Илью так и не нашли. На грязном, видавшим виды пазике в село прибыли полицейские из города, чтобы провести расследование. Они обосновались в маленьком сельском участке, куда вскоре вызвали и меня с матерью. Так как я, судя по всему, видела друга последним, со мной беседовали неприлично долго, дотошно выспрашивая все обстоятельства того злополучного вечера. Я повторила то, что уже рассказала матери и убитой горем тёте Тасе, снова умолчав про заброшенный колодец и песочные часы. Толстый усатый полицейский равнодушно, но скрупулёзно заполнял бланки моими ответами. Снова и снова задавал одни и те же вопросы по кругу, словно надеясь, что в десятый раз я отвечу на переиначенный вопрос по-другому.
В каком настроении последнее время находился Илья? Не обижали ли его в семье? Не делился ли планами побега из дома? Что особенного происходило с Ильёй в последние дни? Ссоры со сверстниками? Проблемы с девушкой? Употреблял ли он алкоголь? Курил травку?
Я отвечала, что друг был в прекрасном настроении. В моих ушах ещё слышался его задиристый, заразительный смех – последнее воспоминание о друге. Девушки, насколько мне известно, у него не было, ни с кем из друзей Илья не ссорился, в семье, вроде бы тоже всё хорошо. Никогда ничего не курил и не принимал.
– Так уж и никогда? – переспросил усатый.
В его вопросе странным образом переплелись усталость, равнодушие, безразличие и одновременно недоверие к моим словам. Было понятно, что он не верит ни одному моему слову, что его бесят глупые подростки, которые наверняка прикрывают сбежавшего из дома сорванца. В глазах следователя читалось, что будь его воля, он бы просто оттаскал всех нас за уши, а то и выпорол бы от души хворостиной, чтобы наконец-то заняться серьёзными и важными делами.
И хотя я бесконечно скучала, отвечая на одни и те же вопросы, задаваемые в разных вариациях, не без злорадства осознавала, что, удерживая и допрашивая меня, он точно также мучается и бесится, и ничего не может с этим поделать. А потому в ответ на его вопрос с совершенно непроницаемым лицом серьёзно кивнула. Какой с меня спрос? Спросили – ответила.
Мир взрослых, в котором бесполезно говорить правду, потому что никто в неё не поверит, представлялся мне огромным, неповоротливым, жутким чудовищем, в беззубую пасть которого я, разгоняясь всё больше, качусь с горы моего рождения. Мы вырастем, хотим мы этого или нет, это никак не изменить, разве что спрыгнуть с горки в бок, свернув шею, покинув арену реальности вечно молодыми. Бессмысленное и тупое действие. Нет-нет, вряд ли мы спрыгнем. Вырастем и позабудем как детские кошмары, так и цветные головокружительные сны, и не заметим странное, даже если оно произойдёт на наших глазах. Взрослые всегда найдут скучное и неправдоподобное объяснение, которое всех устроит.
И нас не спасёт то, что сейчас мы, дети, прекрасно видим ложь и цинизм взрослого мира, также как это не спасло наших родителей. Спрятанный на чердаке дневник, в котором большими буквами написано «послание себе взрослому», покроется пылью и превратится в труху. Детские предупреждения самому себе забудутся за чередой важных и неотложных дел. Семья, работа, быт сожрут не только двадцать четыре часа в сутках, но и тайные знания, и прекрасные иллюзии. От этой неумолимой перспективы мне хотелось кричать, биться лбом об ограниченные стены мироздания. И «мир не наш, и правила не наши». И только соображение, что, похоже, такие мысли не приходили в голову никому, кроме меня, давало мне надежду. Не стану ли я и во взрослом возрасте редким исключением? Это бы подарило мне неограниченную свободу действий. У меня был план: каждое утро проговаривать эту нехитрую мысль. Тогда изменения не смогут подкрасться ко мне незаметно.
Но вот конкретно сейчас деваться некуда. Мне не спастись от пышущего недовольством толстого усатого полицейского, от его тупых вопросов, которые он задаёт не для того чтобы найти Илью, а чтобы поймать меня на лжи.
Но неожиданно мои горькие размышления прервала распахнувшаяся дверь кабинета, в который ворвалась моя мать, красная и взволнованная. Она ждала меня за дверью кабинета и, видимо, не только всё прекрасно слышала, но и всё поняла.
– Деточка, подожди меня за дверью, – мама непривычно ласковым движением на миг сжала мои плечи.
– Мы не закончили, – тяжело глядя на нас, брякнул полицейский.
– Закончили! – повысила голос мать.
Я не заставила просить меня дважды и упорхнула в коридор, откуда и правда всё было отлично слышно. Мать на повышенных тонах долго отчитывала полицейского за неуместные вопросы ребёнку. Какой, мол, алкоголь? Какая травка? Они же дети! Да и с девушкой вы перегнули. Никаких пар у детей нет! Полицейский вяло возражал, что дети-де бывают разные. И есть такие, что «принимают» во вполне юные годы. Мать заявила, что я к таким детям точно не отношусь, а потому делать тут нам больше нечего.
Это было что-то новое.
И мы ушли. Мне было всё равно, не верила, что полиция сможет помочь.
Взрослые на селе собрали «тайное» от детей собрание, о котором мы узнали сразу же, как только родители о нём сговорились. Что там обсуждали, не знаю, но после него организовали патрули. Каждый вечер пятеро мужчин с суровым видом ходили по селу, представляя реальную опасность только для ненасытных комаров. Один удар – один труп. С поимкой же каких-либо неблагонадежных личностей всё обстояло куда хуже. Но если никого не поймали, что плохо, то больше никто не пропадал, что несомненно хорошо. Следствие пришло к выводу, что мальчик просто сбежал в город. Разослали ориентировки, тем дело и закончилось. Патрулирование потихоньку сошло на нет, надзор за нами ослабел. Мы снова носились по селу и играли во все мыслимые и немыслимые игры. А как-то решились и снова забрались в запретный сад. Там всё было как прежде, только колодец ещё больше покосился, да тропинка, которую всё это время никто не вытаптывал, заросла сильнее.
Денис вёл себя со мной приветливо и ровно, про поцелуй не вспоминал. Мне даже стало казаться, что он мне привиделся, также как качающиеся кусты, странные тени в заброшенном саду, а может, и загадочные песочные часы. Зато я услышала, как девчонки болтали, что нежную Олечку перестали видеть гуляющей под ручку с Денисом. Кошка чёрная пробежала между сладкой парочкой. И это известие почему-то согрело мне сердце.
Жизнь потекла своим чередом. Через год, снова в жарком июле, мы играли в прятки в заброшенном саду. Водила Марина, смешная девочка с большими ступнями. Мы не были близкими подружками, но я цыкала на девчонок, когда те дразнили несуразную девочку то лапотницей, то цаплей. В тот раз спряталась так хорошо, забившись в кусты, сплошь заросшие крапивой, что осталась последней, кого Марина не нашла. Раздражённая моим долгим отсутствием и безуспешным поиском, девочка отходила всё дальше и дальше. Улучив момент, я выскочила из кустов, обжигая об крапиву оголённые руки и ноги, и побежала к заветному колодцу. Торжество победы было близко, как вдруг споткнулась о какой-то предмет и растянулась на земле, больно ободрав коленку.
С досадой повернулась посмотреть, обо что же так неловко споткнулась. Песочные часы! Всё те же. Кажется, они стали ещё более внушительными, огромными. Как заворожённая, потянулась к ним. Мутная колба, неестественно яркий песок внутри. Он лучился, манил, завораживал. В тот момент мне пришло в голову, что с часами связана какая-то тайна. «Раскрыть её не сложно, – шептал чей-то чужой голос внутри, – нужно всего лишь перевернуть часы, присмотреться внимательнее к золотистому песку, послушно перетекающему через узкое горлышко. Заметить в золотых искорках лежащую на поверхности разгадку. Ну же, давай!»
Подчиняясь этому голосу, который я принимала за собственные мысли, собралась перевернуть часы. Но запыхавшаяся Марина с торжеством постучала по практически развалившемуся оголовку колодца с криком: «Туки-туки, Вика!», чем на секунду меня отвлекла. Рассмотрев предмет у меня в руках, девочка бросилась ко мне и невежливо выхватила часы из рук.
– Какие необычные, – возбуждённо воскликнула она.
Я вспомнила, что прошлый раз Марины с нами не было. Как все на селе, она слышала историю Ильи, но песочные часы в ней никак не фигурировали. Даже те, кто был с нами в тот злосчастный вечер, решили, что это просто совпадение. Мало ли кто что нашёл и подобрал. От такого люди не пропадают.
Сердце моё сжалось от нехорошего предчувствия. Горло сдавило, и я едва смогла прошептать:
– Не надо!
Вышло так тихо, что вряд ли увлеченная песочным часами девочка меня услышала. Я попыталась повторить, но не смогла выдавить из себя ни звука. Тогда решила выхватить часы из рук подруги, но моё тело онемело, стало ватным и перестало слушаться. Руки не поднимались. Да что происходит?
Между тем опустившаяся со мной рядом на землю Марина уже перевернула часы.
Тут же резко потемнело. Зашевелилась вокруг трава, закачались ветки деревьев. Странные тени забегали вокруг нас, словно за нами стояли переминающиеся с ноги на ногу чудовища. Больно заложило уши. Вместо того, чтобы подняться и бежать, я с тоской посмотрела на небо, на внезапно набежавшие тучи. А вокруг нас уже поднималась пыль, поднятая налетевшим откуда-то ветром. Поднималась всё выше и выше. Вот уже стало не видно ни неба, ни сидевшую рядом Марину. Загрохотал гром, перекрывая голоса друзей, которые отчаянно звали нас по именам. А через несколько секунд хлынул сильнейший ливень. С чувством того, что произошло что-то непоправимое, я слепо зашарила руками вокруг себя.
– Марина! – позвала негромко, уже зная, что девочки рядом нет.
Яркая молния озарила сад, ветхую калитку, из которой выбегали заторопившиеся домой напуганные друзья. Подруги среди них не было.
– Марина! – заорала я что есть силы, но мой голос утонил в раскате грома.
Вскочила на ноги, кожей ощутив рядом чьё-то присутствие. По ощущениям – что-то громадное, чуждое, нечеловеческой природы.
– Кто здесь? Марина, это ты?
Слёзы градом катились по моему лицу. Мне было страшно, холодно, я вся промокла и ничего не видела из-за пелены дождя. Но настырно не уходила. Если бы тогда, год назад, я взяла Илью за руку и проводила бы до дома, сдав на руки матери, может, он бы не пропал? Друг исчез в тот момент, когда я перестала его видеть. Зашёл за калитку, но до двери дома так и не дошёл. Что за зло его похитило? Мне почему-то казалось, что это зло творило свои дела только тогда, когда все покинули жертву. Именно эта уверенность (нас же двое, а значит, ничего не случится) позволяла мне остаться в саду, а не завопить от ужаса и припустить куда подальше вместе со всеми. А потому продолжала отчаянно звать Марину. Снова ударила молния, но я не сдавалась.
– Марина! Ма-ри-на!
Пока чей-то голос рядом со мной отчётливо не произнёс мне в ухо:
– Марины здесь нет!
И вот тогда я заорала так, что почти перекричала гром. Пулей вылетев из сада, побежала по направлению к дому, не разбирая дороги. Пролетев метров десять, поскользнулась и шлёпнулась в грязную лужу, попутно ободрав обо что-то ногу. Не мешкая, поднялась и снова припустила, уже немного подволакивая ушибленную правую ногу. Мне казалось, что кто-то громадный бежал рядом, тяжело дыша, видела боковым зрением смутную тень сквозь плотную пелену дождя, но боялась повернуть голову. Это точно не Марина, а кто, я не горела желанием знать.
Дорогу развезло не на шутку. Кто-то тихонечко прикоснулся к моей спине, от неожиданности я снова не удержалась и упала, на это раз в самую гущу грязи. Зарыдала от отчаянья и снова закричала. Дико, страшно, не от надежды, что кто-то придёт на помощь, а от того, что больше ничего сделать не могла. Попутно хотела отпугнуть неведомую тень своим криком. Я устала бояться и шарила вокруг себя глазами, выискивая мерзкую тварь, посмевшую тронуть меня своей противной конечностью. Никого не было видно. Слышала только шум ливня и своё стучавшее в ушах сердце. И точно знала, что отвратительное существо рядом.
С трудом встала, понимая, что на этот раз у меня разбиты обе коленки. Подняла руки, чтобы набрать дождевой воды и смыть грязь с лица. Но дождь закончился также внезапно, как и начался. Ощущение чужого присутствия тоже пропало. Улица была пустынна.
Я обнаружила себя у собственной калитки. Облокотилась на неё всем телом в изнеможении и услышала знакомый голос, от которого подпрыгнула на метр:
– Нет, ну скажи, классно я тебя уделал? Ты просто черепаха по сравнению со мной!
Резко обернувшись, увидела Илью, который выглядывал из-за своей калитки и корчил мне рожи. Он выглядел также, как год назад. Был в той же одежде. Мокрый, но не такой грязный и исцарапанный, как я. Всё верно, в прошлый раз мы просто промокли. Молча смотрела на него, капли от вновь зарядившего, но уже небольшого дождя стекали по моему лицу, перемешиваясь со слезами. И не могла вымолвить ни слова.
Мне казалось, что прошла целая вечность, а на самом деле, минут пять, когда друг понял, что происходит что-то не то, выбежал за калитку и бросился ко мне с вопросом:
– Что произошло? Ты вся в крови. Когда ты упала?
Он вытирал мне слёзы, обнимал, а я всё стояла каменным истуканом. Наконец он начал меня трясти:
– Вика! Что случилось?
И тут я наконец-то повисла на нём, обнимая, и затряслась от рыданий. Илья гладил мои грязные, спутанные волосы и что-то успокаивающе бормотал мне в ухо. Дождь колотил по нам всё сильнее.
– Пойдём, я провожу тебя к твоей маме, – наконец предложил вконец растерявшийся Илья.
Я уже поняла, что он ничего не помнит. Что это для меня с того времени прошёл год, а он всего лишь захлопнул калитку, сделал пару шагов, а потом решил вернуться и ещё немного меня подразнить.
– Ты сейчас очень нужен своей, – мягко сказала я, – давай я с тобой пойду.
– Хорошо, – удивился Илья.
Мы постучали в дверь, и открывшая нам тётя Тася немедленно упала в обморок. Подоспел отец друга, я сбегала за своими родителями. Совместными усилиями привели маму Ильи в чувство. Мы с родителями откланялись, понимая, что семье нужно многое обсудить.
Позже нам рассказали, что родители Ильи и спешно приглашенный из города врач сошлись на том, что мальчик придумал историю с потерей памяти, чтобы избежать наказания. Сплетники ликовали – история с побегом подтвердилась. Радость от того, что блудный сын нашёлся, была так велика, что остальным решили пренебречь. Илья остался без наказания.
Стоит ли говорить, что Марина в тот день бесследно пропала.