы Култи стал тренером… У него имелся огромный потенциал, и хотя я понимала, что из великих игроков далеко не всегда получаются великие тренеры, то ли интуиция, то ли мой внутренний тринадцатилетний подросток упорно считал, что он будет исключением. Что он сможет стать кем угодно, стоит лишь захотеть.
Только я не ожидала, что в его интерпретации «тренер» превращался в «гестапо».
Следующие два дня оказались самыми напряженными в моей жизни – как в психологическом, так и в физическом плане.
Отчасти потому, что мне не давало покоя собственное стремление к совершенству. Оно давило, давило, давило и подгоняло идти вперед. Но в основном, конечно, виноват Култи. Он явился на тренировку злым, с бьющейся на челюсти веной и жестким оценивающим взглядом.
При первом же его окрике все забыли про упражнения, которыми занимались. Время замерло. Игроки, проходящие полосу препятствий, застыли на месте, подняв головы. Я в том числе. Будто глас Божий вдруг снизошел с небес и одарил нас пророчеством, честное слово.
– Быстрее!
Одно слово. Всего одно слово, но мы не были к нему готовы.
В чувство нас привел голос Гарднера:
– Чего застыли? Шевелитесь!
Я встретилась взглядом с Дженни, которая тренировалась с вратарями на другом конце поля. В глазах у нас читался один и тот же вопрос: «Какого хрена?»
Мы продолжили тренировку.
Он продолжил тренировать. В его сильном, решительном голосе слышалась практически злость, а витиеватая смесь акцентов завораживала. При каждом окрике внутри у меня все сжималось.
Именно то, о чем я мечтала. Чего хотела.
И когда я, упираясь руками в колени, пыталась отдышаться, потому что он подгонял нас бежать быстрее, то улыбалась.
Потому что смогла заставить себя – и потому что когда-то в юности отдала бы за это десять лет жизни.
Да, он был мудаком. Да, ему пришлось начать шевелиться, потому что я пожаловалась на него главному тренеру. Но когда я огляделась и увидела людей, рвущих жопу ради результата, то решила, что командный дух важнее ненависти какой-то сардельки.
Постепенно я начала жалеть, что так хотела активного участия Култи в тренировках, потому что вместе с первым желанием исполнилось и второе, и реальность оказалась далека от мечты.
На меня обратили внимание. Немного не то внимание, которого я хотела.
– Двадцать третья!
Я не сразу поняла, что выкрикивают мой номер – папин день рождения. Номером в сборной был день рождения Эрика, а день рождения сестры я использовала еще в клубе. И хотя я выступала под двадцать третьим номером уже много лет, раньше ко мне по нему не обращались.
– Двадцать третья, это что за медленный пас? Ты вообще пытаешься играть? – рявкнул Култи.
Волосы на затылке встали дыбом, а челюсть слегка отвисла.
Но я не отступила.
Он продолжал. Двадцать третья то, двадцать третья се. Двадцать третья, двадцать третья, двадцать третья…
Пристрели меня, двадцать третья.
В его голосе не слышалось ни симпатии, ни тем более гордости.
Я оборачивалась к нему каждый раз, когда он выкрикивал мой номер, и видела его мрачный, сердитый взгляд. Он злился на меня. Этот потрясающе красивый мужчина злился на меня и смотрел очень недобро.
Боже.
Выпрямившись, я вытерла со лба пот и уставилась на него в ответ. Я смогу справиться с идиотом, который обидел папу. По крайней мере, я на это надеялась.
– Он играет просто отвратительно. Серьезно, никогда такого не видел. Машет битой как дровосек: одна нога на поле, другая в соседнем штате, – покачал головой Марк, выруливая на автостраду. Мы ехали к следующим клиентам – они жили в двух больших домах в районе Высот.
– Что, хуже Эрика? – спросила я, потому что, как бы замечательно мой брат ни пинал мячик, в других видах спорта он показывал себя довольно паршиво.
Серьезный кивок Марка был красноречивее любых слов. Если софтболист[16], о котором он говорил, действительно играл хуже брата, то бог в помощь всей их команде.
– Жесть.
– Да, Сэл. Все очень плохо. И ладно бы он боялся получить этим хреном по лбу…
Мы переглянулись, осознавая сказанное, и расхохотались.
– Да я про мяч, не про настоящий же, – сквозь смех выдавил мой друг. – Не понимаю, почему он так плохо играет.
– Бывает, – заметила я.
Он пожал плечами, неохотно соглашаясь, и продолжил рассказывать о новом игроке, который недавно присоединился к их любительскому софтбольному клубу.
– Я не знаю, как ему об этом сказать. Саймон говорил, что подойдет к нему, но струсил. А у нас и так народа с трудом на две команды хватает, – сказал он, косясь в мою сторону.
Намек понят.
Последние два года я иногда играла с ними, когда оставалось время. Официально мне запрещалось играть в футбол в любых других командах, кроме «Пайпере», но никто не говорил, что это правило распространялось на все виды спорта, особенно когда речь шла про любительские соревнования. Главное, чтобы не «официальные», как сказано в договоре.
Только я начала говорить, что пару раз смогу к ним присоединиться, как телефон зазвонил. На экране высветился номер папы.
Взяв телефон, я сказала Марку, кто звонит, и ответила:
– Привет, па.
– Hola[17]. Не занята? – спросил он.
– Еду с Марко Антонио на работу, – ответила я, назвав Марка семейным прозвищем. – Y tu?[18]
– Хорошо, я решил быстренько позвонить, пока забираю Сеси; ее пораньше отпустили со школы. Хотел узнать, ты не сможешь достать еще пару билетов на открытие сезона? Твой tio как раз будет в городе, он бы тоже сходил, – медленно произнес папа.
Дядя хотел попасть на матч забесплатно? Вот так новости.
– Скорее всего, смогу, но точно скажу ближе к вечеру, ладно?
– Да, да, конечно. Если не сможешь, ничего страшного. Сам купит, не обеднеет. Крохобор. Позвони потом, когда освободишься, и передай Марко, что на матче с него пиво.
Я фыркнула и улыбнулась, а потом поняла, что так и не обсудила с ним инцидент с немцем. К лицу прилил жар, и я покраснела.
– Пап, слушай. Извини за открытую тренировку. Если бы я знала, что он окажется таким мудаком, я бы тебя предупредила. Прости, пожалуйста…
Папа шикнул на меня, и я не упустила озадаченный взгляд Марка, брошенный на меня через кабину грузовика.
– Mija, ты даже не представляешь, сколько раз со мной так обращались. Я в порядке и не обижаюсь. Подобные люди просто не умеют вести себя по-другому, но я не такой.
– Он не имел права тебе грубить. Я так разозлилась, что пошла к нему и назвала сарделькой, – призналась я вслух впервые с того инцидента.
Марк с отцом одновременно ухнули.
– Да ладно! – расхохотался папа в трубку.
– Ага. Я не выдержала. Теперь он меня, кажется, ненавидит. Я тебе потом расскажу, что он несет во время тренировок, – сказала я и ухмыльнулась Марку, который буквально трясся от смеха.
Папа тоже никак не мог успокоиться.
– О да, я хочу это услышать, – сказал он, но потом добавил: – Рего Salome, acuerdate de lo que te he dicho[19]. На зло нужно отвечать добром, и пусть ему будет стыдно, si?
Я застонала.
– Si. Прости его. Он не умеет вести себя по-другому.
И что, его теперь за это прощать?
– Я-то попробую, но как же Эрик? Что мне, любезничать с человеком, который сломал ему ногу? – Я еще не забыла, как Култи назвал его кретином, но решила об этом не упоминать.
– Pues si[20]. Что было, то прошло. Помнишь, как Эрик сломал руку тому игроку из Лос-Анджелеса? Так бывает. Ты знаешь своего брата. Он ноет просто потому, что любит поговорить.
– Даже не знаю. Как-то это неправильно. Как будто я предам Эрика.
– Не волнуйся. Не предашь. Я бы тебе сказал, если бы так думал.
Хотелось закатить глаза, но я сдержалась и просто вздохнула.
– Ладно. Я над этим подумаю. – Фу. – До вечера, пап. Люблю тебя.
– И я тебя.
Как только я повесила трубку, Марк откинулся на сиденье, раз уж мы все равно остановились на красный свет, и подмигнул мне.
– Вот засранка, а мне ты ничего не рассказывала. Выкладывай все.
– М-да, неловко – капец, – прошептала Харлоу.
И она была права. Даже очень.
Последние пять минут вся команда стояла на тротуаре у штаб-квартиры «Пайпере», дожидаясь автобусов, которые должны были доставить нас на первую предсезонную игру, проходившую на стадионе где-то в часе езды от города.
А поскольку автобусы опаздывали, все это время мы наблюдали, как Култи ругается с кем-то по телефону на родном языке, и со стороны это выглядело… жутковато.
Ух.
– Интересно, что он говорит?
– Небось жалуется, что ему принесли слишком горячий кофе.
– Грозится освежевать их и сделать из кожи пальто.
– Или использовать их стволовые клетки, чтобы продлить свою жизнь.
Я прыснула, не сдержавшись.
– Мне кажется, он просто желает им доброго утра, а выходит вот это, – предположила Дженни.
Я коротко ей улыбнулась.
– Давайте определяйтесь, а я пока в туалет сбегаю.
Я быстро направилась к уборным первого этажа. Там никого не было, так что на все про все я потратила буквально пару минут. А когда вышла, у тротуара уже стояли три белых микроавтобуса.
Судя по тому, как девочки прижимали ладони к окнам, когда я проходила мимо, двое из них были заполнены. Зомбяки хреновы, как же.
– Давай, поднажми, только тебя ждем! – крикнула Филлис, стоящая возле первого автобуса с двумя коллегами.
Кивнув, я запрыгнула в салон и автоматом пошла к дальнему от дверей месту.
Помимо передних сидений оставалось лишь одно свободное: в самом конце, рядом с Култи. Замечательно. Култи и сетка футбольных мячей. Просто фантастика.
С трудом подавив стон и даже не закатив глаза, что точно было бы лишним, я с напускным спокойствием прошла в конец салона и села рядом с ним. Нога к ноге.
Я справлюсь. Я взрослая женщина. Я буду держать себя в руках.
Вчера после работы я долго внушала себе, что я взрослый человек и могу отбросить гордость, чтобы последовать совету отца. Просто ли это? Нет, не особо. Но нужно хоть попытаться. Забыть, что этот придурок считает меня бессовестной стукачкой, забыть о личных обидах и хотя бы попытаться отнестись к нему по-человечески.
Мысленно никто не помешает мне называть его мудаком.
Поэтому, глубоко вздохнув, я сказала себе: «Терпение. Терпение, Сэл». На зло нужно отвечать добром. Я выше этого. Точно.
Точно?
Положив сумку на колени, я посмотрела, как последние люди заходят в автобус. Как только поднялся гвалт, я собралась с духом, натянула взрослые носочки и прошептала, будто никто не угрожал лишить меня карьеры и не оскорблял моего отца:
– Может, мир?
Удивительно, но он даже ответил.
– Что ты сказала? – так же тихо переспросил он.
Он со мной разговаривал. Со мной!
Так. Он какает.
Отлично.
– Может, мир? – Я смотрела вперед и старалась лишний раз не шевелить губами, чтобы никто случайно не заметил, что я разговариваю с Королем. – Мне надоело враждовать. Я не люблю драму и не хочу, чтобы ты вечно на меня зыркал, а то нас рано или поздно заметят. Я не собираюсь болтать сам-знаешь-о-чем. Обещаю. – Я чуть не сказала «клянусь», но вовремя сдержалась. – Правда. Даже если ты окончательно меня выбесишь, это твое личное дело. Если бы я хотела тебе поднасрать, то наделала бы фотографий и сразу их продала, тебе не кажется?
Тишина. Я продолжила.
– Ты назвал моего брата кретином и обидел отца – это я переживу, ладно. Но если ты думаешь, что я извинюсь за то, что сказала Гарднеру, то не надейся. Сам понимаешь. Ты не помогал команде и только грубил, и это не шло нам на пользу. Если тебе будет легче, про тебя как человека я ничего плохого не говорила… – Хотя хотела. – Но мне не нравится перспектива весь сезон неловко ходить вокруг тебя кругами. Так что предлагаю снова сделать вид, будто мы друг друга не знаем. Как тебе такая идея? – спросила я наконец.
Разумное же решение, правда?
По крайней мере, мне так казалось.
Он не ответил. Прошла минута, и молчание затянулось.
Я моргнула, глядя вперед, а потом очень медленно, как одержимая кукла из фильма ужасов, повернулась к Култи.
Он смотрел прямо на меня, не сводя янтарных глаз с моего лица, будто сто лет никого другого не видел, и я… не знала, как на это реагировать. Поэтому уставилась в ответ, глядя прямо в глаза; даже не на ямочку на подбородке или шрам на правой брови, оставшийся от удара локтем, который прилетел ему в лицо во время восьмого сезона Лиги Европы.
Все так же не сводя глаз, я осторожно добавила:
– Я сейчас очень стараюсь.
Он продолжал пялиться.
Но я никогда не сдавалась и сейчас тоже не собиралась.