Это один из тех дней на пороге лета, когда небо и море залиты солнечным светом. Такие дни здесь, в Шотландском высокогорье, достаточно редки – их определенно стоит сохранить в памяти, как обереги от долгой зимней тьмы. Я застегиваю пальто на Дейзи, натягиваю на её локоны шерстяной берет. Хотя на солнце тепло, ветер на холмах над полем по-прежнему может кусать за нос и морозить уши, отчего они становятся вишнёво-розовыми. Я пристёгиваю Дейзи к переноске и сажаю себе на плечи. Она хихикает, наслаждаясь высотой, запускает пальцы в мои волосы, и мы движемся по тропинке.
Я с трудом шагаю, оставляя залив Лох-Ю всё дальше и дальше за спиной, мне всё тяжелее дышать по мере того, как тропа становится круче, извиваясь между соснами вдоль ручья, бурлящего и дружелюбно лепечущего. Наконец мы выныриваем из темноты, разлитой под деревьями, выходим на свет возвышенностей. Мышцы голеней горят. На минуту я останавливаюсь, упираю ладони в бёдра, глотаю воздух, прозрачный и холодный, как вода в ручье. Оглядываюсь назад, желая увидеть путь, который мы прошли. Белоснежные домики, тут и там рассыпанные вдоль берега озерца, всё ещё видны, но спустя несколько шагов они исчезнут, и поросшие вереском руки холмов примут нас в свои объятия.
У края тропинки, полуспрятанные среди рябин и берёз, первоцветы обращают свои лица к солнечному свету, а робкие фиалки пытаются скрыться. Тропа немного выравнивается, и мы с Дейзи поем на ходу, наши голоса звенят в чистом воздухе.
Мы пойдём с тобою вместе
Собирать тимьян в нагорьях,
А вокруг цветущий вереск…
Ты пойдёшь, душа моя?
Когда наши песни заканчиваются, из жёлтого куста дрока вдруг, как крошечная ракета, вылетает жаворонок и взмывает в синеву над нами. В тишине его песня словно повисает в небе, каждая нота звучит отчётливо – переливающееся ожерелье звука. Я стою неподвижно, мы с Дейзи, затаив дыхание, прислушиваемся, пока птица не становится крошечной точкой высоко над холмами и её песню не уносит ветер.
Тропа, которая становится все у2же и зеленее, больше привычна для копыт овец и оленей, чем для подошв ботинок. Наконец мы сворачиваем в сторону, и вот оно, озерцо, спрятанное в провале на склоне холма. Дейзи машет ручонками и смеётся от радости. Сегодня воды почти не видно. Почерневшие от торфа глубины скрыты под волшебным ковром белых кувшинок, лепестки которых раскрылись навстречу солнечному теплу.
Сняв переноску, я растираю плечи, которые даже болят от ее сильно натянутых ремней, прислоняю её к усеянной лишайниками каменной стене старой хижины, расстёгиваю, вынимаю Дейзи. Она тут же вскакивает на свои крепкие ножки, её красные сапоги тонут в мшистой земле, и я хватаю её, притягиваю к себе, зарываюсь лицом в тепло её шеи.
– Ну уж нет, торопыжка! Вода может быть опасна, помнишь? Держи меня за руку, и пойдём вместе смотреть.
Мы слоняемся у кромки воды, высматриваем среди камышей и широких, как лопасти, листьев болотного ириса следы выдры на мокрой земле – борозду от тяжёлого хвоста, петляющую в грязи между царапинами острых когтей.
Закончив исследовать берег, мы уютно устраиваемся на небольшом поросшем мхом холме, расстелив моё пальто – вдали от ветра, в укрытии каменной стены. Крыша древнего здания – когда-то оно, наверное, было чьим-то домом или летним убежищем пастуха – теперь совершенно обрушилась, и остались лишь развалины и почерневший очаг под дымоходом. Пока Дейзи мастерит из сорванной мною кувшинки чашку с блюдцем и деловито напевает себе под нос, наливая мне воображаемый чай, я смотрю со склона холма за озерцо, туда, где широко раскинулось море. Свет, скользя по поверхности, как брошенный по воде камень, дробит её, слепит глаза, больше привыкшие к серости зимнего неба.
Должно быть, это тоже игра света, но на какое-то мгновение мне кажется, будто я вижу огромные корабли, стоящие на якоре. Может быть, это призраки, тени тех времён, когда залив был пунктом отправки конвоев. Я моргаю, и они исчезают, остаётся лишь вода и островок, а за ним – открытое море.
Солнце скрывается за проплывающим мимо облаком. Освещение явно меняется, и внезапно я обращаю внимание на глубокие тёмные воды озера, скрытые за лилиями. На вершине холма над нами стоит красная лань и смотрит на нас, но убегает, когда я поднимаю голову и пытаюсь поймать её взгляд. Облака уплывают, солнечный свет возвращается. Со склонов над нашими головами вновь доносится песня жаворонка. И мне хочется, чтобы у этой песни были слова, чтобы она могла рассказать мне всё, что знает.
Это место – спрятанное над морем, в объятиях холмов – место тайн. Место, где начинается жизнь и где жизнь заканчивается. Место, свидетели событий которого – только жаворонки да олени.